А ведь тут вам еще и натуральная кожаная мебель (и если кто-то из гостей по неопытности обращения с препаратами портит обивку, заменяют ее в ближайшие часы). Легальные и полулегальные экспортные напитки, курево и прочее. Нойклассика, дип соул, изредка джагги, но из самого гладкого, глазированного вельветовым звучанием синтезаторов. На стенах – реплики Ротко, и даже интересно, сколько человек из гостей это понимают – нет, по пальцам, сколько? Дорогущее гипно в отдельной комнатке за взрывонепроницаемой дверью под прицелом камер. Насчитывайте тусовщикам стаж за непрерывность, и у Марка будет самая высокая пенсия в городе – но даже и он нигде больше подобного не видел.

Слегка приземляло лишь тонкое напоминание о правиле «не забывай, что ты в гостях» – имя владельца.

Керамбит был довольно худой – можно даже сказать, щуплый, – и настолько явно косил под киношного мафиозо, что ни один человек на улице не почуял бы в нем угрозы. Однако из вполне надежных источников Марку было известно, что хозяин «Семи на полу» не сам придумал себе прозвище, а однажды Марк собственными глазами видел его кудо. Истерик или нет, а Керамбит крайне быстр, и в его движениях сквозит молодецкая неукротимость психопата, который готов пропускать столько, сколько нужно, чтобы в итоге победить.

– Как обычно, брат? – Зайдя за стойку из лунного эбена, хозяин снял с полки бутылку «Сапфира».

Заведение Керамбит умудрился получить в наследство от жены – этот невероятный и романтический факт был общеизвестен. Супруга была старше лет на двадцать, наследственно богата, давно и неизлечимо больна, и продлился их брак ровно до ее мирной кончины – то есть где-то с полгода. Все хоть немного знакомые с нравом и обыкновениями безутешного вдовца были уверены: он просрет бизнес в первые же три месяца – а между тем «Семь на полу» с каждым годом становился все прибыльнее.

Марк бросил взгляд по сторонам. Ранний вечер, приглушенный свет, охра и шафран, завитки дыма из курильниц. За работой нельзя: херово будет, ничего не получится. Ха-ха. А то в последнее время у него получается не херово.

– Ага. – Марк недружелюбно обвел взглядом малочисленную публику и сел за стойку. – Как обычно.

Майя таращится в глаза тому, кто только что подкрался к ней сзади (и сто раз мог бы оглушить, уволочь в кусты, разделать и даже сожрать), и не понимает, в каком же она была помрачении, что сюда притащилась. Роста он среднего, то бишь заметно повыше нее. Худой. Смотрит прямо. Агрессии не проявляет.

– Хочешь спуститься в подвал?

Голос у него довольно приятный, и, кстати, одет человек тоже более-менее нормально. Еще у него интересное лицо: слегка удлиненные, вытянутые черты, и глаза в темных тенях, точно на картинах Эль Греко.

Все это Майя регистрирует в фоновом режиме, потому что ее внезапно накрывает. Она чувствует, как подступает слабость. Нет-нет-нет, вот сейчас не надо, сейчас ей это совершенно ни к чему. Майя начинает глубоко и размеренно дышать.

Человек, словно оценив ее состояние, берет ее за локоть:

– Идем.

Майя понимает, что если совершать что-то решительное и дерзкое, – то вот буквально сию же секунду, немедленно, а то будет поздно. И тотчас же – не прошло и полгода, – вспоминает, что в опущенной правой руке у нее по-прежнему стиснут зиг-зауэр. Она прямо сейчас может…

– Я тебя умоляю, – читает ее мысли человек, качает головой и спокойно ведет ее вдоль стены.

Слабость, помедлив, отступает – Майя знает, что только временно: если уж на нее накатило, то обязательно должно прорвать, никуда тут не денешься. Но пока – передышка. Пока ее спина буквально ощетинивается рецепторами, и каждый сообщает, что сейчас позади нее уже человек десять, пятнадцать, двадцать, и все только и ждут, чтобы этот тип завел ее в какой-нибудь темный угол, огрел по голове, и…

Тип что-то бормочет, и Майя, усилием воли отключившись от пьесы с мрачным сюжетом, которую ставят в ее голове, слышит:

– …И всем надо в подвал. Медом вам там намазано, в подвале?

Они обходят дом с другой стороны – мимо кустов, мимо груд битого кирпича, какашек и ампул.

– В подвале больше шансов найти того, кто мне подойдет.

Озвучивать эту мысль было совершенно не обязательно: худой тип задал риторический вопрос. И даже нежелательно, поскольку ты ведь вроде как в тайне все делаешь, Майя, ну где твоя голова. Однако мысль явно производит впечатление, потому что тип останавливается, не выпуская ее локтя, и смотрит на нее, как собака на неожиданное явление – быстрым движением склонив голову набок.

– Того, кто тебе подойдет? – повторяет он уже другим тоном.

Нет уж, дудки. Теперь Майя будет молчать, как провалившийся резидент.

Худой досадливо дергает головой и вдруг замирает. Он не сводит с Майи глаз, но впечатление такое, будто он где-то не здесь – резко ушел в себя или что-то вроде того. Это длится не больше секунды. Потом в глазах похожего на Эль Греко типа всплывает какое-то новое выражение.

– Я смогу тебе помочь, – нарушая затянувшееся молчание, медленно произносит он. – Только в следующий раз приходи в нормальное рабочее время. Днем. И, пожалуйста, без этого. – Он коротко мотает головой, указывая на Майину правую руку.

Майя чувствует жар на щеках. Защитная реакция заставляет ее обвести глазами окрестности. Октябрь. Густые сумерки. Пучки жухло-зеленой травы в щелях асфальта у нее под ногами к утру непременно заиндевеют и будут торчать колючими посеребренными вихрами.

Ясно, понятно: это такой юмор Вселенной. Надо было дойти до ручки, решиться удалить человека – и тут же на тебе: «пожалуйста», «могу помочь». Эль Греко качает головой – движения у него плавные и расслабленные, точно у водорослей в толще воды. Выражение лица нейтральное и чуть-чуть нездешнее – отстраненное. И теперь он слегка улыбается?

Знает. Потому и улыбается. Она – удалить человека, ага. Глупость с самого начала, и вот зачем, скажите на милость, она сюда сунулась?! Ствол в ганшеринге взяла, ну что за курица…

Эль Греко плавно поднимает руку, словно хочет ободряюще похлопать Майю по плечу, но не касается ее. Рука зависает в воздухе.

– Знаешь, возвращайся послезавтра. В три, – понимающим тоном разжевывает он, а потом спокойно поворачивается к ней спиной и скользит обратно, откуда они пришли.

Майя машинально смотрит ему вслед, затем оборачивается – в том конце дома, до которого они почти дошли, тоже есть подворотня. По странному стечению обстоятельств сейчас и оттуда слышится звук, издаваемый блюющим человеком. Ну… Ладно.

С отвращением запихнув зиг-зауэр обратно в карман, Майя идет к подворотне – на звуки радости и веселья.

Марк засыпал долго и мучительно: для того, чтобы бесчувственным бревном вырубиться на диване, он явно недо-, а для того, чтобы мягко окунуться в целительные воды сновидения, определенно пере- пил.

– Почему же… гонец не безвинен?

Перед глазами носились электрические картинки, яркие аморфные пятна, выплески музыки из динамиков. Вот он, придурок, в приступе чувствительности задействует мышечную память, чтобы набрать Селену, слышит в ответ, что номер неверный, и тупо смотрит на телефон. Вот наваливается на стойку и тычет в Керамбита пальцем, и кажется, что нет ничего важнее, как подловить того на логической дыре в рассуждениях.

– Потому, – назидательно говорит Керамбит, зеркаля его позу и тоже нацеливая палец, – что не надо работать на мудаков. И еще потому, что информация есть грозное оружие, а незаконная транспортировка оружия еще в древние допаладиновые времена считалась – и совершенно правильно – деянием аморальным и наказуемым…

Убийство – это вспышка, крутится где-то в голове Марка. Смерть – яркое пятно, узел, неизменное событие, смерть – это веха в инфосреде, верстовой столб… Что за верстовой столб? Откуда такое словосочетание? А, пофигу. Значит, убийство, да… Убийство – еще ярче. Нарушение ткани. Маячок. К убийству всегда можно вернуться.