Русский царь Иван по прозвищу Грозный оставил после себя двух сыновей: Федора, который взошел на трон, и Дмитрия, сводного брата нового царя, ставшего наследным принцем, или царевичем, как его называют русские. Однако, несмотря на то что царь Федор носил титул главы Московской империи, реальная власть находилась в руках Бориса Годунова, богатого и могущественного боярина, вельможи, который еще при Иване Грозном имел голос в государственных делах. Этот Годунов служил, как известно, новому царю до поры довольно преданно, но, когда маленькому царевичу Дмитрию минуло девять лет, он перестал демонстрировать дружеские чувства. Ссылаясь на то, что мать Дмитрия Мария Нагая была седьмой женой Ивана, тогда как православная церковь признает только четыре законных брака, Годунов постарался опровергнуть права Дмитрия на наследование, объявив незаконнорожденным сына седьмой жены, которая как бы и не жена.

Но попытки Годунова отстранить принца от трона оказались тщетными, ибо, если московиты и не имеют иных добродетелей в этом мире, одна у них точно есть: они преданы династии Рюрика, точно псы своим хозяевам. Они ничуть не поверили рассказам Годунова о незаконном наследнике. Мальчик был царевичем и должен был остаться царевичем, пусть даже тысяча Борисов Годуновых утверждала бы обратное. Если Иван мог жениться четырежды, так почему бы не семь раз?

Самое большее, что Годунов мог сделать против нежелательного наследника, это задумать переселение его вместе с его матерью в город Углич, где был царский дворец, подходящий для их проживания. Теперь не остается сомнений в том, что с самого начала козней против маленького Дмитрия Годунов стремился лишить московитов наследника трона, чтобы, когда придет время, самому занять место после нынешнего царя, слабовольного, неспособного Федора, служившего лишь носовым украшением государственного корабля, тогда как Годунов был его капитаном и рулевым в одном лице.

Поэтому для всех, кто изучал этот вопрос, не стало сюрпризом то, что вскоре после переезда в Углич Дмитрия с матерью ужасная весть пришла в Москву. Маленький царевич Дмитрий был жестоко убит прямо средь бела дня во время игры с товарищами. Убийцу никто не видел: он появился из ниоткуда и таинственным образом исчез.

Было сказано, что вскоре после обеда, когда мать и ее приближенные по московскому обычаю отдыхали после трапезы, маленький царевич играл с четырьмя своими сверстниками во дворе, няньки и мамка присматривали за детьми. Женщины не сводили глаз с играющих. Даже когда царевич – в процессе игры – забежал за угол и на мгновение исчез из виду, за ним тотчас бросились вдогонку. Однако именно в этот момент и случилась трагедия. Дмитрий был найден в луже крови с зияющей раной в горле. Остальные дети в ужасе разбежались, убийцы нигде не было видно.

Услышав страшную весть, прибежала обезумевшая от горя мать убитого царевича. Вместе со своими людьми она жестоко избила нянек, мамку и всех, кто попался под руку. Она рыдала и голосила над телом своего дитя, словно блаженная. Во дворце забили в набат, угличане хлынули в ворота, не понимая, что им теперь делать, и среди других пришел Битяговский, агент правителя Годунова. Едва увидев этого человека, Мария Нагая указала на него пальцем и закричала: «Вот убийца!»

Для угличан этого было достаточно. Они тотчас напали на Битяговского и его родственников, находившихся поблизости, и порезали их на куски.

Далее началось официальное расследование, инициированное Годуновым. Расследование проводил боярин по имени Шуйский, позднее это имя будет у всех на устах. В результате расследования было объявлено, что Дмитрий не был убит; он упал на ножик, который держал в руке во время игры; ножик вонзился в горло, и рана вызвала немедленную смерть.

Две сотни угличан, обвиненных в расправе над Битяговским и его семьей, были казнены или понесли наказание. Мать царевича, причастная к убийству Битяговского, была сослана в отдаленный монастырь, где ей предстояло провести остаток жизни.

– Все это случилось, – сказал в завершение мой отец, – около четырнадцати лет назад. За это время царь Федор умер бездетным. Есть основания предполагать, что Борис Годунов, избранный на царство после кончины Федора (ибо род Рюрика на том пресекся), был как-то причастен к его внезапной смерти.

К тому времени, о котором я веду рассказ, Борис Годунов правил в Москве уже четыре или пять лет.

– Запомните все это очень тщательно, – сказал мой отец. – Многое зависит от того, насколько точно вы будете знать события, о которых я вам рассказал.

– Если так, – ответил я, – расскажите мне все еще раз с самого начала.

Отец повторил свой рассказ, и я задал ему множество вопросов, чтобы удостовериться, что я правильно запомнил историю.

Наконец, я задал вопрос, который не давал мне покоя.

– А теперь, отец, скажите, почему я должен был услышать эту московскую историю, как это связано со мной или с тем заданием, которое вы намерены мне поручить?

– Я скажу вам, – очень серьезно ответил отец. – Этот маленький царевич Дмитрий, якобы, убитый четырнадцать лет назад в Угличе, мертв не более, чем вы и я; он все еще жив, и еще сыграет, я уверен, важную роль в делах, которые…

– Погодите, отец! – прервал я его в полном изумлении. – Как такое возможно? Разве не было явно и окончательно установлено, что Дмитрий мертв? Ваш рассказ такой подробный, такой убедительный. Даже если, как вы говорите, царевич жив, как он, или кто-либо другой разубедит целый народ, который добрых четырнадцать лет верил в его гибель?

– Московиты, – ответил отец, – особенный народ в этом отношении, они по-прежнему сохраняют любовь и верность роду Рюрика, хотя все Рюриковичи только и делали, что попирали эту любовь и преданность. Вы увидите, что эта привязанность, пережившая столетия варварства, без труда преодолеет столь незначительное препятствие, как четырнадцать лет скорбного убеждения в том, что последний Рюрикович мертв. Стоит только ему восстать из могилы, и вы увидите, как радостно его встретят.

– Но верно ли, что он и впрямь восстал из могилы? – спросил я в замешательстве и сомнениях.

– Очень даже верно. Похоже, был некий Симон, доктор маленького царевича в Угличе, которого Годунов угрозами втянул в заговор с целью убийства ребенка. Но этот Симон был предан царскому роду и, притворяясь, что следует греховным замыслам Годунова, он в последний момент все переиграл и подменил юного царевича мальчиком-рабом. Мальчик, одетый в одежду царевича, был убит вместо него, тогда как сам царевич был увезен в безопасное место.

– Но мать узнала бы своего сына, – возразил я.

– Мать знала о заговоре и о контр-заговоре и сыграла свою роль. Неужели вы не понимаете, что таким образом ее сын остался жив, а если бы она заявила, что погиб не ее сын, Дмитрию пришлось бы жить под страхом очередных козней Годунова!

– Путь так, хотя, признаюсь вам, отец, я все еще не до конца убежден, – но какое отношение эта кровавая история имеет к нам? Что нам до России, ее царей, бояр-убийц и их распрей?

– А вот что. Дмитрий, избежавший гнева Годунова, был вывезен в убежище в Польшу. Здесь он тайно воспитывался. Ему привили любовь к нашим религиозным устоям, в тысячу раз более важным для вас и для меня, ибо мы любим нашу святую церковь и с радостью отдадим нашу энергию, да что там, – нашу жизнь ради служения ей. Его также научили любить ее, быть ее детищем, как и мы, и ненавидеть еретические утверждения о том, что может существовать иная церковь, отличная от нашей святой католической и апостольской, воплощения самого Христа на земле.

Теперь мне стало ясно, к чему вел отец. Пришло время этому царевичу заявить о своих правах на московский трон. Для этого ему потребуется помощь. Польша может заинтересоваться его судьбой, судьбой русского царя, воспитанного в католической вере и способного привести к истинной вере весь русский народ!

Это была дерзкая затея, ее масштаб захватывал воображение, едва проникнув в него.