Вот явился завуч. Постное лицо его, словно наклеенная на манекен маска, раздвинулось, проявив бесцветную линию губ, и мужчина торжественно изрёк:

– Все уже собрались. Пойдемте.

– На выход! – скомандовал Кавакучи-сенсей. – Постройтесь у двери… Не толкайтесь!

Ученики ленно сползли со стульев и направились к дверям; строй всё никак не желал быть стройным, и учитель, наплевав на порядок, пропустил малолетних хулиганов вперед, а сам поплелся за ними в хвосте.

За круглым столом в директорском кабинете уже собрались родители. Председательствовал сам директор. Вид у него был какой-то болезненный: он был бледен и постоянно вытирал белоснежным платком скользкую проплешину. Вдоль одной из стен, на стульях, расселись учителя и молоденькая медсестричка с чемоданчиком первой помощи. К преподавательскому составу уже успел присоединиться и завуч; он безразлично рассматривал прямоугольник электронного планшета, периодически перелистывая страницы с личными делами учеников.

– Господи, да как такое могло случиться? – всплеснула руками одна из мамаш.

– Давайте все успокоимся, – скорее для себя, нежели для родителей, предложил директор.

– Да как тут можно успокоиться?!.. Вы только посмотрите: у моей милой Химе – стресс! А что будет, если об этом инциденте узнают в приёмной комиссии университета?..

– Ямадзаки-сан, давайте выяснять всё по порядку, – продолжал урезонивать взвинченную родительницу директор.

– Да что тут выяснять! Я хочу… Нет! Я требую, чтобы учинивших моральную расправу над моей дочерью наказали самым строгим образом! – вопила мать Химе. Краска густо прилила к её полному лицу, и женщина стала задыхаться. К ней тут же подскочила медсестра и впихнула в рот ложку успокоительного. Дама быстро обмякла, подперев кулачком щеку, и погрузилась в тихую меланхолию.

Остальные родители только было подхватили негодование Ямадзаки-сан, но следующие слова директора заставили всех разом поутихнуть.

– Дело в том, – сказал взволнованно директор, – что в этом… безусловно запутанном и… сложном деле не последнюю роль сыграли дочери уважаемого всеми нами господина Фугеши… – директор выдержал паузу, давая родителям время осознать, что дальнейшее разбирательство может сильно навредить их банковским счетам и семейным репутациям.

Однако богачи так и не успели подсчитать, какими убытками для них может обернуться сегодняшний инцидент. В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в кабинет вошёл высокий, удивительно красивый молодой человек.

– Ну что за день-то такой сегодня! – простонала Кагура и страдальчески закрыла лицо руками.

Юусей же и вовсе ошарашенно глядела на вошедшего.

– Братик?.. – спросила она, сделав странный акцент на этом слове.

– Извините за опоздание. Отец не смог приехать. Я – Фугеши Мизучи9. – Отрекомендовал себя молодой человек и коротко поклонился.

Собрание застыло в недоумении.

Мизучи же бесцеремонно прошествовал через кабинет, сел на свободное место за столом и закинул ногу на ногу. Он больше походил на искусное изваяние, чем на живого человека, – уж слишком складным и правильным казался: серый костюм, бордовая рубашка, расстегнутая на верхние пуговицы, лаковые туфли в тон рубахи, – броский наряд превосходно сочетался с фарфорово-белой кожей и ярко-васильковыми глазами молодого человека. В добавок ко всему, старший брат имел длинные смоляные волосы, собранные на затылке в хвост, на тот же манер, как и у Кагуры.

– Так что случилось? – начальственным тоном поинтересовался Мизучи, вмиг разрушив ореол сказочности вокруг себя.

Родители и педагоги заёрзали на местах. Поведение старшего сына господина Фугеши было настолько повелительным, что это лишь подтверждало высокий статус его семьи. Оставалось надеяться, что пришел Мизучи-сан с миром, а не сечь головы налево-направо.

– Дело в том… – начал было директор, но молодой человек, словно не услышав его, заговорил наперекор:

– С вашего позволения, я выдвину версию. – Он окинул надменным взором потрёпанных учеников: – Очевидно, кто-то пытался навредить Юусей, а Кагура заступилась за нее?.. Вижу, что прав.

Перепуганные школьники переглядывались между собой и с родителями, но молчали.

– Объяснительные! – переведя взгляд обратно на директора, потребовал Мизучи. – Дети наверняка их писали. Позволите мне на них взглянуть?..

Несчастный директор не знал куда деть глаза. Дело в том, что, как только ребята, особенно трое мальчишек-свидетелей, передали учителям объяснительные, те сразу же избавились от записок. Последствия, к которым могла привести их огласка, были настолько разрушительными для репутации школы и бизнеса нескольких уважаемых семей, что при одной только мысли об этом у директора сдавливало вески и холодел позвоночник. Белый платок вновь скользнул по вспотевшей залысине…

– Понятно, – спокойно сказал Мизучи. – Что же нам тогда делать? Как администрация школы намерена разрешить сложившуюся ситуацию?

Вместо директора поднялся завуч.

– Школа готова взять на себе все обязательства по оплате больничных счетов пострадавшим, – сказал он. – Зачинщики непременно будут наказаны: они отстраняются от занятий, вплоть до самых экзаменов. – Завуч оглянулся на директора, потом на сестер Фугеши. – На счет моральной компенсации…

– Трехдневных больничных каникул для Юусей и Кагуры будет более чем достаточно, – сказал Мизучи.

– И, конечно же, – подхватил директор, обрадованный таким великодушием молодого господина, – мы все принесем глубочайшие извинения семье Фугеши за недостойнее поведение наших детей!

– На том и закончим, – вывел Мизучи и, поднявшись со стула, обратился к сестрам: – Ну, что сидим? Домой – марш!

И коротко попрощавшись с присутствующими, вышел из кабинета. Сестры тоже поклонились взрослым и как-то неуверенно потянулись за братом. В дверях Кагура внезапно оглянулась… и улыбнулась Кураями.

***

Ближе к ночи жара спала. Карасу плёлся в отель, вновь не пожелав брать себе автомобиль. Внезапная улыбка рыжей одноклассницы никак не шла из его головы. Дайджи прав, Кагура ничегошеньки из себя не представляет, и думать о ней Князь не имел никакого права. Так почему же всё продолжает думать?..

Нет, это была не глупая и безрассудная влюбленность, какая вдруг вспыхнула у Нацумы к Фугеши-младшей. В его, Князя, случае было что-то иное – такое, чего прежде Карасу еще не приходилось испытывать: он словно бы глядел сам на себя глазами Фугеши. Да и лицо рыжей отчего-то казалось ему знакомым, хотя Князь совершенно точно не мог её нигде встречать, потому как впервые за всю свою жизнь выбрался за пределы Сумеречного Мира, а простой человек и секунды бы не продержался в родных краях Кураями – тяжёлый смрад и нестерпимый жар тотчас погубили бы Кагуру, какой бы сильной и выносливой она не была. Только теперь, маскируясь под человека, Князь понял, что значит терпеть муки от зноя и удушливой вони. Впрочем, увидь его кто-нибудь из людей в истинном облике Нара́ка10, лишился бы немедленно чувств!

И все-таки странно, что столько времени Князь не замечал одноклассницу. Да, конечно, Кагура была не настолько красива, как её сестра или брат, но все же… Кстати, о сыне семьи Фугеши. Было что-то в этом Мизучи такое, отчего хотелось сплюнуть! Кураями поморщился: ишь-ты, «Водяной Дракон»! – да он самый настоящий павлин! Уже ясно, что в этой части параллели, так же, как и во всех Сумеречных Мирах, на первом месте стоят кровное происхождение и дарованная им власть. Но то, с какой ловкостью «старший брат» заставлял всех вокруг плясать под свою дудку, поражало! Не всякий подданный Морока смог бы так!

Придя в отель, Князь не раздеваясь рухнул на кровать. Слишком много он размышляет о ненужных вещах. Да, безусловно, минувший день был забавен. Однако наблюдать за людской кутерьмой можно ровно столько же, сколько за играми животных в зоопарке: как бы увлекательно не было, но спустя какое-то время надоедает. Нет, завтра же Кураями отправит отцу письмо с прошением вернуться обратно во дворец. Лучше уж в родных пенатах бездельничать и выслушивать отцовские упрёки, чем маяться от скуки на чужбине. Карасу закрыл глаза и приказал себе уснуть.