Глаза Дарси еще сильнее потемнели. Он подошел к герцогине, осторожно, но крепко взял ее за локоть и повернул к себе:

— Я ни словом не обмолвился о том, что моя жена умирает. — Пристально глядя ей в глаза, он почти шепотом произнес:

— Так это вы прислали отраву, сударыня?

В глазах герцогини притаился страх. Д´Арси мог бы убить ее сейчас, и она была готова к такому исходу. Маргарита не могла больше держать в себе эту тайну, но и признаться герцогу в своем поступке она тоже не находила сил. Ведь это означало тюрьму или смертную казнь. Пока она не призналась в содеянном, у нее еще был шанс.

— Матушка, это правда? — В дверях стояла Габриэлла, прижимая ладони ко лбу. Глаза ее были расширены от ужаса.

— О чем ты, Габриэлла? Ты что, подслушивала?! — герцогиня старалась говорить твердым голосом.

— О том, что ты хотела заставить господина Д´Арси жениться на мне, избавив его от тяжелого, по твоему мнению, бремени — его супруги? — Голос Габриэллы дрожал, и она сама едва стояла на ногах. Девушка слышала весь разговор, вспоминая, каким странным стало поведение матери в последнее время, и то, что герцогиня не отрицала свою причастность к отравлению, стало для нее страшным ударом. Александр, видя, что девушка близка к обмороку, отпустил герцогиню, которую все еще держал за руку, и приблизился к Габриэлле.

В этот момент из герцогини Монфор д´Анвиль словно вынули железный стержень. Закрыв лицо руками, она зарыдала. Д´Арси не нужен был другой ответ, ему все стало ясно. Габриэлла сделала несколько шагов назад, оступилась и стала оседать на пол. Упасть ей Д´Арси не позволил. В этот момент в дверном проеме появился герцог Монфор д´Анвиль. Увидев дочь на руках у Д´Арси, он бросился к ней:

— Габриэлла! Что же это! Ваша светлость? Маргарита? Что происходит, черт побери!

Александр усадил девушку в кресло. Та все еще не приходила в себя. Отец пытался привести Габриэллу в чувство и хлопотал над дочерью. Маргарита бросилась к Д´Арси, схватила его за руку и горячо зашептала:

— Ради всего святого, умоляю вас, не говорите ничего мужу! Я сама во всем им признаюсь, но не сейчас. Заклинаю!

Александр с видимым отвращением разжал ее пальцы, вцепившиеся в камзол.

— Вы должны все мне рассказать, сударыня.

— Я все сделаю, как вы пожелаете! Только прошу, позвольте мне самой поговорить с мужем и дочерью! Не дайте опозорить нашу семью, ведь девочки станут париями в свете!

— Я буду ждать вас в библиотеке. Прошу простить меня, господин Монфор д´Анвиль, — обратился он к герцогу, — но ее светлость сама объяснит вам.

Не говоря больше ни слова, Д´Арси покинул гостиную. Где располагается библиотека, он помнил. Маргарита Монфор д´Анвиль появилась там через несколько минут:

— Я сказала мужу, что мне нужно прежде проводить вас.

— Как чувствует себя госпожа Габриэлла?

— Уже пришла в себя, но только плачет и ничего не говорит. С ней Полетта. Вы хотели узнать, что это был за яд, чтобы отыскать противоядие?

— Мы знаем, что за яд вы использовали, сударыня. Но не знаем его количество.

— По одной маленькой капле на каждое пирожное, — пробормотала герцогиня. — Я боялась добавлять много, чтобы не испортить вкуса… Возможно, на какие-то попало чуть больше …

Женщина, стоявшая перед ним, не вызывала у герцога ничего, кроме омерзения.

— Ради госпожи Габриэллы и госпожи Полетты я не сообщу ничего королю. Но если моя жена умрет, вам лучше не жить. Надеюсь, это вы понимаете?

Изабелла Монфор д´Анвиль молча кивнула.

— Вам не придется самому свершать правосудие, господин Д´Арси. Я буду молиться за вашу супругу. Не стану просить у вас прощения, такой поступок простить невозможно. Однако, вы отец, и разве сами не сделали ли бы все для своих детей?

— Вы переступили черту, герцогиня. Надумали себе то, чего не существовало. Позволили себе решать за Господа Бога, кому оставаться на этой земле, а кому нет. Разве счастья на крови вы желали бы своей дочери?

— Я просто хотела ей счастья. Она бы никогда не узнала. Этот грех остался бы на моей совести, — голос герцогини дрожал, хотя она старалась говорить твердо.

— Я не хочу вас дальше видеть, сударыня. Мне нужно возвращаться к жене. Чуть позже я еще заеду навестить госпожу Габриэллу.

Сильвия стояла на балконе, держась за перила, и любовалась необыкновенным видом, открывавшемся ее взору. Величественные горы, поросшие густым лесом, вершины, на которых даже летом не таял снег. Дома, спускавшиеся вниз, в долину, и дивный мост через бурную горную реку можно было созерцать бесконечно. Леса здесь были полны зверей, по ночам часто слышался то волчий вой, то рев медведя, а однажды ей даже удалось увидеть во дворе случайно забежавшую к ним рыжехвостую лисицу. Та так громко тявкала, что разбудила Сильвию посреди ночи.

На ладони лежало несколько ягод лесной земляники, чудом уцелевших до августа. Чуть прикрыв глаза от яркого солнца, она погрузилась в мысли и вздрогнула, почувствовав чье-то присутствие за спиной. Обернувшись, прямо за собой она увидела Александра. Тот уже несколько минут наблюдал за женой. Иногда ему казалось, что совсем немного, и та все вспомнит, а иногда ее лицо становилось таким отстранённым и чужим, что Д´Арси становилось не по себе. Теперь же Сильвия обрадовалась появлению мужа.

Здесь в горах, куда герцог увез ее вскоре после того, как ей стало чуть лучше, герцогиня надеялась отдохнуть от постоянного напряжения последних месяцев. Когда опасность миновала, все ожидали, что Сильвия вновь встанет на ноги. Но на ту напала странная апатия. Будто отравление стало последней каплей, переполнившей чашу, и теперь внутренние силы словно покинули женщину. Ее тело не боролось с болезнью, большую часть дня Сильвия спала, а когда бодрствовала, не желала ни с кем разговаривать. Д´Арси она обычно просила не беспокоить ее. Александр часто просто приходил к дверям ее спальни и смотрел в приоткрытую дверь. Он несколько раз видел, как женщина беззвучно плачет в подушку, и сердце его снова сжималось. Сильвия вернулась к нему, но была не с ним. Герцог не знал более, что еще ему предпринять, чтобы помочь жене. Он любил ее, и, если бы сила чувств могла излечить от этих страданий! Однако Сильвия не желала его видеть.

— Ваша светлость, меня больше беспокоит душевное состояние госпожи герцогини, чем последствия отравления, — сообщил ему мэтр Тьери после очередного визита к больной. — Я бы посоветовал вам, если позволите, увезти госпожу Сильвию на некоторое время подальше от света. Она нуждается в отдыхе. И дело не столько в потерянных воспоминаниях. Госпожа герцогиня, как мне кажется, более не может выносить бремя ответственности, возложенное на нее. Ей кажется, что она обязана все вспомнить и всех полюбить, но у нее не выходит. Таким образом на испытывает чувство вины перед вами, ваша светлость, перед детьми, перед друзьями. Как я и говорил, вернется ли память, знает один Бог. Госпоже герцогине следует научиться жить с мыслью, что этого может и не произойти. Если вы не поможете своей супруге принять эту данность, то сама она этого сделать будет не в силах. Тогда я не поручусь более за ее душевное здоровье.

Тут в горах, вдали от всех возможных родных и знакомых, Сильвии, действительно, стало легче. Пробуждаясь по утрам, женщина рассматривала снежные вершины, ярко-голубое небо со стайками облаков, темно-зеленые лиственницы, которыми были покрыты все окрестные горы. Герцогиня, наконец, стала подниматься с постели не только чтобы умыться, но и позавтракать или пообедать. Если поначалу она предпочитала есть в одиночестве, то уже через неделю после их приезда сюда, стала приглашать мужа составить ей компанию.

Они разговаривали обо всем на свете, но только не о прошлом и не о них самих. Например, о скандале в семье Монфор д´Анвиль, где герцогиня-мать неожиданно для всего света добровольно заточила себя в монастырь, герцог окончательно удалился от света, а их дочь Габриэлла, напротив, после некоторого перерыва блистала на недавнем балу в столице, и теперь к ней, по слухам, собирается свататься сразу несколько женихов. Или о том, что заядлый холостяк, граф Дюморье, кажется надумал жениться, выбрав в жены вдову барона де Рюи. Говорили они и о множестве других вещей…