Рита хмыкнула.

— Что ж, ты готова к увлекательной истории?

— Давай, — вздохнула подруга. — Жги.

И Рита принялась жечь.

— Ты знаешь о том, что боги существуют? Не в том смысле, какими их представляют люди, они само воплощение Справедливости, Войны, Судьбы, Любви.

— Допустим, — осторожно протянула Рита.

— И среди них была одна богиня. Совсем молодая. Богиня звëзд. Она наблюдала за рождением и смертями светил, собирала их в созвездия и галактики. Наблюдала, нежила, как настоящих любимцев. Еë любили и прощали ей многие шалости… До поры до времени. Однажды что-то случилось, наверное, очередная выходка богини нарушила равновесие, иначе с чего бы Справедливости так взъесться? Но боги больше не стали закрывать глаза на еë ошибки.

— Звучит, как красивая легенда. Я так и представляю эту богиню в белом платье, а в волосах у неë звезды… — мечтательно проговорила Кира.

— Вообще-то платье было черным, а на голове — шляпа с волшебным фонариком. Я это точно знаю, потому что это моë платье. И моя шляпа. И мои звëзды. Меня зовут Миетель, и я та самая богиня.

Рита драматически оборвала речь и замолчала, уставившись на Киру. Та отвела глаза, смущенно запустила руку в волосы.

— Ты не веришь.

— Рит, ну как в такое поверить! Мне, знаешь ли, не каждый день богини являются.

— А я тебе говорила, что ты сочтëшь нас сумасшедшими. Если не захочешь иметь со мной дел, я пойму.

— Нет, ты подожди. Давай отложим мою веру на потом. Что случилось дальше с этой Метель?

— Миетель. Ей был вынесен приговор: она должна отправиться на Землю, прожить там год и заработать полмиллиона рублей, чтобы купить один кулон и преподнести его богам. Но было одно условие: цену своей работе она назначать не может. Она должна стать настолько полезной людям, чтобы они сами давали ей деньги.

— Вот почему ты никогда не назначала цену на свои услуги! — воскликнула Кира. — А я думала, что за странный принцип.

— Именно поэтому. Один раз я нарушила правило — попросила деньги, и они превратились в мусор. Я усвоила урок.

— И поэтому ты говоришь, что у тебя нет времени, — продолжала Кира с лицом человека, который наконец решил старую загадку.

— Никто мне по доброй воле такие деньги не даст, — грустно усмехнулась Рита. — Мне нечего будет принести к памятнику Ломоносова, и боги не примут меня обратно.

— И ты никогда-никогда не попадëшь домой?

— Тысяча лет, — Рита дернула плечом, — даже для меня что-то значит.

Кира некоторое время молчала, отстукивая ногтями незамысловатый ритм. Рита ей не мешала, полностью погрузившись в собственные мрачные мысли.

— А Май? Кто тогда он во всей этой истории?

— Что? А Май. Он…

Еë прервало резкое карканье и хлопанье крыльев. Ворон камнем упал со шкафа прямо на стол.

— Не смей! — резко каркнул он. — Это моя жизнь, и я сам.

— Да ради бога, — пожала плечами Рита.

Ворон повернулся к Кире, переступил лапами. Глазки его, крупные и черные, смотрели почти равнодушно, но грудка вздымалась и опадала, и он то и дело открывал клюв, чтобы снова его захлопнуть.

— Ну что ты хочешь сказать, милый? — ласково спросила Кира, приближаясь к нему.

— Меня зовут Майтес, — он сдержанно склонил воронью голову, — и я сын богини Любви. Да, я знаю, в это сложно поверить, — с нескрываемым ядом в карканье продолжил он. — Все мои братья и сёстры такие… Светлые, красивые, золотые волосы, мускулы, попки, талии. А я вот не уродился.

— Кто тебе такое сказал?

Май издал странный звук, похожий на хмыканье.

— Да всю жизнь мне это говорят. Я же выбиваюсь из семейного дела, а мать этого терпеть не может. У неё должно всё быть правильно, идеально, красиво и обсыпано блёстками. Ненавижу.

— Понимаю тебя, — вздохнула Кира.

— Я говорю: сделай меня покровителем ревности, мании преследования, любовной одержимости, если уж так хочется меня хочется привлечь ко всей этой романтике. Но нет, нужно, чтобы я излучал радость и эту… харизму, черт бы её побрал.

— Если ты сын богини, то что ты здесь делаешь? Тоже наказан?

— Ага, за то, что уродился не таким. Я должен проникнуться состраданием и помочь неразумной Миетель встать на истинный путь. Что бы это ни значило. А если не получится, куковать мне в теле ворона. Каркать, в смысле. И поэтому я дико зол. Нельзя было положить деньги туда, куда кладут их все люди.

— На карточку. Или счёт, — подсказала Кира.

— Нельзя было, — передразнила Рита. — Мне непонятны все эти вещи. Нет надежнее укрытия для монет, чем мешочек под матрасом.

— Ага, мы заметили, — ответил Май и тут же каркнул, потому что Рита дернула его за хвост.

— Не трогай хвост! Это святое!

— А ты не трогай меня, огрызнулась Рита. — Ну что, вот с такой компанией тебе и придётся дружить. И если ты все-таки решишь, что это слишком безумно, никто тебя не осудит.

— А Алекс? — спросила Кира. — Он тоже?

— Он ангел, — ответил Май с ноткой пренебрежения. — Бывший или что-то вроде того.

— Но его историю я не могу рассказать. Он оберегает её, и если решит, то расскажет сам.

Кира оттолкнулась от стола, качнулась на задних ножках стула.

— Да-а-а, ребята, — протянула она. — Вы меня ставите в сложное положение.

— Нет никакого сложного положения, — отозвался Май. — Ты или нам веришь, или нет. Никто не осудит, тут я согласен с этой женщиной.

Кира поднялась со стула, серьезная, какой её редко можно было увидеть. Такой она становилась, когда погружалась в работу или заходила речь об отце.

— Мне нужно время, — сказала Кира, пятясь к двери.— Сами понимаете. Просто немного подумать.

В комнату заползли ранние зимние сумерки. Рита всё так же сидела за столом. подперев щеку рукой, и ворон устроился рядом. Она не поднялась, чтобы включить свет или приготовить еды, просто сидели и молчали.

— Вполне вероятно, что мы остались вдвоём в этом мире, — наконец тихо сказала Рита.

— Похоже на то, женщина.

— Может, тогда хватит друг друга ненавидеть?

— А я тебя никогда и не ненавидел, — заявил Май, и в темноте блеснул его глаз. — Просто характер у меня такой. Перевертыш богини Любви, что поделать.

Он взмахнул крыльями и вернулся на шкаф. Наверняка ему тоже было нелегко, но у Риты не было сил об этом думать. Она положила голову на руки и так еще долго сидела в полной темноте.

Март тянулся долго, как жевательная резинка. Дни за окном стояли хмурые и холодные, по комнате плавал серый свет, и в этом свете плавала Рита. Она пыталась вести приём клиентов, но у неё ничего не получалось: будто астральные круги померкли и карты закрылись от неё. Алекс регулярно заходил к ней, пытался растормошить.

— Послушай меня. Хватит сидеть в четырех стенах. Пойдём выйдем в кафе хотя бы.

— Не трогай меня, пожалуйста, — отвечала Рита.

— Ну не собираешься же ты ближайшую тысячу лет провести, лёжа на кровати?

— Не собираюсь. Но я хочу дождаться ТОГО САМОГО дня и почувствовать, как всё заканчивается. Тогда, может, я смогу что-то делать.

Алекс пододвигался ближе, гладил чёрные волосы.

— Нельзя сдаваться, — шептал он. — Пусть я потеряю тебя — плевать. Но сдаваться нельзя.

— Понимаешь, я была так близко. Протяни руку, и вот он, финиш. Но меня зашвырнули в самое начало, и у меня просто больше нет сил бежать марафон заново. Дай мне дождаться конца, хорошо?

— Не могу, — отвечал Алекс. — Сама мысль противна. Давай пропробуйем все исправить? Вместе. И если ничего не получится, я буду рядом.

— Просто оставь меня…

Алекс не послушал её, но больше и не пытался вытащить из болота, в которое Рита погружалась всё глубже.

С первой оттепелью появилась Кира. Она негромко постучалась в дверь, как будто не имела больше права приходить.

— Пустишь? — спросила она у Риты, взлохмаченной, серой, как сам март.