Сказав это, я, наконец, посмотрела на Ноа. Тот сидел с широко распахнутыми глазами, взгляд расфокусирован, будто он где угодно, но только не здесь.

— Что?

— Дело ведь не только в нас. Мы должны помнить и о других ребятах. Они рассчитывают, что мы останемся профессионалами и не позволим случайности разрушить вашу работу.

— Остановись, — обрывает меня Ноа, — Что? Ты что вообще говоришь?

— Описываю ситуацию такой, какая она есть. Что тебя смущает?

— То, что ты сказала.

Я нахмурилась.

— Что я сказала?

— Что тебя было легко уломать. И что ты сама на мне повисла, — ответил парень, — Не говори так.

На секунду я замерла.

— А как я должна это сформулировать?

— Не так, — единственный его ответ.

Я закатила глаза, чувствуя, как ко мне медленно, но верно, подкрадывается раздражение. Всего было слишком много — песня эта его о любви, тема разговора, сам Ноа. Оставаться спокойной было просто нереально.

— Меня легко было уломать, я подвернулась под руку, оказалась удобным вариантом… ну? Как мне лучше выразиться?

— Господи, — покачал головой Ноа, — Я серьёзно, вообще-то.

— А я — нет? — я уже не понимала, чего он добивался от меня, — Если я… если я не права, то что тогда?

Парень резко придвинулся ко мне, одновременно притягивая моё кресло к себе. Так близко, что наши колени соприкоснулись. Словно этого было мало, он наклонился так, что его дыхание касалось моего лица. От него пахло карамелью. Вкусно.

— Ты можешь думать обо мне всё, что угодно, но не смей говорить так о себе. Ты никогда не была простым вариантом, или той, что просто подвернулась под руку.

Он говорил тихо, вкрадчиво, словно гипнотизируя меня. И у него чертовски хорошо получалось. Потому что спорить с ним не хотелось совершенно. Хотелось его поцеловать. Но я держалась. Изо всех сил.

— Тогда кем я была? — спросила я также тихо.

— Ты — мой самый сложный выбор. Ничего с тобой не выходило просто. Я даже не знаю, что оказалось труднее — уговорить тебя сходить со мной на свидание или потом уехать, оставив позади. Всё это было одинаково сложно. Но ни об одном из своих выборов я не жалею. Потому что каждый шаг привёл нас к этому. К нам — таким, какие мы сейчас. Я делал больно — и расплачиваюсь за свои ошибки каждый день. Но я бы повторил каждую из них, потому что мы стали именно такими. Я восхищаюсь той, кем ты стала. И даже если ты сейчас меня оттолкнёшь — это ничего для меня не изменит. Не изменит того, как я отношусь к тебе.

Я молчала, глядя на него во все глаза. Это можно было расценивать, как признание в любви или ещё нет? И если да — то, что мне с этим делать? Что чувствовать? Я не понимала. Знала лишь, что больше не хочу чувствовать боль. А ещё — что любые отношения с Ноа неизменно к ней приведут. Мы в любом случае были обречены. В этой игре не было победителей. Лишь проигравшие.

— Я не выбрал тебя тогда. И если сейчас вернуть всё назад — я бы снова поступил также, уж прости, — продолжал Ноа, — Но я буду выбирать тебя СЕЙЧАС. Потому что только настоящее важно. Не потому, что ты — лёгкая добыча. И не потому, что ты подвернулась под руку. А потому что ты — это ты. Потому что каждую из этих чёртовых песен я пою тебе. И неважно, написаны эти строки два дня назад или два года — всё это принадлежит тебе.

Да. Это точно было признание. И от него внутри у меня всё оборвалось. Только я не понимала — в хорошем смысле, или плохом. Но одно было ясно — как раньше уже не будет. Ноа сейчас стёр границы и перешагнул точку невозврата. И что с этим делать дальше? Без понятия.

— Я не знаю, что на это ответить, — призналась я тихо, решив, что честность — лучшая политика.

Ноа чуть отодвинулся, пожав плечами:

— Можешь ничего и не отвечать. Я сказал это не потому, что хотел огорошить тебя. Но, как ты сама заметила, однажды я решил тебя права выбора. Больше я не хочу совершать эту ошибку.

— Ноа. Даже если бы я решила выбрать тебя — я не могу. Мы работаем вместе. Ты буквально ставишь меня перед тем же выбором, перед которым стоял сам — ты или работа. И, знаешь, не думаю, что сейчас ты в выигрышной позиции.

— Я не прошу тебя принимать какое-либо решение. Через неделю у нас тур по Азии. Давай дождёмся его окончания — и если оба переживём этот сумасшедший график, то снова поговорим?

Время. Он давал мне время. А себе — надежду. Готова ли я нести в себе эту неопределённость ещё столько времени? Или принять решение сразу? Будет ли оно правильным? А может, плюнуть на всё и просто уехать домой, к маме с папой? А что — очень по-женски.

Что же мне выбрать…

Ноа

Как я добрался домой? Не помню. Внутри всё бурлило от взрыва адреналина. Хотя, казалось бы, я ничего такого не сделал — всего лишь озвучил небольшое признание. Но, по ощущениям — как будто на американских горках прокатился. С чувствами всегда всё было так сложно и просто я об этом забыл, или, пока я был в режиме монаха, этот мир кардинально изменился?

Войдя в дом, прислушался. Тишина. Майки точно спал, Крис — почти наверняка работал, Вуд — придумывал, как бы в очередной раз свести свести нас всех с ума. Алан…точно, мне нужен был он.

Резво поднявшись на второй этаж, я, как всегда, без стука распахнул дверь комнаты друга:

— Ал, не спишь? Надо пого… матерь Божья, что у тебя на лице⁈

Полулежащий на кровати Алан послал мне равнодушный взгляд:

— Маска. Увлажняющая.

— Ничего, конечно, не хочу сказать, но почему она выглядит, как…

— Да говори уже, — хмыкнул Ал, — Я напоминаю тигрёнка, верно?

Так и было — на тканевой маске был нарисован узор именно с этим животным. Смотрелось одновременно жутко и мило. Двоякое такое чувство.

— Опять отправил в магазин Вуда? — хмыкнул я, проходя в комнату.

Друг кивнул:

— Слишком поздно сообразил, насколько паршивая это идея. Так что теперь у меня коробка с двадцатью четырьмя — пардон, уже двадцатью тремя масками для лица, которые позволяют ещё и перевоплотиться в какую-нибудь зверушку. Там есть слон — хочешь попробовать?

— Спасибо, воздержусь. Из нас двоих в центр чаще ставят тебя, так что о лице беспокоиться нужно не мне.

— Как хочешь, — пожал плечами Ал, — Так, ты чего припёрся то?

Точно. Цель моего визита. Растянувшись на чужой кровати и глядя в потолок, я сказал:

— Я признался. Аве. Ну, не прям теми самыми словами, как в сопливых фильмах, но смысл тот же.

Алан хмыкнул:

— Вот как. Поздравляю. И что дальше?

Хороший вопрос, дружище. Чертовски хороший. Отчета только на него не было.

— Не знаю. Дальше выбор за ней. Я предложил дождаться конца тура по Азии — и поговорить ещё раз. Может, что и прояснится за это время. Пока она растеряна.

— Её можно понять. Ну, а ты? Тебе стало легче?

— Намного.

И это было правдой. В последние дни держать всё в себе становилось всё тяжелее. Как и держать самого себя в руках. Это никогда не было моей сильной стороной — особенно если взять во внимание тот факт, что моим языком, на котором я привык общаться, были прикосновения. Аву — Рори — Аврору — как ни назови, суть одна — хотелось трогать. Постоянно. Не могу сказать точно, в какой момент это желание проснулось — до нашей ночи, после, во время или оно было всегда, просто я скрывал его за раздражением. Знаю одно — это было той ещё пыткой. Особенно — во время совместной работы. Изображать равнодушие — то, чему я научился в совершенстве, но в какой-то момент мне казалось, что ещё секунда — и я сгребу её в охапку, чтобы вот так и замереть на какую-нибудь небольшую вечность.

Я не планировал делать всё именно так — так сумбурно и местами даже несдержанно. Но её слова самую малость выбили меня из колеи. Нет, она серьёзно всё это время думала вот так⁈ Что просто подвернулась мне под руку? Что её было легко уломать? Если бы всё было так просто — всё бы не было настолько, блин, сложно. Настолько, что ощущение, будто я всё ещё не слез с этих проклятых американских горок, не покидало до сих пор.