– Почему вы считаете, что я должна чувствовать вину за их гибель? – вскипела Хенрика. – К тому же я добросовестно несколько месяцев врачевала ваш народ в благодарность за наше освобождение!

– Тогда продолжай это делать! – приказным тоном произнес виктигт.

– Не буду!

– Теперь-то я вижу, какие вы на самом деле, – люди, за которых мы отдаем свои жизни.

– А вы освобождаете Идвион затем, чтобы потом помыкать и управлять нами или потому что действительно желаете помочь? Может, тогда вам лучше уйти с наших земель? – стальным голосом произнесла Хенрика и подошла к окну. Девушка скрестила руки на груди, стараясь подавить захлестнувшую ее ярость. Она редко выходила из себя, однако гостю удалось не только разозлить ее, но и заронить семена сомнения в собственном решении.

Из дверного проема выплыла большая голова Винсальда с перепуганным выражением на лице. Его взор осторожно коснулся фигуры сестры, а затем остановился на виктигте.

– Что случилось? – спокойно спросил Винсальд.

– Ничего, Винс. Все в порядке, – мягко ответила Хенрика. – Господин… – Она осеклась, поскольку позабыла спросить его имя, и свысока глянула на одерта. – Кстати, как вас зовут?

– Эрик Ингвар, – ответил виктигт.

Такого ответа она явно не ожидала услышать. Хенрика завела руки за спину и быстро поморгала. Слова не шли на ум. Винсальд, заметив замешательство сестры, напомнил ей, что он в гостиной и при необходимости она может его позвать, а затем поспешил скрыться.

«Как же невежливо я повела себя с виктигтом!»

Хенрика подошла ближе к гостю. В его глазах пылал необузданный черный огонь, а на губах играла самодовольная улыбка. Напыщенный вид гостя снова рассердил ее.

– Могли бы представиться. Или намекнуть на то, кто вы, – сказала Хенрика.

– А разве мое признание что-то бы изменило?

– Ну, этого мы уже не узнаем, – после паузы отозвалась Хенрика. – А я слышала, виктигты не ходят по… Как же сказал тот одерт? Ах да, по «тутошним повитухам».

– По тутошним повитухам я не хожу, а к знаменитой врачевательнице, как видишь, наведался. Прежде всего я думаю о своих воинах, а затем уже о своей гордыне. Если ты просила явиться, я явился, но уйти без твоего согласия не могу. Не люблю тратить время впустую.

– Тогда вам придется остаться здесь на веки вечные!

– Сомневаюсь, – виктигт поднялся и надел дубленку. – Я обещаю, что больше никто из одертов не тронет тебя или кого-либо еще из твоих подруг.

Хенрика сделала вид, что ненадолго задумалась, но душа ее бунтовала. Никогда, никогда больше она не вернется в лагерь одертов.

– Я благодарна вам, господин Ингвар, за визит и за наше спасение, поверьте. Но я уже все решила.

– Что ж, раз так, тогда я отзову войска. Умирая, мои воины протягивают тебе руку, прося о помощи, но вместо того, чтобы спасти их, ты поворачиваешься спиной, – с ложным чувством возмущения проговорил виктигт. – Если мы не можем рассчитывать на тех, кого пытаемся спасти, – я не стану этого больше делать. Мне даже любопытно, сколько продержатся идвионцы без помощи одертов. Никто из ваших мужчин хорошо не владеет мечом. А, впрочем… какое мне дело.

Хенрика не позволила себе заплакать. Она не могла заставить себя снова вернуться в лагерь и не могла умолять виктигта не отзывать свои войска с земель Идвиона. Пока она тревожно перебирала пальчиками рюши на рукавах, смотря в окно, Эрик Ингвар, не оборачиваясь, покинул ее дом.

Тэрон Прэсвуд никогда не бедствовал и не голодал, но одно-единственное, чем его обделила судьба при рождении, – здоровье. Он не имел ни малейшей возможности вступить в ряды идвионских воинов – охроносцев. Если раньше он сетовал на законы Сверра, то теперь жаловаться было не на кого.

Во времена тирании мечи, шестоперы, алебарды, булавы и прочее оружие запрещалось. Кузнецам рубили головы за изготовление чего-то подобного для обычного люда. Дозволялись только малюсенькие ножики. Даже освоение рукопашного боя могли счесть за предательство. У страны сорок лет не было войска из идвионцев, для этого использовались альбиносы. А охроносцев, которых держал при себе Сверр, имелось ничтожное количество. Из-за этого идвионцы и оказались так слабы. К счастью, теперь их обучают одерты.

В отличие от своего друга Винсальда, Тэрон считал, что мужчина обязан защищать свою страну, а не опускаться до крестьян (хотя и неприлично так думать), засеивать поля и заниматься еще какими-нибудь глупостями. Всякий труд, который по плечу слабому полу, Тэрон считал бесполезным. То ли дело орудовать мечом! Такое женщине не дано по праву рождения.

Целыми днями Тэрон упражнялся в амбаре с тупой шпагой из Ведена. Ее подарили ему как сувенир. Зрителями занятий Тэрона были розовенькие поросята, протяжно мычащие коровы, истерично кудахчущие курицы и гикающие лошади.

Тэрон сделал очередной пируэт, не устоял и повалился на тюки сена. Любые, даже самые малейшие физические нагрузки заставляли юношу заходиться кашлем, но прекращать свои попытки овладеть клинком и рукопашным боем он не желал.

Отец не разделял энтузиазма сына. Приходилось свои занятия держать в тайне. Лишь однажды Тэрон поведал ему, что хочет отправиться на войну и бросить все силы на защиту государства. Реакция отца была предсказуемой: он завопил, что здоровье у Тэрона слабое и что на войне ему делать нечего. Больше Тэрон с ним не откровенничал.

Вечером они с отцом ужинали с соседской парой – Глинхальдом и Деборой Ду́ргин. Про себя Тэрон обзывал их снобами, однако иногда они казались ему славными. Например, сегодня. Он даже предложил сыграть партию в шахматы, и Дургин с охотой согласились. Еще бы! Им всегда была приятна компания Прэсвудов, но особенно Дургин приводил в непередаваемый восторг их дом – Байсор-холл. Его они считали образцом стиля.

– Я за черных, – потирая ладони над доской, сказал толстяк Глинхальд.

Отец Тэрона приткнулся в кресле рядом со столом, где расставлялись фигуры на игральной доске, и засыпал в курительную трубку крепкую вернальскую махорку. Чтобы не терять времени даром, Дебора вынула из плетеной корзинки зачаток будущей картины – она вышивала ее на полотне только третий день, – и принялась за дело, одновременно следя за игрой. Пешки отправились в бой, ничего примечательного в игре пока не происходило.

– В прошлом году господин Свенссон устроил в своем поместье шахматный турнир, – надменно захихикал Глинхальд. Его щеки тряслись как желе, поданное к десерту. – Мне хватило часа, чтоб увидеть шахматное невежество молодежи, но вы, Тэрон, меня всегда поражаете.

– Тэрон крайне умный мальчик, – присоединился к похвале отец и приспособил длинную свечу со стола к трубке, желая разжечь махорку. Воск залил трубку. Отец Тэрона недовольно забубнил, выковыривая пальцем воск.

– Вы меня разбалуете, – произнес Тэрон. – Кроме моих мозгов, у меня и так ничего нет.

Отец наконец очистил трубку от воска и снова попытал счастье со свечой. На этот раз удачно. Пешки полетели вон с доски, игра набирала темп. Дебора уколола пальчик и взвизгнула, сбив с толку мужа. Он забормотал сквернословия, а она покраснела. Дебора болезненно переживала подобные выходки мужа.

– Многие люди полагают, что мужчине должно быть сильным и обязательно воевать. – Отец глубоко затянулся, сощурил глаза, а затем выпустил изо рта клубки густого дыма. – Но я так не считаю.

Дебора Дургин вытаращилась на старика и задержала воздух в легких. Она где-то слышала, что курение табака вызывает болезни, но не дерзнула сказать об этом столь почтенному и богатому соседу.

– Ты меня подбадриваешь? – спросил Тэрон глядя на шахматное поле и продумывая свой следующий ход.

– Вовсе нет, сын, – нарочито усердно покачал головой отец. – Ежели некоторым идвионцам угодно помирать в снежных сугробах при Остроконечных горах, то кто им судья? Но полагать, что таким образом они демонстрируют свою мужественность, на мой взгляд, крайне глупо.

– Вы так думаете? – поразилась Дебора и часто заморгала.