– Я… – Латрий смутился и покраснел, – сделаю предложение одной девушке, я тебе говорил. Надеюсь, она примет. Я бы хотел завести семью с ней, обжиться, может, переехать в село побольше. Если нет… то отправлюсь в столицу на заработки, мой брат как раз едет туда сейчас. А ты?

– Не знаю, – честно пожал плечами парень, – пока надо закончить дела. Дальше будет дальше. Может, подамся в королевскую гвардию…

– Да, конечно, у тебя замечательные навыки!

– Убийцы, – усмехнулся Эфра.

– Но ведь их можно переложить и на хорошие дела.

Молодой человек ничего не ответил. Дальше они шли молча, каждый думая о своём. Такое случалось чаще всего.

Одной ночью Латрий не мог заснуть: он чувствовал голод из-за ненасыщающей еды, в животе дико бурлило. Есть было нечего. Он пытался отвлечься, начал вспоминать о доме. Но вскоре понял, что ничем хорошим это не кончится: ему захотелось взреветь из-за происходящего, он не желал, чтобы завтрашний день наступал; с горечью в сердце молодой человек думал о том, что завтра будут тренировки до изнеможения, тем более уже не с Эфрой, жидкая похлёбка, устрашающий командующий. Если б у него были силы – он бы думал о будущем; но их уже не было, поэтому мысли крутились вокруг знакомых, любимых образов.

Вдруг он услышал шорох рядом с собой, по которому понял: Эфра не спит. Латрий зажмурился, пытаясь уснуть, чтобы не выдать себя. Лёгкой, едва уловимой поступью молодой человек вышел из палаты. Лежащему из-за собственных проблем было всё равно, но где-то в глубине души он задавался вопросом – куда все-таки ходит иногда по ночам Эфра? «Не спится. Либо тренируется», – засыпая, думал Латрий.

Эфра тем временем шёл вдоль лагеря. Было темно, но месяц освещал дорогу. Он шёл тихо, медленно, стараясь никого не разбудить и не привлечь ничье внимание; глаза его вскоре привыкли к темноте. Он направлялся к той палатке, в которой жил только один человек – Долофонас.

Было около двух ночи – самое тёмное летнее время, когда до рассвета ещё несколько часов. Ветерок создавал небольшую прохладу, так как солнце не грело. Эфра был без амуниции, но в чёрном плаще, из-за которого он сливался с темнотой ночи; меча с собой у него не было, только кинжал. Он дошёл до той самой палатки, но остановился, потому что сердце бешено колотилось. Парень немного постоял, потом выдохнул и тихо зашёл внутрь. В левом углу спал человек, причём удивительно тихо. Эфра на цыпочках подобрался поближе, наклонился над спящим – и со всей силы замахнулся кинжалом в сердце. Но неожиданно рука за плечо оттолкнула его. Эфра отступил на пару шагов, а Долофонос с безумными глазами, полными ярости, вскочил.

– Ты? – выдохнул командующий.

– Давно не виделись, отец, – сказал парень и стремительно бросился к человеку, норовя ударить того в лицо; другой увернулся.

– Я думал, ты уже давно подох, слабак, – выплюнул Долофонас, усмехнувшись.

– Я тебя ненавижу, – трясясь, с искаженным злобой лицом, Эфра пытался напасть, орудуя кинжалом. Долофонас оттолкнул его так, что тот отлетел.

– Ты всегда был слаб. Ты недостоин жизни, потому что ты и не научился ничему.

– Ты, – крикнул Эфра, – заставлял ребенка по много часов в день тренироваться, драться с невинными людьми, – он встал и, тяжело дыша, опять сделал выпад – проигрышный: Долофонас вновь оттолкнул его, даже не пытаясь напасть. – Убивать! Ребенка…

– Ты не слушался меня, поэтому и вырос ничтожеством.

– Нет, я слушал тебя. Я делал всё, что ты скажешь. Пока ты не убил мать.

– Она была шлюхой.

– Что!? Не смей так говорить про мать! – Эфра, задохнувшись от ненависти, кинулся с кулаками, завязался бой, но Долофонас ударил его в живот так, что парень, скорчившись от боли, упал на землю. На него летел ещё один удар, но он живо откатился, потом с трудом встал.

– Ты убил её, когда она была беременна! Она любила меня!

– Она спала с другими, пока я был на войне, – процедил Долофонас, стараясь напасть, но ловко уклонялся уже Эфра.

– Она была верна тебе. Такому чудовищу, как ты.

– А ты, ничтожество, даже не смог защитить её.

– Мне было двенадцать! – кричал Эфра. – Но теперь я тебя убью.

Эфра ловко уклонился и ударил под дых отцу, тот пошатнулся, но затем попытался ударить с ноги, только парень увернулся. Они дрались пару минут – отец был резок, удары были тверды, Эфра из-за худощавого сложения хорошо уклонялся и пытался нанести точечные удары – хотя из-за порыва эмоций он промахивался. Победу начал одерживать командующий. Лицо его было безумно. Долофоносу получилось ударить сына, и тот вылетел на улицу. Ему было так больно, что встать казалось невозможным. Но отец вышел, тяжело дыша, начал надвигаться на сына. Эфра сделал усилие над собой и, зачерпнув землю в кулак, бросил в лицо Долофоносу. Тот вскрикнул, зажимая глаза руками, а потом, разлепив глаза, увидел, что никого нет на земле. Эфра сбежал.

Долофонас поднял весь лагерь, приказывая отыскать «худого мальчишку в тёмном плаще». Невыспавшиеся, недовольные и перепуганные, люди начали искать. Но ничего не было видно – и через полчаса решили отложить до утра. Тому, кто его найдет, была объявлена награда – двойные порции еды. А для голодных людей это – всё.

Латрий испугался, потому что понял, что речь идёт про Эфру. Он гадал, что такого мог тот натворить, хотя, смотря на рассеченную бровь командующего, понимал, что между ними произошла драка, но непонятно, из-за чего. Он буквально трясся от страха, боясь, что выяснят, что Эфра с ним был на короткой ноге. В лагере всё перевернулось вверх дном: люди не тренировались, а весь день искали пропавшего; около десятка человек было отправлено прочесывать ближайшие леса и поля. Палатки перерывали несколько раз. Сосед Латрия выдал, что Эфра жил с ними. Командующий собрал всех троих, чтобы расспросить. Латрий истекал холодным потом.

– Как его звали? – спросил Долофонас, обводя взглядом присутствующих.

– Эфра, – отвечал самый младший парнишка.

– Когда и откуда он появился?

Помолчали.

– Раньше всех, – ответил тридцатилетний мужчина.

– Откуда? – он пристально уставился на Латрия. Тот под давлением высоким голосом произнёс:

– Сказал, из ближайших поселений.

Долофонас со звуком выдохнул – это было похоже на рык.

– Кто-нибудь знает, куда он направился?

Мужчины молчали.

– Кто-нибудь знает!? – крикнул он так, что Латрий вздрогнул.

Никто ему не отвечал. Долофонас, круто развернувшись, сказал помощнику – услужливому мужичку лет сорока, который часто бегал за ним (похож тот был на гиену): «Перерыть их палату». Латрий выдохнул, потому что командующий ушёл. Мужичок начал взъерошивать постели находящихся тут. Очередь дошла до Латрия: он пересмотрел всё, в том числе мешок Ясмоса, амуницию, ножны, дошёл до сундука, в котором лежал кинжал. Парень не совсем понимал, что именно они хотят найти. Коробка оказалась пуста.

– Как, там… там же был кинжал, – невольно шагнул он вперёд, не понимая, куда тот делся. Он шевелил губами, как будто пытался что-то сказать.

– Кинжал? – спросил помощник и убрал коробку к себе за пазуху.

Вигония не могла избавиться от чувства, что это она виновата в том, что Латрия забрали из-за неё. Она часами прокручивала в голове ситуации, когда говорила с ним, наблюдала за их боем. Ей было по-человечески жалко парня: они росли рядом, девушка к нему по-дружески привязалась; всегда их семья помогала Вигонии с матерью. Даже в господский дом она попала благодаря нему, в котором, как ей казалось, опустело с момента того, как он уехал: что-то доброе исчезло. Ясмос редко выходил из комнаты, а когда выходил – был зол, срывался на слугах. Невеста его ходила угрюмая, но зато та как-то сдружилась с Австритой за пару недель. В остальных жителях перемены не произошло. На место садовника взяли старушку, которая жила через пару домов от Вигонии.

Девушка пыталась подловить Ясмоса, чтобы поговорить с ним. Одновременно ей хотелось и расследовать причину, по которой отправили Латрия, одновременно чувства её говорили, диктовали сблизиться с объектом симпатии. Она пыталась подавить их, но всё равно невольно искала его взглядом, наблюдала за ним, а по ночам иногда плакала, проклиная всё, что она – никто из ниоткуда, а он – хозяин, у которого есть невеста. Однажды вечером она подловила его, жестом показала следовать за собой. Они вышли из ворот, стараясь сделать так, чтобы их никто не слышал. Ясмос был не в очень хорошем расположении духа.