Фрэнсис. Что, теперь и вы спустились с небес? Теперь и вам стало интересно?

Мадлен. Так он с ней не спал?

Фрэнсис. Нет. (Фрэнсис выжидает минуту, смакуя слова). Он сказал «Нет».

Мадлен. А потом?

Фрэнсис. Он сказал: «Понимаешь, у нас все по-другому. Конечно, я буду с ней спать. Но только когда перееду в Америку».

Мадлен сидит пораженная.

Мадлен. Да это просто поэма какая-то!

Фрэнсис. Вот именно.

Мадлен. Ну и ну! Просто поэма!

Фрэнсис улыбается, наслаждаясь моментом.

И что же все это значит?

Фрэнсис. А вы как думаете?

Мадлен. Да что с ним такое было? Он что, подался в колонисты-переселенцы? В отцы-основатели Соединенных Штатов? Надеюсь, до миссионерства дело не дошло?

Фрэнсис. Вряд ли.

Мадлен. Вы уверены? А они планировали вообще когда-нибудь заняться сексом?

Фрэнсис. Еще бы!

Мадлен. Она, случайно, не из секты сайентологов? Может, это у них какой-то тайный культ?

Фрэнсис. Да нет, насколько я знаю.

Мадлен пожимает плечами, все еще удивленная.

Мадлен. Возможно, это мое личное понимание колониальной истории, но, по-моему, до Мартина туда уже ездили другие. Так что дело не в том, что вся Америка с нетерпением ждала именно его семени, не так ли?

Фрэнсис делает паузу для большего эффекта.

Фрэнсис. «Если мы останемся с ней вместе навсегда…», как он говорил, «Если, наконец, окажется, что это настоящая любовь…»

Мадлен. Ну, это уже переходит все границы!

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Можно подумать, что на него снизошло озарение самопожертвования. Только для Мартина это чуть поздновато…

Фрэнсис. Да, поздновато.

Мадлен. Это что-то новенькое в его жизни. Новая теория. «Не разрушай прекрасного», так, что ли?

Фрэнсис. Возможно.

Мадлен. А что она из себя представляет? Что, так хороша, что там можно что-то разрушить? Редкий цветок?

Фрэнсис разводит руками, давая понять, что, как и Мадлен, она может только строить догадки.

Таинственные обязательства. Необъяснимые рубежи. Какие-то странные правила. Обычно это называют «религией», не так ли? В большинстве известных культур это именно так и называется., И при этом все делается в обратной последовательности. По-моему, обычно так поступают во имя некоего Высшего существа, а не ради реально существующих людей. Людей с нормальными желаниями.

Фрэнсис. Он не упоминал ни о каком Высшем существе.

Мадлен. Ну, он вряд ли стал бы с вами вдаваться в подробности, не так ли?

Молчание.

По-видимому, моя дорогая, мы с вами слишком легко уступили.

Фрэнсис. Похоже на то.

Мадлен. И знаете что? Мы себя задешево продали. Но откуда нам было знать? Кстати, мужчины до сих пор теряют голову, когда им отказывают?

Фрэнсис. Откровенно говоря, он тогда казался очень счастливым.

Мадлен. Правда?

Фрэнсис. Необыкновенно счастливым.

Неожиданно наступает молчание. Фрэнсис выглядывает в окно.

А теперь он шлет короткие письма детям, даже приглашает к себе…

Мадлен. А что дети?

Фрэнсис. Они…

Мадлен. Кстати, я хочу спросить: она хоть старше ваших детей?

Фрэнсис. Не намного. (Смотрит некоторое время на Мадлен). У них там что-то вроде дома из стекла, экологически безупречного. Так, по крайней мере, дети сказали.

Мадлен. Так они ездили?

Фрэнсис. Да, один раз.

Мадлен. Стеклянный дом, вы говорите?

Фрэнсис. Да, в устье реки.

Мадлен. В лесу?

Фрэнсис. Наверное.

Мадлен. И у него, конечно, есть небольшой грузовичок, а в гардеробе полно ненадеванных рубашек?

Фрэнсис. Уверена.

Мадлен. «Какую рубашку мне сегодня надеть, дорогая? Фланелевую в красную клетку или фланелевую в зеленую клетку?»

Фрэнсис улыбается ее словам.

Фрэнсис. Он говорил: «Я хочу начать все сначала. У меня есть на это право, как у каждого человека. Начать все заново».

Мадлен останавливается и кладет на пол пластмассовые нож и вилку, которыми только что ела.

Между нами возникла определенная натянутость, когда я догадалась о вашем существовании.

Мадлен. А потом? Ваши отношения так и не наладились?

Фрэнсис задумалась.

Фрэнсис. Бывали дни, когда я каким-то образом чувствовала, что он был у вас. Вечером я спрашивала, чем он занимался весь день, и он говорил: «Очередной гражданский иск».

Мадлен. Правда?

Фрэнсис. Да, не знаю, почему. Это стало прямо наподобие какого-то кода.

Мадлен. Мое «кодовое название»?

Фрэнсис. Я спрашивала: «Ты теперь берешь меньше уголовных дел?» «Да, — говорил он, — уголовных меньше. Почему-то все время больше гражданских».

Обе улыбаются.

Так мы и сидели по вечерам. Он был дома. А я все чего-то ждала. Потом он вставал и говорил: «Пойду займусь ужином». И тогда, просто чтобы его позлить, я говорила: «Ну, и как она? Какая она была сегодня?»

Мадлен сидит, не двигаясь.

Я спрашивала: «Чем она тебе так нравится? Что в ней есть такого особенного? Почему она тебе нужна? Для чего?»

Мадлен. Что, так прямо и спрашивали?

Фрэнсис. Хотя очень боялась услышать, что он скажет в ответ.

Молчание.

Мадлен. И что он отвечал?

Фрэнсис улыбается тому, что Мадлен не в состоянии выдержать паузы.

Фрэнсис. Он говорил: «Мадлен особенная. Например, у нее свой отдел в Британском Музее. Она руководит отделом…»

Мадлен. Это сущая правда.

Фрэнсис. «У нее отдел исламского искусства. Спроси, у кого хочешь. Она даже со своим шефом не разговаривает».

Мадлен. И это правда. А с чего мне было с ним разговаривать?

Фрэнсис. «И вообще она там ни с кем не общается. Ей никто не нужен. Она самодостаточна». (Фрэнсис на минуту умолкает). Потом, взглянув на меня, он добавлял: «А знаешь, что мне нравится в Мадлен? Что ей, по большому счету, на все наплевать. В этом ее секрет. Ей никто не нужен, чтобы оправдать факт собственного существования».

Молчание.

Мадлен. Понятно. И что вы на это отвечали?

Фрэнсис. Что я могла сказать? Я же вас тогда не знала.

Мадлен. Да, конечно.

Фрэнсис. Я вас видела всего один раз, помните? Мы встречались только раз.

Обе погружаются в воспоминания о той встрече, затем неожиданно Фрэнсис улыбается чему-то другому.