Его «Лиса» звучит очень сладко. Я молчу. Страшно говорить.

— Я тебя не буду ни к чему принуждать. Я не трахаю женщин без их разрешения.

Уже собираюсь ответить, как слышу грохот. Павел быстро ориентируется, и мы падаем на пол, он прикрывает меня своим телом. Поднимаю взгляд и только сейчас замечаю, что окно разбито и валяется грудой стекла на полу. А рядом лежит гильза.

Холодею от ужаса. В нас стреляли.

Наши дни

Мы едем уже около шести часов по проселочной дороге неизвестно куда. Павел молчит, но изредка отвечает на мои вопросы односложными предложениями, я всем телом чувствую его напряжение. Тело натянуто как струна, абсолютно немигающий взгляд и тонко сжатые губы.

Как только в нас перестали стрелять, Павел устроил разбор полетов охране, как они могли упустить вооруженного человека. Его гнев был страшен, он крушил все вокруг, поэтому я взяла Кингстона и закрылась в ванной комнате. Только спустя минут сорок пришел за нами и велел собираться, разумеется, не ответив куда. Кингстона оставили с охраной, я умоляла взять пса с собой, но меня никто не слушал. Я была подавлена, поэтому молча пошла собираться. Только уже в машине, спустя час нашего пути, обрушиваю поток вопросов на мужчину. Он лишь отмахивается от меня, как от надоедливой мухи, и дальше мы едем уже молча.

— Я хочу в туалет, — в очередной раз нарушаю тишину.

Павел устало вздыхает и паркуется на обочине. Пока я выбираюсь из машины и бегу в кусты, он прикуривает тринадцатую сигарету — я считала — и вдыхает едкий дым в себя. Подхожу к нему и становлюсь рядом, молчим, слушая шелест листьев от ветра.

— Все становится слишком опасным, я предполагал, что так будет. Теперь я должен защитить тебя, — наконец я слышу что-то больше, чем «угу» и «ага».

— Кто мог в нас стрелять? — аккуратно интересуюсь.

— Да кто угодно, Алис, — мужчина тушит окурок своим ботинком и поворачивается ко мне всем корпусом, складывая руки в карманы брюк.

— Павел, пожалуйста, дай мне хоть какие-то ответы. Неизвестность убивает.

— Если бы они у меня были, — наклоняет голову вбок и сканирует своим проницательным взглядом.

— Куда мы едем?

— В лесную хижину, побудем там пару дней, пока мои ребята чистят территорию. В доме сейчас крайне опасно находиться.

— Молния не бьет дважды в одно и то же место, — парирую и, ежась от холода, плотнее укутываюсь в шарф.

— Алиска, — по-свойски зовет меня Павел.

Я удивленно вздергиваю брови вверх. А Федулов тем временем подходит плотнее ко мне, обнимает своими сильными руками, окутывая мое тело в кольцо, и кладет свой подбородок мне на макушку. Молчит и тяжело дышит, а я утыкаюсь в его грудь, от запаха мужчины кружится голова. От Павла исходит невероятная мощь.

— Я на секунду представил, что тебя могли убить, — тихо говорит он, — и испугался за твою жизнь. Мы были на волоске.

Он отходит на полшага назад, сжимает мою руку крепко, нежно перебирая фаланги пальцев своими грубыми мозолистыми подушечками, а после отпускает мою руку, направляясь обратно к водительскому сиденью.

— Поехали, — командует.

А я стою еще минуты две, как статуя, кожу до сих пор покалывает от его пальцев, а тело сотрясается, будто от электрического разряда.

«Господи, ну почему даже такие легкие прикосновения этого мужчины выбивают почву из-под ног. Так не должно быть. Тело — предатель, потому что ему нравятся прикосновения мужчины. Отрицать глупо.»

Наконец-то мы подъезжаем к этой хижине, домик егеря, логово браконьеров — называйте как хотите. Вся эта конструкция стоит среди глухого леса. Даже не могу предположить, откуда Федулов знает об этом Богом забытом месте. Внутри самой хижины стоит печка, одна кровать полуторка, небольшой деревянный стол и полка с посудой.

С ужасом осознаю, что спальное место одно, я не готова делить постель с Федулом, даже если это просто сон. Пячусь назад к двери и выбегаю на улицу, где Павел уже вовсю орудует топором, разрубая поленья.

— Там одна кровать!

— Я в курсе, — усмехается мужчина. Ну, разумеется, я говорю очевидные вещи, но от этого не легче.

— Ты сможешь лечь на полу? — серьезно задаю вопрос.

— В доме, который не отапливался более полугода? — риторически парирует мужчина. — Я не джентльмен, Алиса.

— Но как же, — пытаюсь найти нужные слова, но понимаю, что сморожу глупость.

— Лучше иди посмотри, что есть из еды в доме, — обрывает меня мужчина.

Явно ему сейчас не до моих споров. Решаю послушаться и ухожу обратно в дом, краем глаза наблюдая, как Федулов вновь орудует топором. Да, тело у него что надо. Сама не замечаю, как любуюсь, а потом сразу ругаю себя и корю. Не может он мне нравиться. Даже физически. Ну как такое возможно?

Нахожу гречку, соль, перец и две банки тушенки. Отлично, можно приготовить в котелке еду. Прошу Павла помочь организовать костер для приготовления еды, он берет эту задачу на себя, а я непосредственно занимаюсь ужином.

— Очень вкусно, — неожиданно мужчина делает комплимент после ужина.

— Спасибо! — шепчу, складывая грязную посуду в металлический таз.

Федулов уже растопил печку, в доме стало теплее и уютнее, я заваривала чай и даже нашла сахар.

— Глаза слипаются, — устало тру веки.

— Ложись спать, — мужчина смотрит в окно, он максимально задумчив.

— А ты?

— Ты же не хотела, чтобы я ложился рядом, — снова усмехается, ловя меня на противоречии.

— Да, но ты был за рулем шесть часов, я могу поспать сидя, — несказанная щедрость так и прет из меня.

— Я, конечно, не джентльмен, но и не придурок.

«Вот тут, конечно, спорный вопрос.»

— Ладно, пошли вместе, просто отвернемся друг от друга, — предлагаю компромисс.

— Как школьники?

— Нет, Павел, как люди, которые не должны спать вместе, — тут же нахожу ответ.

Мы укладываемся в постель, и я сразу же отворачиваюсь к стенке. Глаза слипаются, царство снов так и манит к себе, но настойчивая мужская рука крепко обхватывает мою талию, прижимая к себе плотнее. Я зло бормочу, убираю руку со своего тела, но она снова туда возвращается. И так раза три.

— Павел, убери руку!

— Нет, — бесстрастно отвечает сиплый голос.

— Пожалуйста, — чувствую как тело слабеет в попытках вырваться. Все еще ужасно хочется спать.

Мужчина целует мой затылок и шепчет: «Спи!».

Я решаю забить. Решу этот вопрос завтра, расставлю все точки по местам, скажу ему пару ласковых. Но завтра. И тут же проваливаюсь в сон. Правда сон длится недолго, так как чувствую, как руки Павла касаются моего лица, перебирая пряди волос.

— Что ты делаешь? — сонно бормочу, поворачиваясь к мужчине.

Сейчас мы лежим непозволительно близко друг к другу. Вижу каждый шрам, каждую морщинку на его лице. Нахожу шрам под левой бровью, точно знаю, откуда он. Федулов как-то упал с мотоцикла и задел всей левой частью лица железный выступ. Тогда еще все воспитательницы причитали, как без глаза не остался. Глаз-то на месте, а глубокий шрам остался.

Я сбивчиво дышу. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет буду лежать так близко с главным обидчиком. С человеком, который делал невыносимо больно, дразнил, издевался. Смотрю на упрямый подбородок, осматриваю щетину, и сама не замечаю, как мои пальцы касаются его щеки, находя родинку.

— Смотрю на тебя и не верю в такие совпадения. Ты точная ее копия. Разве так бывает? — словно сам себе задает вопрос. Я молчу, лишь дыхание сбивается. В груди жжет. Неприятно. Он не должен ничего узнать, он никогда не должен узнать, кто я. — Если бы не заключение о смерти, которое я держал в руках, если бы не очевидцы, которые видели, как ее хоронили, я бы не усомнился в том, что она — это ты, — я вижу, что ему больно.

И хочется задать вопрос: «Отчего же тебе больно, Федулов? Не верю я тебе.»

— Как она умерла? — убираю руку от лица мужчины, и тут же становится холодно.

— Сгорела, восемьдесят процентов ожогов, — я чувствую, как он задыхается. — Она всегда была такой маленькой. Беззащитной. И такая смерть ужасная, моя Алиса умерла, не сохранив о себе ничего. Только воспоминания.