Веки Виктора всё же сомкнулись. Голову будто в тиски зажали и теперь медленно сжимают.

— К-кто вы?

— Друг. Пришла сказать, что с вашей семьёй всё в порядке. Маша и Ира досрочно ушли на зимние каникулы. В городе объявлена неделя траура. Много погибших среди гражданских. И да, не переживайте. ИСБ ваших детей даже допрашивало. Верхи не хотят давать ход делу. Им это не нужно. Астахова Яна Сергеевна отказалась от гражданства Российской Империи, через консульство Египта. Вас же будут держать в камере до тех пор, пока основная шумиха не уляжется.

Виктор намеренно ничего не отвечал. Даже в такой обстановке, он как следователь оставался самим собой. Допрос ведь можно вести и просто управляя паузами в диалоге.

— До утра нас никто не побеспокоит. — Женщина тихо хохотнула. — Вы же на это надеетесь?

— Уже нет. — Виктор нервно сглотнул. — Вы, это что-то с чем-то, дамочка. Захоти вы меня убить, просто приказали бы сердцу остановится.

В ответ тишина. Жаль из-за закрытых век не удается разглядеть собеседница. Сейчас он даже примет её вспомнить не может.

— Все обдумали, Виктор? Есть ещё глупые вопросы? Или уже можем переходить к вопросам вашего будущего?

— Кто вы?

— Друг.

— Э-нет! — Виктор усмехнутся. — У меня нет таких друзей.

— А кто говорил, про ваших друзей? — В голосе женщины зазвенела сталь. — Партия проиграна, Самойлов. Ни вы, ни Абсалом не сможете ничего противопоставить нынешнему противнику. Вместо бессмысленного упрямства, лучше забудьте всё что сделал Абсалом для вас. Пойдите на сделку со следствием и примите повышение, как все остальные.

Сидящий неподалеку дежурный по клеткам громко захрапел. Виктор не выдержал и нервно хохотнул.

— Хе… не знаю, кто вы дамочка и как проворачиваете такие фокусы. — Самойлов нашел в себе силы вновь поднять веки. — Но я дал клятву защищать закон и порядок! Даже если весь наш гребанный мир изменится, я буду защищать людей и поддерживать порядок. Вы не видели хаоса девяностых, так как видел их я. Думайте что хотите, но мои дети и моя семья будут расти в мире, где есть правят закон и порядок.

Самойлов нервно сглотнул, чувствуя как давление на виски усиливается.

— Дамочка, я бы сейчас с вами согласился, будь на одной чаше весов жизнь простого человека, а на другой всеобщее благо. Вы уж простите, но жизнь дерьмо и всех не спасти. Я пожертвую пальцем или всей рукой, если это спасёт тело. Такой грех на душу я готов взять. Но мы говорим не пустышке со скучной жизнью, а о Григории Абсаломе! Парнишке, который за день сделал для Российской Империи, больше чем весь этот полицейский участок вместе взятый, за все годы его работы. После Запретного Города, Абсалом помог всей моей семье пережить «Инициацию». Всей, понимаете⁈ Так что я лучше полгода в карцере просижу, чем продам свои принципы и веру за тридцати серебряников. Короче, дамочка! Иди откуда пришла раз убивать не собираешься. Я даже искать тебя не стану.

В голове Самойлова тревожным набатом забила тревога. Он наконец понял, почему она разговаривает с ним так неформально:

«Подсолнух! Сука, тот самый детдом „Подсолнух“ из которого забрали приемыша Абсалома. Вот откуда эта дамочка! Говорит, как с ребенком и эти её учительские замашки.» — Виктор снова сплюнул кровь из прокушенной губы. Челюсти от напряжения сводит так, что зуб на зуб не попадает. А тут ещё и отвечать приходится.

Дамочка сбавила давление на разум Виктора. Но даже так, сколько бы Самойлов на неё не смотрел, лица разглядеть не мог.

— «Будь прокляты те, кто хочет отобрать чужую мечту.» — Процитировала собеседница. — Гриша, мальчик о-о-чень злопамятный. Он сказал эти слова прежде чем покинуть Воронеж. В тор раз, назад в Россию, он так и не вернулся став миротворцем ООН. И да, я знаю, что ты обо мне знаешь.

Таинственная дамочка подняла руку.

— Самойлов, я ослаблю давление на твой разум… вот-так… глаза не открывать. Поверь, в мире и раньше были люди способные заглянуть в твою память. Теперь их стало только больше. А я не желаю попадаться им на глаза.

Виктор почувствовал сильнейшее облегчение. Руки сразу расслабились, мужчина обмяк, но продолжил держаться за решетку камеры.

— Уф… чего вам надо-то?

Пауза. Длинная, выразительная, будто кричащая о том, что вот прямо сейчас собеседница скажет, наконец, чего ради она проникла в хорошо охраняемый полицейский участок.

— Я… нет МЫ желаем лучшего будущего и справедливости. — В голосе женщины слова прорезались нотки металла. — Нам не по нраву то, что артефакты созданные за счёт убийства двух тысяч граждан, пустили на пограничные столбы Системного Государства.

— Да откуда вы…

— Не по нраву и то, — гневно продолжила женщина. — Что виновные за тысячи смертей получили не смертную казнь, а должность «наместника» Воронежа. А люди стоящие за ним, титул двух баронов и графа Орлова. Последний, теперь отвечает за всю Воронежскую область. В других городах Российской Империи, где случились массовые смертоубийства, ситуация не лучше. К новой власти приобщили лишь тех, кто замарал руки в крови. Все они теперь помазаны кровью.

От новостей Самойлов забыл как дышать. Он наконец понял истинный масштаб проблемы. Раздавать такие титулы и назначать наместников мог только один человек в новосозданной стране. Сам император… как его там?… Юрий Грозный. А раз так, то перед Виктором встаёт дилемма. Защищать страну или свои личные убеждения о порядке и справедливости.

— Не мучай себя, Самойлов. — Женщина раздраженно фыркнула. — Ты уже понял, что текущий расклад не исправить. Дай делу ход. Когда Григорий появится в городе, Подсолнух сделает так, что он исчезнет с радаров. Как именно… впрочем, ты то можешь это знать.

Чем больше рассказывала женщина, тем больше Виктор понимал насколько непростых людей она представляет. Фальсификация смерти, создание новой личности, регистрация задним числом рождения нового человека и всё это в обход системы защиты свидетелей. Кто бы ни прятался за ширмой детдома Подсолнух, они думали о будущем страны на годы, возможно целые десятилетия вперёд.

Выслушав, Виктор наконец произнёс.

— На таких условиях я с потрохами ваш. — Самойлов нервно усмехнулся. — Я дам показания против Григория Абсалома.

Всё ещё 22:15, 24 декабря,

Всё ещё Сайлен-Сити, город нежити и здание больницы (седьмые сутки)

— Да, чтоб тебе сардиной подавиться! — Генри кинулся обниматься. — Мастер, живой гад!

— Я тоже рад тебя видеть, старина. — Я обнял друга. — Даже не верится, что мы все в прошлое вернулись. Ещё вчера с парнями на Авалон высаживались. А теперь непонятно где, бегаем от зомби.

Чуть повернув голову, я кивнул улыбающемуся мне коротышке-колумбийцу. Причёска в стиле броколли, тряпичная лента-потник на лбу, армейская одежка.

— Здарова, Чавис! Твои сигналки на месте.

— И на том спасибо, Мастер. — Техник кивнул мне со всем мыслимым уважением. — Благодарю судьбу, за то, что вижу тебя.

— Уфф! Как бы занудой, так и остался. — Ловлю взгляд, здоровенного детины с запуганным взглядом. — Кок, я твоё нытье, аж из подвала слышал! Тебе прозвище «Кок» не за кухонные подвиги дали. Начинай уже оправдывать.

— П-просите, сэр. — Детина Кок потупил взгляд. — Я всё никак к телу не привыкну. Уже забыл, что таким крупным раньше был.

Это да. В будущем, здоровяк Кок пройдёт в армии лютую сушку, потеряв больше тридцати кило веса. Но его врождённая способность сверхсилы оттого засияет ярче прежнего. Сейчас её ошибочно путают с эффектом большой мышечной массы. В общем, Кок это «Кок». Любитель помахать тесаками и мачете. Трусливый в мирное время — и машина смерти в ближнем бою, когда дело доходит до сражения.

Генри указал на красноволосую девушку и темнокожего старика, стоящих в сторонке.

— Каин, позывной «Стрела», наш взрывотехник. Умеет создавать бронебойные стрелы. — Командир уловил мой хмурый взгляд. — Нет, вы не знакомы. Каина приняли в Экстерминацио за две недели до высадки на Авалон.