«Отпустите! Отпустите мою Ясу!» – госпожа Хоши проснулась то ли от собственного полукрика-полустона, то ли от мужского голоса, доносившегося до нее словно сквозь толщу воды.Когда открыла глаза, вскрикнула, увидев над собой лицо, обрамленное темными волосами. От сильного прилива чувств сердце подскочило и ухнуло вниз, но в следующее мгновение наваждение отступило, и Шинджу осознала, что это был сон, а на нее в немом замешательстве смотрит граф де Вард. Он явно еще не ложился, поскольку оставался в костюме, лишь снял камзол.

– Мой кабинет рядом. Яработал над документами, которые должен завтра предоставить его величеству, и услышал, как вы кричите. Что случилось?

– Ничего.

Оба вздрогнули, когда рядом бесшумно возникла служанка. Шинджу приподнялась на локтях. Она ни то горела, ни то холодела всем телом, не смея ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Если вам плохо, вы больны… – снова заговорил Франсуа.

– Нет, все хорошо, прошу, оставьте меня.

– Но…

– Мне не нужно было останавливаться у вас.

Граф с полминуты молча смотрел на нее.

– Никому не говорите, прошу вас, – прошептала Шинджу, отводя взгляд.

Мужчина кивнул и, напоследок взглянув на японку, покинул ее комнату.

Служанка замерла у ложа в ожидании приказаний.

– Зажги, – бросила она девушке.

Чиркнув огнивом, та принялась зажигать свечив кованом канделябре на столике возле кровати. Потом задвинула плотные шторы на двух окнах в пол и ушла. Шинджу осталась одна. Перевернувшись на живот, молодая женщина подмяла под себя подушку, легла на нее грудью, чуть прогнувшись в талии, и задумалась, устремив отрешенный взгляд в пустоту. Ее халат из красного шелка с широкими рукавами был брошен на стул. Спину щекотали густые длинные волосы. Разве устоял бы пред ней хоть один мужчина? Госпожа Хоши со злостью прикусила губу.

Ее муж, богатый японский купец Хизока Кавагути, тогда спасший ее от издевательств наемников, на самом деле не знал о том, что супруга уехала в Париж с французом. Пока он был занят вопросами торговли, Шинджу покинула Гавр. За это Хизока наверняка избил бы ее, а возможно даже и лишил жизни. Но граф де Вард не догадывался ни о чем.

Хизока Кавагути давно желал свояченицу князя Иоири, восхищался ею и терзался из-за своих чувств. Потому и спас. Но никто не знал их тайну. Шинджу ведь так и не стала ему супругой, не согласилась. А родных, с которыми он мог бы заключить договоренность об этом союзе, после смерти семьи Иоири у женщины не осталось. Такие вопросы в Японии решались только кланово, и личное отношение супруги не имело никакого значения. Однако в данной ситуации никто не мог повлиять на госпожу Хоши. Поэтому для всех они были мужем и женой и на людях она, как истинная японка, была покорной и тихой, словно тень. Но правда не давала бывшему воину, а теперь купцу, покоя. То и дело Хизока заводил с ней речь о том, что живут в грехе. Но она оставалась непреклонна.

Все ее мучители один за другим погибли в сражениях или покончили собой. Ни один в живых не остался. А вот тот, кто первым надругался над ее дочерью, жил и здравствовал. Сколько раз она просила мужа казнить его!

– Угомонись, женщина. Его смерть твою дочь не вернет, а мне такой умелый воин необходим…

Шинджу посмотрела на себя в обрамленное серебряной рамой зеркало. Что осталось от той холеной, избалованной девушки с приятным овалом лица, копной роскошных волос и пухлыми губками, которой она была перед своим первым замужеством? Почти ничего. В зеркале она видела заострившиеся черты, пронзительный взгляд, надменные изгибы темных бровей. Мягкий свет свечей придавал коже теплый медовый оттенок, подчеркивая точеные плечи, ямочку у горла, изящные ключицы… Кимоно все это прятало под слоями ткани, делая силуэт почти прямым. Без макияжа, без высокой прически и украшений она была великолепна в этой первозданной красоте, похожей на красоту дикой кошки. И она ненавидела все то, что лицезрела в отражении… О, кто бы знал, как она презирала собственное тело, поруганное и больше ей не принадлежавшее. Ярость за то жестокое унижение поднялась в ней вновь. Закусила кулак, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать. Тот день она считала днем своей смерти.

Никогда не возвращаться в Японию, а если вернуться, то только для того, чтобы уничтожить сегуна, которому она желала самой страшной смерти – вот в чем заключалась цель женщины. Шинджу снова легла, зарываясь лицом в нежность батиста. Заставила себя думать о другом – о мужчине, одно присутствие которого дарило ей давно забытые моменты блаженства и защищенности. К горлу подступило противное чувство жалости к себе, и она сначала закусила губу, а затем все-таки разрыдалась.

Вот уже больше недели они жили в Париже. Истратили почти все украденные деньги, но так ничего и не выведали. Все расспросы ни к чему не привели. Во-первых, Ихара опасался спрашивать слишком много, во-вторых, простые люди лишь понаслышке знали кого-либо из дворян, а уж тем более не ведали, где может жить граф де Вард. Радовало одно – за это время юноша заметно освоился и уже вполне сносно говорил по-французски. А вот Мана чахла на глазах. То ли тосковала, то ли что-то еще ее гложело. Но Ихара всерьез опасался, что она заболеет. И даже задумывался над тем, чтобы отвезти ее назад. Японка, привыкшая тщательно следить за чистотой тела, очень печалилась от того, что не могла принимать горячие паровые ванны и втирать в тело ароматические масла. Не раз она в возмущении спрашивала у самурая, почему все эти люди почти никогда не моются и редко меняют одежду. Касэн пояснял ей, что у бедняков, в отличие от людей высших сословий, просто нет средств на обновки, а уж тем более на дрова для подогрева воды.

Кроме того, внешность Маны вызывала насмешки местной ребятни. Этого Ихара и боялся. Она молчала, лишь опускала глаза и поджимала губки, сталкиваясь с очередным смешком или обидным возгласом в свою сторону. А он ее защищал, разгоняя стайки мальчишек или демонстрируя им свое воинское умение, от чего они как зачарованные замирали, округлив глазенки. Самурай вызывал любопытство зевак и постояльцев этой дешевой грязной гостиницы своими трюками с двумя мечами, когда упражнялся во дворе. За проведенные здесь дни Касэн стал настоящей знаменитостью, и хозяин решил не брать со своих диковинных жильцов деньги за проживание и еду, поскольку похожие на танцы тренировки с мечами привлекали немало клиентов.

Мана тоже восхищалась своим спутником. Это у нее осталось с детства, а теперь лишь усилилось. Длинный густой хвост, в который были собраны его темные блестящие волосы, мягкая зелень глаз… Черты его лица еще не тронула та мужская резкость, которая появляется с возрастом. Когда Ихара спал, он и вовсе казался подростком.

А сейчас была ночь и именно он смотрел на нее спящую… В свои восемнадцать лет Касэн уже мог похвастаться многими любовными подвигами. Он испробовал не мало женщин, но еще ни одна из них не захватывала его так, как она, ни одна не тронула его сердце. Ихара ни разу не любил, хоть и по велению князя Иоири познал женщину в 13 лет. Мана тогда была еще совсем ребенком. А потом незаметно преобразилась, и все чаще он стал задерживать на ней свой взгляд, когда она пробегала мимо, или останавливалась, чтобы поболтать. Она не осознавала, как удивительно хороша с головы до пят. Он запрещал себе думать об этом, но невольно вновь и вновь возвращался к этим мыслям. Сейчас ее черные волосы разметались по подушке, ресницы чуть подрагивали во сне. А он глядел на это правильное личико, на это юное дивное тело, и любовался. Нескромному наблюдателю было видно, как сквозь тонкую ткань рубашки проступали бусины ее темных сосков, из-под покрывала виднелась красивая маленькая ступня и тонкая щиколотка. Хозяйка всего этого когда-то была избалованной праздностью и роскошью княжной. Почти принцессой. А теперь… Что он мог дать ей? Хотелось дотронуться, ласкать ее, целовать… Но он даже в мыслях не должен допускать этого. Иначе нарушит одно из главных правил – самурай, да еще и европеец, не смеет любить девушку-японку благородных кровей. А она не должна любить его.