Женщина шестнадцать лет работала в столовой при шахте. После трудового дня сразу же возвращалась домой и готовила еду, прибиралась. Павлик перешел в четвертый класс. Новые учителя, предметы. Новые впечатления. Успехи в бассейне. Жизнь в их маленькой семье текла тихо и мирно.

Но однажды, вернувшись из школы, Паша застал в квартире незнакомого мужчину. Тот сидел за кухонным столом. С хрустом жевал луковицу и поедал борщ, который мать сварила накануне.

Сальные лохматые волосы не могли прикрыть больших оттопыренных ушей.

− Присоединяйся, малец, − прогнусавил незнакомец, подмигивая лисьим глазом. − Отменная похлебка, − добавил он и похлопал по бедру сидевшую рядом Валентину Андреевну.

Стоя на пороге кухни, Паша посмотрел на мать. Нахмурил брови. Ее щеки пылали, а сама она теребила клеенчатую скатерть, то сворачивая, то разворачивая краешек в трубочку.

− Павлик, это дядя Коля. Он будет у нас жить, − как бы извиняясь, сообщила Валентина Андреевна. – Тебе супчика налить?

Паша был голодный, да и борщом вкусно пахло, но аппетит от такой новости пропал.

− Не хочу, − буркнул он, развернулся и, захватив из прихожей портфель, пошел в комнату делать уроки.

− С характером у тебя сынок. Ниче, привыкнет, − услышал мальчик гогочущего на всю квартиру дядю Колю.

Через три месяца Паша увидел на щеке матери синяк. На вопрос «Что случилось?» та ответила, что ударилась на работе. Он не придал этому значения.

Потом в доме появилась водка. Бутылка. Две. Дядя Коля, который работал сантехником в местном ЖЭКе, с ее помощью разгружался после тяжелого трудового дня. И начинались «концерты».

Мать включала громче телевизор, чтоб соседи через тонкие стены не слышали пьяных воплей и причитаний.

− Валька, че он на меня смотрит? – заплетающимся языком бубнил отчим. – Я че, ему не нравлюсь? – И он рывком пытался встать с дивана.

Мать двумя руками удерживала разбушевавшегося и, перекрикивая дикторшу «Новостей», советовала Павлику пойти погулять. Когда сын возвращался, дядя Коля обычно спал.

Правда, выпадали и спокойные недели.

А потом мать начала полнеть. И в один весенний день Паша узнал, что скоро у него появится братик или сестренка. От этого известия мальчику было ни холодно, ни жарко. Никак. Но Паша заметил, что отчим как будто меньше стал пить. Валентина Андреевна в свободное время шила пеленки, кроила чепчики и распашонки. Так и жили.

1982 год

Это случилось в конце апреля. Валентина Андреевна ушла в магазин за продуктами. Отчим еще не вернулся с работы. Тренировки в бассейне у Павла не было, и он рисовал стенгазету к Первомаю.

Лет в десять у мальчика неожиданно проявились художественные способности − стал создавать дружеские шаржи на одноклассников на задних обложках школьных тетрадей. Классная руководительница, заметив «наскальные рисунки», определила Корчагина в редколлегию класса.

И вот теперь Паша разложился на полу с ватманом и красками и, слушая радиопередачу «Ровесники», старательно выводил поздравительные надписи. Стенгазету надо было принести самое позднее послезавтра.

«Московское время: семнадцать часов», − объявило радио монотонным женским голосом.

Вдруг Паша услышал, что в замочную скважину кто-то сует ключ, но попасть не может. В дверь затарабанили. Мальчик отложил кисточку в банку с водой, выключил радиоприемник, подошел к двери и открыл. Полупьяный отчим ввалился в прихожую.

− Где мать? – не снимая грязных ботинок, тот прошел в кухню.

Павел не ответил, вернулся рисовать. Через минуту дядя Коля с граненым стаканом и открытой бутылкой уже сидел на стуле в комнате напротив мальчика.

− Че молчишь? Я тебя спросил, где мать. А когда отец спрашивает, надо отвечать!

Отчим матерно выругался.

− Вы мне не отец, − резко бросил Павел и добавил: − Жаль, что он погиб.

− Да кто тебе сказал, что погиб? – отхлебнул полстакана. – Мать? Да ты ее слушай больше!

Снова мат.

Рука с кистью замерла. Сидя на полу, мальчик весь превратился в слух.

− Нагуляла тебя, а потом рассказала красивую историю об отце-летчике. Ой, не могу! – отчим загоготал, выставляя напоказ желто-коричневые зубы, и допил остатки.

− Врете! – процедил Паша.

Отчим булькнул очередную порцию. Поставил бутылку на пол. Настроение у него было приподнятое. Держа в правой руке стакан, локтями оперся на колени, согнулся и, глядя на ребенка мутными глазами, медленно проговорил:

− А ты у матери спроси. Вон. Идет, − услышав скрип открывающейся двери, заговорщически подмигнул.

Действительно, в это время Валентина Андреевна, нагрузившись авоськами, заходила в квартиру.

Паша вскочил, подбежал к матери и выкрикнул ей в лицо:

− Это правда?

Та, не понимая, о чем речь, спросила:

− Что случилось?

− Это правда, что мой отец не летчик и не погиб?

Мать ахнула, перевела взгляд на сожителя и прижалась спиной к стене. Потом, как бы опомнившись, что-то невнятно пролепетала. Но Паша не слушал. Злость, ярость разлились по телу, захватив мозг. Человека, на которого он хотел быть похожим, не существовало. Все, во что он верил, к чему стремился, оказалось обычной ложью. Материнской ложью. И от этого было больно вдвойне.

− Ненавижу! – сорвалось с губ.

Сжимая кулаки, с отвращением глядя на выпячивающий, словно грыжа, живот, рванулся с места, чуть не сбив мать. Схватил кеды. Сдернул с крючка пиджак, оборвав петельку. Издав дикий рык, распахнул и с оглушительным треском захлопнул за собой входную дверь. И, как был в носках, побежал вниз по ступенькам, перепрыгивая через две. Между первым и вторым этажом остановился. Горечь жгла. Сел. Надел кеды. Встал. Стиснул зубы. Спустился вниз. Мокрая пелена застилала глаза. Пнул дверь подъезда. Вышел на улицу.

Сутки мать его не видела. Где находился и что делал, никто так и не узнал.

Грязный, голодный, с не по-детски серьезными глазами сидел Павел возле своей квартиры. Сейчас он был спокоен, и лишь обгрызенные до основания ногти выдавали недавно клокотавшую внутри бурю.

Вскоре появилась Валентина Андреевна.

− Паша, где ты был?

Он не ответил. Молча зашел домой, умылся. Молча съел предложенный ужин. Также молча дорисовал стенгазету и лег спать.

− Корчагин, почему пропустил занятия? – спросил на следующий день тренер в бассейне.

− Так получилось. Больше не повторится, − со стальными нотками в голосе ответил Павел. – Слово даю.

И сдержал. Дважды в день, утром и вечером. Май, июнь − словно оловянный солдатик ходил на тренировки.

Начались летние каникулы. Паша почти весь день проводил на улице с мальчишками из соседних домов. Палки-банки, ножички, нагонялы. Часто заглядывал на спортивную площадку школьного двора: подтягивался на турнике, качал пресс. Домой забегал только пообедать, поужинать. Отчима видеть не хотел. С матерью разговаривал мало.

«Спасибо», «пожалуйста», «пока», «я гулять» − короткие фразы, будто аптечные порошки, выдавались Валентине Андреевне.

«Перебесится», − успокаивала себя женщина.

Паша подрос, загорел, окреп.

Середина июля принесла жару, грозы и плачущего младенца − сестру Галю. Крохотный сверток с розовой ленточкой оставил Павла равнодушным.

У Валентины Андреевны молока, по-видимому, не хватало, и дочка постоянно и натужно плакала. Женщина поила ее водичкой, выдерживая три часа между кормлениями, но девочка успокаивалась минут на пятнадцать, а потом снова капризничала.

− Сколько можно слушать этот писк? – злился отчим, когда находился дома, и нецензурно выражался.