– Хорошо. Еду. – Отключает телефон. Быстро наклоняется, целует в макушку дочку и уже собирается уйти, только вспоминает обо мне. – Извините, я очень спешу. Мой муж вечером заберет дочку, скажите лучше все ему.

Потрепав дочку по головке, словно оказывает какую-то услугу, взмахивает волосами и стремиться к выходу. Мне остается стоять как дура и скривить лицо в немом вопросе «Че?».

– Екатерина… – Вздрагиваю и опускаю голову на напротив стоящую девчушку.

Промаргиваю, стряхиваю с себя мысленно слой грязи, который прилип по вине гончей машины в непогоду на все тело, хотя напоминает со стороны, что меня блином ударили по лицу. Помогаю Варе договорить мое отчество:

– Владимировна, – по слогам произношу. – Екатерина Владимировна.

– Екатерина Фладимирофна, а мне понрафится здеся?

Убирает ручки за спину, опустив голову. Она практически сняла свой комбинезон, но так и не достала сменную одежду.

– Как сказать… – Заправляю прядку волос за ухо, присаживаюсь на уровне Вари, наблюдая за ее робостью, с которой нам еще предстоит работать. Все ведут себя зажато, не стремятся быть среди всех, поэтому больше всего на свете люблю работать с детьми по причине желания помочь им стать одной командой, единым целым. – Все зависит от тебя, пуговка. Посмотри на меня.

Она повинуется, делает медленно и с осторожностью.

– Ты увидишь сегодня нас впервые. Познакомишься с нами. Понаблюдаешь за активностью группы. После этого тебе дастся выбор – принять нас или же сторониться. Но я знаю, что все будет прекрасно!

– Точ-чно? – с трудом выговаривает слово.

Черт. Это самый невинный ребенок, которого я когда-либо видела. Мягкость, страх, решительность, стеснение – опасная бомба, но с ней можно совладать.

– Уверена. – Выпрямляюсь, услышав, как увеличилась громкость детских голосов, понимая, один из мальчишек снова разволновал всех остальных. – Давай до конца переоденемся и пойдем успокаивать шкодников.

Варя невинно выпячивает нижнюю губу и со всей нерасторопностью снимает с себя зимнее одеяние, одевая свободное платье. Помогая убрать вещи в шкафчик, захлопываю дверцу.

Подталкиваю ее вперед и до конца раскрываю дверь. Стискиваю зубы, как только в глаза тут же бросается оживленная кучка детей, снова не поделивших какую-то игрушку. Няня Таня уже спешит разнять драчунов.

– А ну-ка прекратили!..

– Как тебе новый ребенок в группе? – пыхтит Оксанка, дыша в телефон через рот. Сегодня «день калорий», потому не удивляет, что она уже прохлаждается в спортивном центре перед работой.

Она, как и я, тоже работает с детьми, но у нее скорее логопедическая направленность, где с каждым ребенком стремишься к определенной цели: заново научить говорить, поправить картавость, помочь ребенку выговаривать шипящий звук. Может показаться работа легкая, так как не предполагает колоссального количество детворы за один случай, вот только, сколько сил прикладываешь для достижения поставленной цели – нужно терпение и смекалка.

Обожаю ее методику. Умеет легко прошедшие уроки превратить в приключения разных букв, звуков, лишь бы ребенок понял, что нужно не оббегать произношение, а договариваться с ним и быть равным ему. Именно она мне помогала развивать речь Артурчику в четыре года, так как наш логопед из поликлиники поставила диагноз позднего психического развития. Я доверилась ей на правах подруги, и Оксана меня не подвела, наоборот, показала ее только с лучшей стороны.

– Милая, вежливая, оказалось общительной, если не судить по первой встрече, – делаю медленные шаги, осматриваясь по сторонам, этим убеждаясь в безопасности детей.

В прошлом году у одной воспитательницы ребенок сбежал: перелез через ограду и отправился в неизвестность. На уши был поставлен весь детский сад, родители немедленно явились, чтобы обговорить план обхода всех знакомых мест. По итогу, ребенка нашли на спортивной площадке, недалеко от дома, где он живет. А воспитателя отсчитали, лишили аванса и отправили дальше работать. Не можешь ты до конца быть убежденным в валентности идиллии в группе, ведь четырех-пятилетние дети обожают искать опасности из-за своей бурной фантазии. Я борюсь с ними через продуктивные виды деятельности.

– Как тебе ее родители?

Слышится «Быстрее» и частота дыхания подруги повышается.

– Я видела ее маму. На вид не очень располагающая женщина, спешит куда-то, так как речь обтекаемая, быстрая. Она мне не понравилась сразу же, в принципе, это взаимно.

– Маникюр не тот?

– Ты бы видела ее! – развожу руки и перекладываю телефон. Моя рука уже начинает леденеть. Перчатки не спасают мое плохое кровообращение. – Деловая, нарядная, надменная фифа. На ребенка в процессе общения вообще не обращала должного внимания. Мне рассказывали о проценте таких мам, не думала, что окажется действительностью.

На минуту прерываюсь. Прошу Кислую повисеть и тяжелыми шагами перебираюсь на другую часть площадки, начиная разнимать двух бойцов. Сначала выясняю причину, потом ругаю, отсчитываю, ставлю жизненные примеры исходов от таких драк, когда тебя душат, и отправляю на отдельные скамейки, с целью зазубрить на носу урок по плохому поведению.

Пересчитываю детей, долго зацепив среди них Варю, и возвращаюсь к разговору.

– Отца-то видела девочки? – свистит Оксанка. Через секунду скрипит бутылка и слышится, как она отпивает из бутылки. – Ставлю на то, что он окажется ходячим подкаченным боксером. Или реслингом. Или хоккеистом…

– Я поняла, что ты любишь эти агрессивные виды спорта, подружка, – усмехаюсь, обхватив себя. Я привыкла раз в неделю выходить в зал, чтобы остудить себя и найти баланс (да-да, у меня немного проблемы с головой). Настя и Оксана поддержали меня и сами влились в поток «сброса пользовательских настроек», что одна из них приглянулась к различным видам спорта. Конечно, в плане их состава. – Только ты не угадала. Он работает в каком-то салоне директором.

– Бу. Так неинтересно. Ужасно плох?

– Не знаю. Мне не доводилось видеть его.

– Что же ты обманываешь меня?! Я думала уже можно крест ставить! Значит, он точная копия Ченнинга Татума – со всей харизмой заядлого сексуального daddy.

– Боже. Откуда в твоей голове столько непристойных мыслей, Оксана? – смеюсь и попутно поправляю подошедшей девочке перчатки.

– Мне можно. Это вы, предательницы, погрязли в своих браках и дальше одноразового секса не видите ничего, – фыркает, и мне представляется, как она взмахивает копной волос. – По крайне мере, я умею пользоваться услугами секс-игрушек.

– Начинается… Мы с Мишей знаем толк в сексуальной жизни, потому что работаем над…

На том конце трубки зевают.

– Оксана?!

– Прости, просто узнала, что такое тоска.

Качаю головой.

– Скажу я тебе один раз, секс – это не работа. Секс – это игра, от которой у тебя постоянно ноги раздвигаются.

– Вообще, у нас разговор был про маму Вари, – уклоняюсь я и слышу смешок в трубке.

– И ее горячего отца, – воодушевленно напоминает подружка.

Видимо, Оксана устала от того, что я вечно уклоняюсь от ответа.

– Да-да-да. Надеюсь, больше никогда не встречусь с ней. Лучше я найду общий язык с ее мужем, нежели стану терпеть притворство от этой выскочки.

Уверена, обо мне Евгения думает тоже самое. Будет джекпот, окажись передо мной говорящее зеркало, которому бы нашептывала «Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?», в ответ мне бы показали ее.

– Смотри, как бы он тебя не заколдовал.

Одно воспоминание о глазах Вари заставляют вспомнить день утренника. Я наговорила столько дурости в порыве ярости и хочется извиниться за все сказанное. Вдруг у него есть жена, дети, а я фривольно позволила поглумиться над этим человек, что считаю коварством по отношению к неизмеримому почтению.

После того вечера прошли почти целые три недели, и ни разу не видела его или машину в том дворе. Мне надо извиниться, только как?