Здание сотряс удар.

Потом где-то с полминуты огромная постройка определялась, как ей быть. Эти двое, впрочем, не прекратили, так что Марк из последних сил оттолкнулся от них и, едва соображая, что делает, пополз к окну. На него накатывали волны посторонней информации, лимонно-молочное варево, электрические протуберанцы в глубочайшей сверхзвуковой черноте, так и манили, так и тянули, а где-то там ведь наслаждается жизнью ворона Марк, долбит промерзшую за ночь землю, хорошо ей, птичке небесной, чуть что – взяла и улетела. Но и ему тоже неплохо. Чуть что – взял и улетел.

Марк, насколько мог, выглянул в окно. Ну… В общем, в потоке бывало и пострашнее. Пол начал крениться – или это он сам начал крениться? – он опустился на толстое ковровое покрытие и перекатился на спину. Лег в дрейф курсом на лимонное молоко.

«Ну а теперь надо попробовать не утонуть», – успел подумать Марк, прежде чем окончательно оторваться и поплыть по течению прочь.

Ворона Марк сбивается с курса в полете, словно влетев в сильный боковой поток, и совершает жесткую вынужденную посадку на провода, натянутые над одним из парков внутри молла. Не очень понятно, что произошло. Но и не очень любопытно узнать. Она только что сообразила, что, обхватив длинными черными пальцами провод, можно перевернуться вниз головой. Ворона Марк оценивает новые ощущения. Возвращается в нормальное положение.

Ощущения на самом деле такие, словно в ее небольшой птичьей черепушке кто-то подкрутил ручку настройки. Словно там, внутри, какая-то радиостанция вдруг резко перешла на вещание белого шума. И тогда ворона Марк – р-раз! – и переключилась на другую волну.

Естественно, ворона Марк (очень, очень умная и благородная птица) таких слов не знает и не имеет представления, с чем их соотнести. Но это ничего. Она чувствует, что на новой волне снова есть кто-то, кому можно будет перелить полученные сведения. Не сейчас. Попозже.

Сейчас у нее появилось занятие поинтереснее.

Она снова переворачивается на проводе вниз головой. Р-раз!

Инта сидит, бессознательно впившись зубами в костяшки пальцев. Кажется, до крови. По ее щекам текут слезы, и Бубен на секунду отрывается от управления, чтобы бросить на нее проверочный взгляд. Может, она в шоке. Может, на нее надо покричать, побить по щекам или дать горячего сладкого чая. Она не удивится, если чай у него с собой, в каком-нибудь специальном термосе выживальщиков, готовый к употреблению, да еще и с лимончиком.

«Марк, – шелестит и щелкает у нее в голове, точно головка дошла до конца на виниловом диске и теперь, заикаясь, потрескивает вхолостую. А потом еще: – Папа…»

Вертолет описывает плавную дугу над тем, что совсем недавно было устьем реки – с набережной, гаванью, изысканными и дорогими кварталами, а подальше – верфями и грузовым портом. Теперь там… Разрушение. Гибель. И вода.

Злость приходит на смену горю очень быстро.

– Я им этого не забуду, – сипло бормочет Инта, сама еще не зная, каких таких «их» имеет в виду. – Я… Я этого так не оставлю.

Бубен снова бросает на нее косой – заинтересованный – взгляд. Возможно, такая мстительность в столь юном существе вызывает у него удивление. Возможно – одобрение.

Голос Инты крепнет, становится громче, тверже и резче. Она больше не плачет.

– Я сделаю то, что хотел дед. Наизнанку вывернусь, но сделаю. Если эта хреновина и правда такая крутая – если это правда будет сила, чтобы перевернуть мир, – тогда ублюдки еще пожалеют, что…

Она умолкает, не в состоянии вот так разом осмыслить, кто именно и о чем конкретно должен пожалеть. Ясно одно: расплата ждет всех. Всех, из-за которых погибли и дед, и отец ее, и Марк, и столько народу гибнет вот прямо сейчас – там, внизу, в воде. Конец им, говнюкам. Конец.

– Не спеши с решениями, – советует Бубен.

И – до поры до времени – снова сосредотачивается на управлении.

Грудь теснит, но Майя вдыхает поглубже и идет себе дальше. Перехватывает взгляд мужчины, сидящего за соседним с не-Давидом столиком. Мужчина посылает ей ободряющую улыбку и слегка салютует чашкой. У него короткая русая косица и тектонические складки вместо морщин. Но за ними просматривается и другое лицо. И много еще других.

Возможно, в этой версии у вас и правда есть шанс. Как думаешь?

Почему-то ей кажется, что это не про нее и Давида. Может, «вас» тут означает что-то более глобальное. Кто его знает, думает Майя. Кто знает…

Никто. Но все равно – не бойся.

Майя кивает, мысленно благодарит. Доходит до двери с колокольчиком и распахивает ее.

За дверью – чистая, свободная, бескрайняя белизна.