— Похоже, наши парии идут! — донесся из соседней комнаты голос тетушки Кхой, хозяйки этого каменного дома, приютившего матушку Эм.

Маленькая То уже снова сладко спала. Эм осторожно отвела детскую ручонку, крепко обнимавшую ее за шею. В доме сегодня казалось как-то особенно пусто. Оу позавчера вместе с Кук уехала получать предназначенные для их волости каркасы домов, что прислали сюда с Севера в помощь жителям особо пострадавших районов. Потом они собирались заехать в Чьеухыонг, где была угроза наводнения, помочь на уборке риса.

Услышав, что матушка Эм уже встала, Кхой принялась расталкивать двоих своих внучат.

— Не везет ребятам из К-1, всяк-то раз их дождь в дороге настигает, — бормотала она. Еще и сама окончательно не проснувшись, она спросонья больно ударилась о топчан, который только вчера специально поставили для возвращающихся бойцов в центральной комнате дома, и разохалась.

Матушка Эм высыпала в корзину несколько горшков риса и протянула ее Кхой:

— Помоги-ка, промой и поставь варить, а то, может, им и поесть нечего будет, ведь идут-то откуда…

— И то правда, — тетушку Кхой уговорить было нетрудно, — пойду-ка сделаю. Придут, а их уже горячее ждет. Всю ночь небось шли, а в такую погоду как не проголодаться!

И она добавила еще несколько горшков риса из своих запасов.

Матушка Эм, с головой накрывшись куском полиэтилена, пошла по домам поднимать людей, чтобы успели приготовить еду для бойцов, и почти тут же по всей деревне начали разгораться и вот уже ярко запылали очаги.

Небо постепенно светлело.

Бойцы из взвода Кьета, передовая группа, прибывшая сюда два дня назад, поджидали свою роту за деревней у зарослей филао. За пеленой оседавшего на поля дождя уже можно было различить очертания холмов и белесые полосы и квадраты залитых водой траншей и воронок вдоль жирной черты темневшей вдалеке «железки» — городка из построек, сложенных из железных плит, стройматериала для американских аэродромов.

Наконец где-то вдалеке, в той стороне, где начинало розоветь серое небо, послышались неясные голоса, смех, отрывочные возгласы и глухое клацанье металла. Но прошло еще довольно много времени, прежде чем стали видны знакомые фигуры бойцов, цепочкой шагающих по дороге, ведущей сюда от шоссе номер один.

У зарослей филао, встретившись с поджидавшей их группой Кьета, остановились.

Хьен окинул задумчивым взглядом видневшееся впереди село и обернулся посмотреть на подходивших отделение за отделением и выстраивавшихся за ним солдат. Каждый с головы до пят был закутан в непромокаемую нейлоновую накидку, под ней над спинами торчали горбами вещмешки. Один из бойцов подбежал к нему и с рук на руки передал Шиня. Мальчик крепко спал. Голова его с вымокшими под дождем волосенками качнулась из стороны в сторону и тут же уткнулась Хьену в плечо, Хьен, распахнув накидку, спрятал под нее ребенка, надежно устроив на согнутой, крепко обхватившей мальчика за спину руке.

Кьет, низкорослый, в нахлобученном ноне, делавшем его еще ниже, докладывал Чатю, как собирался расквартировать роту.

Нынче в деревне, объяснял он, какой дом ни возьми, кругом одна теснота, ступить негде, народу полным-полно — возвращаются беженцы.

— Ничего не поделаешь, — заключил Кьет, — каждое отделение придется размещать на постой у двух, а то и у трех хозяев.

— Не годится, нужно устроить компактнее! — Чать отер рукой мокрое от дождя лицо. — Ну ладно, с этим потом разберемся. Рису-то хоть заняли, чтоб завтраком ребят накормить?

— Так ведь тут в каждом доме уже сами все приготовили, ждут! — весело ответил Кьет.

— Вот и славно, — сказал Чать, — А нас где ты собираешься устроить?

— Вы оба будете там же, где раньше, а кашеваров разместим в доме у тетушки Кхой, у нее каменный колодец, дом кирпичный и кухня очень чистая.

Чать недовольно покрутил головой и сердито рявкнул:

— Ты что же это делаешь? А волостной комитет вы-гнать, что ли, собрался?

— Так они уже переехали в новый дом! Там теперь такая красота, вы и представить себе не можете!

Матушка Эм еще издали завидела знакомые фигуры бойцов из К-1, солдат ее сына. Словно в полусне двинулась она им навстречу по деревенскому большаку и остановилась у околицы.

Солдаты, нагруженные оружием, с тяжелыми вещмешками за спиной один за другим проходили мимо нее, сворачивая потом на боковые тропинки, и все они — один, другой, третий… — здоровались с ней подчеркнуто почтительно, с видимым волнением, беспокойством за нее, и ‘было в этом что-то такое, от чего у нее только сильнее заныло сердце.

Нет, никого из них она не забыла, из этих ребят. Каждый чем-нибудь да напоминал ей о сыне — тот походкой, а с этим был связан какой-нибудь случай… Да и прежде теше всегда так бывало — достаточно было простого упоминанья о К-1, и она уже мысленно видела все эти лица, да и не только лица, в памяти чередой проходили дни, месяцы, годы, что эти парни провели в боях рядом с ее сыном, здесь, на этом клочке земли. Региональные части…

Дождь все еще никак не утихал. В бледных рассветных лучах цепочка верхушек филао у поля отодвинулась вдаль, и здесь, в полутени-полусвете, между лучами зари и тьмой дождевых полос, вдруг стала постепенно вырисовываться высокая мужская фигура. Эм вздрогнула, признав в ней сына — он был точь-в-точь такой, как тогда на поле, где среди беженцев потерялась Оу. Сейчас он будто плыл по воздуху, на руках у него опять был ребенок, лицо сына оставалось таким же озабоченным и напряженным, как и тогда, за спиной торчал автомат, на боку пистолет и гранаты с длинными ручками, подвешенные к американскому поясу-патронташу.

Вдруг он, все так же точно плывя, стал на нее надвигаться, ближе и ближе. Она и руки уже торопливо тянула взять ребенка. По сын, явившийся так неожиданно в мираже рассветных лучей, все увеличивался в размерах, становился громадным и, не останавливаясь, проплыл дальше — словно сквозь нее, сквозь ее тело прошел. Эм вздрогнула, обернулась, но его больше не было.

Очнувшись, она поняла, что в оцепенении, как и прежде, стоит у околицы, там, где была развилка дорог.

В деревню входила последняя группа солдат, шли согнувшись, стараясь укрыть от дождя прижатые к груди автоматы.

С последней группой входил в деревню и Хьен со связным. Еще издали оба они узнали эту одинокую скорбную фигурку. Хьен, растерявшись, замешкался. Спящий на руках Шинь вновь показался «отродьем».

Ноги стали точно чугунными, каждый шаг стоил болт, того труда. И тут же мелькнуло: не свернуть ли, не войти ли в деревню с другой стороны? Как давно он страшился этой минуты — оказаться лицом к лицу с матерью Нгиа, а тут еще этот ребенок… «Вот оно, — думал он про себя. — Что, спасовал, не ждал, что это случится так скоро?» И снова, в который уж раз, засверлила все та же мысль: было б в его это власти, умер бы он вместо Нгиа, остался б лежать там, где лежит нынче тот, лини, бы Нгиа воскрес. Лишь бы Нгиа, не он этим утром вновь привел сюда свою роту. Чтобы женщина эта, столько хлебнувшая лиха, не стояла вот так, одна-одинешенька, скорбным взглядом провожая последнего проходившего мимо бойца.

— Хьен, это ты, сынок? — Она уже увидала его и заторопилась навстречу.

Мама! — В голосе Хьена была глубокая боль.

— Знаю, все знаю. Нам сюда сообщили, мы уж и поминки справляли…

Она подошла к нему совсем близко, выпростала из-под ветхой посеревшей накидки руки, протянула вперед так, словно заранее знала, что с ним будет ребенок, которого ей нужно принять. Хьен не знал, как ему поступить, — «отродье» как ни в чем ни бывало по-прежнему крепко спало, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Что за ребенок? — спросила Эм, не опуская протянутых рук.

— Он потерялся… — выручил Хьена связной… — а мы вот нашли.

Мальчик, девочка?

— Мальчишка, — и на этот раз первым ответил связной, уголком глаза глянув на страдальческое, прямо как у Христа на распятии, нахмуренное лицо своего политрука.

— Бедный малыш! Совсем как То пли как наша Оу когда-то. — Матушка Эм погладила его по руке и охнула: — Да ведь у него жар!