– «Антитеррор»?

– Да не, не странно, – возражает Давид. – Операцию могли готовить много месяцев, и Нефедовых могли забрать как раз они. – Он изгибает бровь. – Вот твоя работа – это да, это странно. Ты не похожа на полли.

– Да мы и не… – Майя стопорится, забывая, что хотела сказать. – Слушай, нас готовят, как будто мы настоящие. Обязательно хорошая физическая форма, чтобы ее было видно – тренировки, мышечные группы… Вот, видишь?

Не подумав головой, она задирает спортивную флиску, демонстрируя рельефные мышцы брюшного пресса под шоколадно-смуглой кожей (либо ей уже очень надо в душ, либо… почему она такая темнокожая?). Давида зрелище полностью поглощает, и Майя осекается, смущается, неловко оправляет кофту.

– Короче говоря, внешне должен быть полный блеск, чтобы клиент сразу видел – вот это дельный тип, он мне сейчас точно поможет…

– Клиент? – скептически переспрашивает Давид.

– Ну да. Обратившийся гражданин. Без разницы. – Майя трясет головой. – А видео с наших тренировок выкладывают в сеть, в формате соревнований. Стрельба там, рестлинг, разные хитрые полосы препятствий… Очень популярный контент. И повышает доверие к… к… системе… – Мозг уже переключился на другое, и она опять зависает.

– Так у тебя это семейная профессия? – интересуется Давид и, наткнувшись на непонимающий взгляд, поясняет: – Ну, бабушка твоя…

Майя думает о другом.

– Бабушка… Нет, при чем тут бабушка? Она просто была… боевая женщина. Очень здорово владела нунчаку. И еще карате… шотокан.

– Про деда даже спрашивать не хочу.

– Он тоже был не промах. Этот… выживальщик, что ли? Они, кажется, как-то так как раз и познакомились, в луна-парке, там какая-то интересная история…

Две истории одновременно, думает Майя. Два убитых Оскара. Двое даймё, застреленных разными людьми.

– Странно то, что мы до сих пор целы и невредимы.

– Да. – Давид устало улыбается. – Да, это действительно странно.

Они развернули футон и устроились каждый на своей половине. Матрас небольшой и тонкий, но все лучше жесткого пола. При большом желании человек габаритов Майи может даже свернуться на своем куске калачиком. При большом желании двое привлекательных разнополых людей могут и еще что-нибудь с ним придумать, но обстоятельства уж совсем не располагают. Увы, нет.

Или располагают?

Нет-нет. Нет.

Увы.

Уже пять часов они торчат в погребучей темной комнате.

Что бы ни происходило за стенами краснокирпичного замка, здесь ничего не ощущается. Давид объяснял про звукоизоляцию, экранирование и, кажется, бронированные против зенитных орудий стены – впрочем, возможно, и нет, Майя не очень внимательно слушала, засыпала.

– На самом деле я не «недолго» с ним работал, – произносит Давид, который сидит, привалившись к стене и скрестив на груди руки, с закрытыми глазами и вытянутыми ногами. – С Нефедовым. Я с ним работал до этой ночи.

– Оружие? Ганшеринг?

– Нет, что ты. Фирма прозрачна, там не забалуешь. У Нефедова есть – были – несколько легальных бизнесов в молле. Через подставных учредителей. И пара полулегальных.

– Полулегальных?

– Контрабанда в основном. Знаешь, даже в молле есть сомнительные места. Естественно, на них смотрят сквозь пальцы. Такой – ха-а-а-ы, – предохранительный клапан для добропорядочных граждан, чтобы спустить пар. Как ганшеринг, только со вкусом запретного плода. Ле-о-огонькой такой криминальщины.

– Криминальщины?

Только на такой вот попугайский диалог в стиле «психоанализ на кушетке» Майе сейчас и хватает бодрости. Но мозг, похоже, все ж таки продолжает перемалывать информацию сам собой, в фоновом режиме, потому что она вдруг догадывается:

– Фриктаун?

Она лежит в позе зародыша на боку, спиной к Давиду, и только слышит, как он удовлетворенно вздыхает:

– Для полли ты очень умная.

– А ты, значит, криминальный тип, – не спрашивает Майя.

– А ты, значит, куда безжалостнее, чем делаешь вид, – в тон ей говорит Давид. – И с оружием управляешься еще как ловко. Похоже, мы оба полны сюрпризов, а?

Майя едва шевелит извилинами. Правда ли то, что он ей сказал? Может быть. А может быть, он все-таки из антитеррора. Чего бы ей больше хотелось? Какая ей, вообще, разница?

Восемь часов в темной комнате.

Майя – поплавок. Она погружается и всплывает, погружается и всплывает. Пару раз Давид забирается по лестнице и осторожно приоткрывает люк, чтобы впустить немного воздуха. Снаружи не слышно ничего особенного. В какой-то момент Давид гасит свет. В какой-то момент оказывается рядом, тоже лежит на боку, и Майя вжимается в него спиной, и он перекидывает через нее одну руку, и они то задремывают, то просыпаются и начинают интенсивно думать, все пытаются сложить одно с другим – по крайней мере, Майя. В какой-то момент она достает из кармана маленький предмет, взятый из комнаты даймё, какое-то время смотрит на него, потом прячет обратно.

– Это такая… Исследовательская программа, – говорит она. – Научная работа в трудных для выживания условиях.

Давид набирает в грудь воздуха и долго выдыхает ей в волосы:

– Эй. Я тебя ни о чем не спрашиваю.

Майя колеблется, потом переворачивается на спину.

– Хорошо. На самом деле программа… Космическая. Не смей смеяться.

Давид приподнимает голову, подпирает щеку локтем.

– Почему я должен смеяться?

– Ну, в общем, это подготовка к освоению ближайших планет. То есть так они говорят официально – понятно, если ты еще не внутри, то большего и не выяснишь. Но у них такие требования к кандидатам… – Майя невольно понижает тон, слегка подается вперед. – В общем, я почти уверена, что там дело зашло куда дальше, чем они заявляют.

– В смысле – дальше теплиц посреди пустыни? – уточняет Давид.

– Ну, само собой. – Майя раздраженно и резко поворачивается на матрасе лицом к нему. – Про теплицы все знают, да? Это несложно – это броско – можно щелкнуть их со спутника, и всем сразу ясно, чем компания занимается: херней какой-то. Это же частная инициатива. Долбанутый миллионер чудит – да и бог с ним, ведь так? И потом, когда там уже не теплицы, а поликарбонатные пузыри с добровольцами – это тоже ничего серьезного, правильно? – Волнуясь, она поджимает под себя ноги, придвигается еще ближе к Давиду. – А потом, когда он заходит все дальше, когда набирает команду, причем такие требования – ты бы видел эти требования; вот ты знаешь, какая у тебя минеральная плотность костей? – это все тоже фигня, да, пустячок, просто очередной плексигласовый пузырь с дурачками внутри? А они уже два десятка успешных запусков провели, между прочим – и что, говорят об этом в новостях? Говорит об этом хоть кто-то?

Давид трет глаза и медленно произносит:

– Я понимаю, о чем ты. Думаю, это примерно как с войной – та же история, социотех. Думаю, они уменьшают значение того, о чем ты говоришь. Искажают либо лишают веса, делают несерьезным.

Майя кивает.

– Наверное. Другие планеты… просто никак не встроить в картину мира, когда у тебя три открытых кредитных линии.

Давид пару секунд молчит, а потом улыбается ей – и это та самая его улыбка:

– Значит, вся эта карусель с енотами – из-за того, что одной маленькой девочке так не нравился жестокий мир вокруг… И она возмечтала сбежать от него как можно дальше…

От непрошенной и меткой психотерапии Майя ощетинивается, хочет отодвинуться от него на матрасе, но почему-то не отодвигается.

– Нет, вся эта карусель с енотами – из-за того, что однажды кто-то сильно задолжал одному типу из Фриктауна и теперь вынужден расплачиваться.

– Какому типу из Фриктауна? – Давид не перестает улыбаться.

– Ну… Такому… – Что-то в выражении его лица настораживает Майю. – Я же говорила, на Эль Греко он похож. Если тебе, конечно, известно, кто это.

– Мне известно, – серьезно кивает Давид, причем улыбка с его лица так и не сходит. – Тебя, возможно, это шокирует, но моя мама была искусствоведом. Я успел два года отучиться в архитектурном и, между прочим, ношу гордое имя творения Микеланджело – если тебе, конечно, известно, кто…