Фрэнсис. Конечно, нет.
Мадлен. Я, кстати, еще не видела вашего ордера. Что там у вас написано? «Дает право на копание в душе»?
Фрэнсис. Очень смешно!
Мадлен. Кто вы такая? Инспектор Барнаби?
Фрэнсис. А я думала, вы не смотрите телевизор.
Мадлен. Это у меня теперь нет телевизора.
Фрэнсис смотрит на нее укоризненно.
Фрэнсис. Да-а, очень смешно…!
Мадлен. Ну, допустим это правда. Я нечасто куда-то хожу, мало кого вижу, все так, но даже я смогу распознать наглого писаку, если таковой окажется передо мной. (Мадлен выпаливает последние слова с неожиданной злобой).
Фрэнсис. Это неправда. Да как вы смеете? Это же несправедливо.
Мадлен. Разве? (Теперь Мадлен решительно и угрожающе направляется через всю комнату в сторону Фрэнсис). Ведь для вас это должно быть в порядке вещей. Это, наверняка, дежурная ситуация — людей допрашивать.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Не сомневаюсь, такое у вас часто происходит.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Фрэнсис, за кого вы меня принимаете? Я для вас что, материал для заметок?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Что тогда? «Источник»? Вы из меня информацию выкачиваете? Вынуждаете давать показания?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Тогда что? Объясните мне.
Фрэнсис меняет позу, вынужденная защищаться.
Фрэнсис. Мы просто разговариваем. И все. Сидим среди ночи и разговариваем. Просто есть вещи… которые я должна знать.
Мадлен стоит, ожидая продолжения.
Мадлен. И это все?
Фрэнсис. Разве вам не надо поговорить? Даже вам. Вы не можете все время быть одна. Ведь людям свойственно делиться, это человеческий инстинкт.
Мадлен. Конечно. Разговаривать — это естественно для людей.
Фрэнсис. Ну, так в чем же дело?
Мадлен. Но насколько свойственно людям потом записывать все услышанное?
Фрэнсис выставляет перед собой руки, словно защищаясь от обвинений, но Мадлен уже завелась и продолжает атаковать.
Фрэнсис. Ну, хорошо, хорошо…
Мадлен. Так объясните мне, что это за мода такая новая? Если все это не для романа.
Фрэнсис. Я уже говорила.
Мадлен. Да, но разве, простите, писатели обычно не ждут, пока объект их исследования не умрет? Я думала, это делается именно в такой последовательности. Сначала дать умереть, потом писать. А теперь, видите ли, все стали такие нетерпеливые…
Фрэнсис. Но…
Мадлен …никто не может подождать. А потом что? Будем хоронить при жизни?
Фрэнсис. Это не то, что я делаю.
Мадлен. Разве нет? (Теперь Мадлен выходит за пределы зоны кухни, как будто ее осенило новой идеей). Хотя постойте-ка. А я могу задать вам вопрос? Не возражаете? Могу я кое-что у вас узнать?
Фрэнсис. Пожалуйста, спрашивайте, что угодно.
Мадлен. Прекрасно. Тогда какого черта вы тут делаете? (Мадлен подается вперед). Вот и весь вопрос.
Фрэнсис. Что я здесь делаю?
Мадлен. Ну да, я только об этом и спрашиваю.
Фрэнсис. Вы прекрасно знаете что.
Мадлен. Нет, не знаю. Понимаете? С того самого момента, как вы переступили мой порог, я не знаю. (Мадлен отворачивается и не смотрит на Фрэнсис). Сейчас четыре часа утра. У меня в гостиной сидит женщина. Похоже, я уже забыла: она, наверное, просто зашла ко мне на карри с курицей?
Фрэнсис. Нет, я зашла не на карри.
Мадлен поворачивается и смотрит на Фрэнсис.
Мадлен. И вот еще что я не могу понять: чем все-таки должна стать эта гениальная книга?
Фрэнсис. Что это будет за книга?
Мадлен. Да.
Фрэнсис. Я вам говорила. Все уже объяснила.
Мадлен. Разве?
Фрэнсис. Я же сказала: это будет нечто новое…
Мадлен. Да, вот именно: что конкретно?
Мадлен жестко смотрит на нее. Фрэнсис импульсивно встает и идет через комнату. Молчание.
Фрэнсис. Господи, какой безжалостной вы можете быть! Я к вам пришла такая расстроенная. Разве это было не заметно? Потому-то я и приехала.
Мадлен. Расстроенная с дальним прицелом или просто расстроенная? (Мадлен выжидает). Ну, так что?
Теперь Фрэнсис улыбается, сознавая всю абсурдность своего положения.
Фрэнсис. Все дело в словах. Я даже не могу их произнести. Хотя сами по себе они просто глупы.
Мадлен. Какие слова?
Фрэнсис. Американцы любят это выражение. Они обычно так говорят, когда хотят чему-то положить конец.
Мадлен. Ах, ну да. Поставить точку. Закрыть прения.
Фрэнсис. Вот именно.
Мадлен. Они просят закрыть прения.
Фрэнсис. Только и всего. Это своего рода способ прекратить боль.
Мадлен слегка подается вперед, как будто вбирая в себя смысл сказанного.
Мадлен. Надо сказать…
Фрэнсис. Да?
Мадлен …если вы за этим приехали…
Фрэнсис. За этим.
Мадлен ….если вы хотите поставить точку, то вы выбрали довольно странный способ.
Фрэнсис смотрит на нее какое-то мгновение.
Нет, правда. Поставить точку, но перед этим опубликовать в воскресной газете несколько очерков с продолжением?
Фрэнсис. Нет!
Мадлен. Тогда что у вас на уме? Решили заглушить боль писательской славой?
Фрэнсис отворачивается, но Мадлен продолжает.
А в каком это все состоянии?
Фрэнсис. Что?
Мадлен. Я спрашиваю, в каком состоянии ваша книга?
Фрэнсис в замешательстве.
Фрэнсис. Когда? Сейчас?
Мадлен. Да.
Фрэнсис. Пока в форме заметок.
Мадлен. Заметок? А готовые главы уже есть?
Фрэнсис смотрит на нее с обидой. Ее молчание становится ответом.
Значит, вам просто захотелось ко мне приехать, и, надо признать, книга для этого удобный предлог. Прекрасный предлог. (Мадлен поворачивается и снова смотрит на нее). А книга вообще существует?
В комнате становится очень тихо. Обе женщины неподвижны. Фрэнсис молчит, тем самым подтверждая предположение Мадлен. Та кивает, уловив невысказанное признание Фрэнсис.
Она у вас пока только в голове, так ведь?
Фрэнсис. Да.
Мадлен. И у меня она не идет из головы.
Молчание. Мадлен кажется удовлетворенной; она наконец успокаивается.
Не хотите еще поспать?
Фрэнсис. Да, сейчас лягу. Через минуту. Спасибо.
Мадлен. Пожалуйста. Чувствуйте себя как дома. (Мадлен про себя улыбается, словно какой-то невысказанной мысли.) Я, конечно, не писатель, но, если вам интересно мое мнение, то это лучшая сцена, которая вам может когда-либо подвернуться.
