— Известен, — кивнул я. — Но в данный момент меня интересует местонахождение другого человека. В какой палате лежит господин Пущин?

— Костя! — Мишель при виде меня не вскочил с кровати только потому, что запутался в одеяле. — Что там⁈ Как?

— Всё отлично. Собирайся, можем ехать в академию. Доктор сказал, что ты здоров, как бык.

— В академию? — пробормотал Мишель. — И всё? Вот так… просто?

— А чего ты ждал? Допроса, суда и каторги?

Судя по выражению лица Мишеля, чего-то в этом духе он и ждал. Чёрт его знает, чего тут успел напридумывать за то время, что я разбирался сначала с Ашотом, потом с «Агнессой», а потом с Витманом.

— Н-нет, — пробормотал Мишель. — Конечно, нет. Я знаю, что государь наш мудр и справедлив, он никогда не допустит, чтобы пострадал невинный. Но всё же… Я — и… великая княжна…

— Не было никакой великой княжны, — жёстко сказал я.

— Как это — не было? — Мишель уставился на меня.

— Вот так. — Я присел на край его кровати. — Очень просто. Я ведь тебе уже говорил. Это была секретная операция. А секретная операция — это такая операция, о которой никто — понимаешь, никто! — из посторонних не должен знать. Случайно получилось, что ты стал свидетелем… некоторых событий. Видел и слышал то, чего не должен был видеть и слышать. Но это не означает, что операция перестала быть секретной. Я поручился за тебя. Пообещал, что ты никому ничего не расскажешь. Ты ведь меня не подведёшь?

— Никогда! — Мишель ударил себя в грудь. — Буду нем, как могила!

— Очень на это рассчитываю. В противном случае — сам понимаешь.

— Что? — помолчав, осторожно спросил Мишель.

— Что самый надежный способ заставить свидетеля молчать — это до конца дней упрятать его в тюрьму.

— О…

Цветом лица Мишель сравнялся с простыней, на которой лежал. А я мысленно похвалил себя за то, что не сказал ему правду — относительно того, какой способ избавления от свидетелей на самом деле является наиболее надёжным. Нечего пугать парня ещё больше, и так еле дышит.

— Ты проявил отвагу, — продолжил я, — помог обезвредить государственных преступников. Без тебя я бы не справился. Это, разумеется, тоже учли. Мне поручено выразить тебе благодарность.

Я протянул Мишелю руку.

Он осторожно пожал. На лицо постепенно возвращались краски.

— А ты… — пробормотал Мишель. — Ты работаешь на тайную канцелярию, да?

Я вспомнил Витмана и постарался придать лицу такое же непроницаемое выражение.

— Это — тоже тайна, Мишель.

— О, да! Я понимаю. Теперь, по крайней мере, всё встало на свои места.

— Что именно?

— Да всё! Твоё поведение, привычка командовать. Слова, которые у тебя время от времени вырываются. Твои… навыки. Право, я не думал, что ты умеешь так жестоко драться.

— Иначе было нельзя.

— Да-да. Я же сказал, я понимаю! И теперь буду знать, что это связано с твоей работой.

Если бы я мог — Мишеля расцеловал бы. Сам придумал историю, оправдывающую моё поведение, сам в неё поверил. Что может быть лучше? Теперь уж я точно надолго избавлен от вопроса «кто ты такой».

А Мишель шумно выдохнул. Пробормотал:

— Спасибо, Костя. А то я, говоря по чести, не знал, что и думать! Боялся, что отчисление из академии — самое малое, что мне грозит. Я ведь… Я ведь…

— Подкатывал к великой княжне?

Бледность Мишеля мгновенно сменилась багровостью. От смущения он, кажется, дар речи потерял.

— Ну, ты ведь не знал, что это великая княжна, — добродушно сказал я. — И, в конце концов, ничего такого страшного не сделал. Соблазнить её, насколько понимаю, не успел.

— Костя!!! Что ты такое говоришь⁈

— Неужели успел? — «удивился» я. — Хм-м. Это меняет дело.

— Нет! — Мишель аж с кровати вскочил, забегал по палате. — Разумеется, нет! Как тебе такое в голову могло прийти⁈

— А. Ну, нет — так нет. На нет и суда нет. Чего ты тогда разволновался?

— Костя!!! Это… Это какой-то запредельный цинизм! Что ты несёшь⁈ Откуда у тебя вообще такие фантазии⁈

Мишель бегал по палате, горячо и многословно рассказывая о том, что подобных мыслей в отношении великой княжны у него не было и быть не могло! Что намерения его были чисты и благородны! Что он вообще не понимает, отчего этому аспекту отношений между мужчиной и женщиной уделяется столь пристальное внимание! И так далее, тому подобное.

Я про себя посмеивался и радовался, что медсестричка, похоже, сказала правду: господин Пущин и впрямь совершенно здоров. Пора выписывать. А что до так называемых фантазий — у Мишеля ещё будет время изменить мнение. Когда перейдёт от теории к практике… В момент, когда Мишель выдохся и готовился к заходу на второй круг, в дверь палаты постучали.

— Господин Пущин. К вам посетитель, — объявила медсестра.

Я на всякий случай напрягся. Кому бы это могло прийти в голову навещать Мишеля? И кто вообще мог знать о том, что он здесь находится?

Но чувство опасности молчало. А в следующий миг в палату впорхнула Полли.

Ох, ну точно! Мишеля ведь унесли на носилках у неё на глазах.

— Здравствуй, Костя, — увидев меня, сухо сказала Полли. И, совсем другим голосом, нежным и переливчатым: — Здравствуй, Мишель! Зачем ты встал? Тебе ещё рано. Может закружиться голова. Немедленно вернись в постель.

Мишель от такого внимания расцвёл. Зарделся и послушно сел на кровать.

— Я принесла тебе ирисы, — объявила Полли. — Они едва успели раскрыться, так чудесны! Ты любишь ирисы, Мишель? — Она развернула бумагу, укрывающую букет.

— Обожаю, — глядя на то, как Полли прижимает цветы к пышному декольте, пробормотал Мишель.

— Принесите, пожалуйста, вазу, — распорядилась Полли, повернувшись к медсестре.

— Ваза не потребуется, — решил вмешаться я.

— Почему это? — возмутилась Полли.

— Потому что Мишель выписывается. Мне сказали, что он уже здоров. Верно? — Я тоже посмотрел на медсестру.

— Я позову врача, — выкрутилась та. И испарилась.

— Мишель может забрать букет с собой в академию, — сказал Полли я.

— Именно так и поступлю, — преданно глядя на Полли, пообещал Мишель.

— Ах, ну что ты. — Полли вздохнула. — Стоит ли утруждаться? Право, это такая мелочь. Всего лишь цветы…

— Цветы, полученные из ваших рук, не могут быть мелочью, Аполлинария Андреевна!

— Полли, — нежно улыбнувшись, поправила Полли. — И мы ведь с тобой — на «ты». Разве ты забыл?

Она заботливо поправила Мишелю одеяло. Тот едва не заурчал от удовольствия. А Полли посмотрела на меня — победно сверкнув глазами.

Ну, слава тебе, Господи. Какое-то время — по крайней мере, до тех пор, пока госпожа Нарышкина будет виться вокруг Мишеля, полагая, что тем самым заставляет меня изнывать от ревности, — я могу от неё отдохнуть. А там уже и конец семестра не за горами. Уеду в Барятино, запрусь в погребе и не выйду оттуда месяц. А лучше — два. Надеюсь, этого времени будет достаточно для того, чтобы Полли подыскала себе другого жениха…

Пришедший врач подтвердил, что господин Пущин здоров и может выписываться.

В академии нашу команду, а заодно и группу поддержки встречали, как героев. Все уже, разумеется, знали о победе. И эта информация полностью заслонила собой промелькнувшее в газетах сообщение о взрыве в отеле.

Оно, к слову, именно промелькнуло — коротенькое, в пару строк. «Бла-бла, утечка газа, никто не пострадал». Специалисты Витмана своё дело знали туго.

Ректор произнес приветственную речь. Поздравил нас — с победой и с выходом команды академии на международный уровень. Перед началом следующего семестра состоится Игра в Париже.

Переждав, пока стихнут овации, Калиновский добавил, что каждый из игроков получит дополнительные личные баллы — которые, конечно же, войдут в общий зачёт. Переждал новую волну поздравлений и ликований. И, приятно улыбнувшись, напомнил, что Игра — Игрой, а учёба — учёбой. До конца семестра — ещё три недели, после чего нам всем предстоит сдача годовых экзаменов. Прошу вас не забывать об этом, господа курсанты.