– Я, можно сказать, теперь на бобах остался, – начал Школьников.

– Не только вы, жена тоже, – уточнил Таранец. Школьников словно поперхнулся.

– Конечно, и жена… Семья одна, – согласился он. – Серьги – ценность необыкновенная. Год назад один специалист сказал, что стоят они не меньше пятнадцати тысяч! Девятнадцатый век…

– А золотые десятки тоже оценил? – поинтересовался Таранец и, словно наткнулся на мелькнувшую догадку, взял опять в руки плотный лист бумаги с рисунками похищенных вещей. Золотых монет на нем не было.

Школьников взглянул на Таранца и сдержанно улыбнулся.

– Эти десятки памятные. Не для продажи. Я закон знаю. Трудно было поверить, что всего два часа назад он был несдержан.

– Кто этот специалист?

– Случайно в Трускавце познакомились. У источника. Он заинтересовался серьгами. Потом встретились еще раз, тогда назвал цену.

Попытки Таранца выяснить личность незнакомца из Трускавца угасали одна за другой. Пожалуй, впервые он столкнулся с потерпевшим, который не стремился помочь нащупать хотя бы мало–мальски подходящую ниточку, ведущую к раскрытию кражи.

– Вы напрасно пытаетесь найти воров со стороны. Вор свой, домашний.

Таранец не смог скрыть удивления.

– Да! Да! – уже не сдерживая себя. – Это дело рук сына моей жены. И не ищите других. Помните, я не хотел подписывать протокол? Знаете почему? Скажу откровенно, тогда думал, что вор чужой. – Школьников, словно осуждая себя, укоризненно покачал головой. – Только потом понял, что вы абсолютно правильно записали, что взломов и… как это? – он наморщил лоб. – Да, и отжимов не было. Так должно и быть. И я подписал… Теперь все ясно! Повторяю, кража – дело его рук! У него есть ключи от нашей квартиры. Я прошу вас…

Таранец слушал с интересом. И все же бурная речь Школьникова не произвела на него впечатления, хотя тот и пытался развить свои доводы.

– Это ваши предположения. Наличие ключей ни о чем не говорит. Ему сколько лет?

– Шестнадцать, – голос Школьникова слегка сорвался. В таком возрасте подростки часто бывают несправедливы к родителям. – У мальчишки нет сыновних чувств. Посудите сами: дерзил, грубил, бросил школу, не ночевал дома, советов не слушал… И оказался без образования. Устроился работать, живет в общежитии. Говорят, выпивает…

Таранец спросил:

– А если предположить другой вариант?

– Поверьте, я не ошибаюсь! – Школьников вздохнул. – Уверен, во время моей командировки он ночевал у нас. В конце концов мог зайти в квартиру, когда мы были на работе, – в глазах заметалась ярость. – Как мог он такую подлость сделать? Я завтра же поеду к нему в общежитие и душу вытрясу…

Эти слова встревожили Таранца.

– Вы, товарищ Школьников, никуда не поедете. Я запрещаю вам это делать. Запомните: розыском заниматься – наше дело. И не надо мешать.

Школьников поморщился как от зубной боли:

– Простите, но вы рассуждаете формально, а наше дело родительское.

– С вашим сыном я разберусь сам. Но прежде выясню некоторые вопросы. Попросите свою супругу позвонить мне днем. Я ей скажу, когда подъехать. Ну что ж, приступим к заявлению. Вы где работаете?

– Начальником отдела в министерстве…

Гурам сдержал слово. На следующее утро он устроил Тамару и Виктора в гостиницу «Алтай». Номера оказались вполне приличными: рижская мебель, вместительный стенной шкаф, уютные кресла. Сосед Виктора, пятидесятилетний летчик Куприянов из Воркуты, после ухода Тамары искренне сказал:

– Ну и красавицу ты нашел, парень! Я на Севере таких не видел. Одно слово – царица Тамара. У вас в Тбилиси все такие?

…В Москве у Гурама оказалось множество дел. До позднего вечера он пропадал у знакомых, ездил к кому–то в Подольск и Мытищи. У Тамары и Виктора были свои интересы. Они бродили по городу, ходили в Третьяковку, на выставку русского фарфора, удалось купить билеты в театр. Вечерами, возвращаясь домой, подолгу говорили об увиденном, об Арбенине, которого погубил маскарад жизни, о Каренине, не разглядевшем моральной фальши общества…

Дни летели быстро. Сегодня уже четверг. Тамара и Виктор шли по проспекту Мира. Зажглись фонари, и дома окунулись в бледную синеву. Порывистый ветер нес небольшой снег. Морозило.

– Знаешь, наверное, я сделала глупость. Сказала Виктории Германовне, что ты родственник композитора и что завтра твой день рождения, – и, словно оправдывая свой поступок, Тамара добавила: – А что в этом страшного? Все–таки повод. Не все же ей нас угощать. И потом Гурам тоже сказал…

– Зачем тебе это было нужно? – громче обычного спросил Виктор. – При чем здесь какой–то композитор? И еще несуществующий день рождения! По–моему, неприлично…

Тамара перебила его:

– Не осложняй. Не порть из–за мелочей настроение и мне и себе. Я хотела как лучше. В конце концов, какое это имеет значение?

– Имеет! – голос Виктора сорвался. – Мне бы в голову не пришло собирать в чужом доме чужих людей на выдуманный день рождения.

Они шли молча; не смотря друг на друга. Спорить и доказывать нелепость своего положения Виктору совсем не хотелось. На переходе, пропуская Тамару, увидел ее заплаканные глаза. «Этого еще не хватало», – с унынием подумал он.

– Не обижайся, – улучив момент, когда поблизости никого не было, он поцеловал ее в щеку. – Пусть будет так, как хочешь…

* * *

Знакомые Гурама жили около Белорусского вокзала. Тамара и Виктор не сразу разыскали нужный им дом. Гурам встретил их у подъезда. Спросил сердито:

– Вы что, забыли? Нельзя же так опаздывать… Обдало домашним уютом, теплом, розовым светом фарфоровой люстры. Из комнаты доносились оживленные голоса, звуки стереофонической музыки. Им приветливо улыбнулась Виктория Германовна. Стол был уже накрыт. В низкой вазе – цветы. Виктор понял, что к его шестидесяти рублям Гурам добавил не меньше.

– Знакомьтесь, – торжественно сказал Гурам. – Тамару вы знаете. А это мой друг Виктор – племянник известного композитора, фамилию его дяди называть не будем…

Виктор растерялся от такой рекомендации и хотел было возразить, что дядя его не композитор, а инженер на машиноремонтном заводе, но подскочивший к нему парень в вишневом пуловере крупной вязки уже пожимал руку.

– Лева, – представился он. – Я знаю, кто твой дядя. Похожи. Талантище. Ты тоже из музыкального мира? – с умилением спросил он. – Сыграешь что–нибудь?..

– Оставь его в покое. – Гурам подмигнул Виктору. – Не будем говорить о родословных.

Виктор промолчал.

– Что ж! Лишим себя интересной информации. Прими наши поздравления и общий подарок, – Лева взял с книжной полки золотистый футляр. – Настоящий «Паркер»!

Виктор смутился, Гурам, обняв его за плечи, подвел к креслу. К ним подошла худенькая девица лет двадцати в синих вельветовых брючках.

– Я тоже увлекаюсь музыкой, – и она бойко издала гортанные звуки, имитирующие игру духовых инструментов.

Все рассмеялись.

– Гениально! Валя–Джаз показывает свое искусство. Вот что значит самореклама, – воскликнул Лева. – Можешь не волноваться. По конкурсу пройдешь. Плачет по тебе отечественная эстрада.

Заговорили о пустяках. За стол никто не садился, явно кого–то ждали. Вскоре настойчиво прокричала кукушка–звонок. В комнату вошел высокий парень, несколько располневший, с гладким, матовым лицом. Под тонкой кожаной курткой на черном свитере сверкнул медальон. Он приветливо кивнул всем, почтительно приложился к ручке Виктории Германовны, похлопал Гурама по плечу. До Виктора донесся шепот: «Робик пришел».

– Душно у вас, – произнес он и быстрым взглядом обвел собравшихся. У него была неприятная манера разговаривать с видом скучающего скептика. Виктору он не понравился сразу.

Все сели за стол. Виктория Германовна и Валя засуетились, словно сговорившись, стали услужливо подвигать в сторону Робика тарелки.

– Да не беспокойтесь! С закусками мы сами разберемся. Виктор сел рядом с Тамарой. Другим ее соседом был Лева. Он старательно ухаживал за Валентиной, а она кокетливо поводя плечами, явно желала произвести впечатление на Гурама. Зазвонил телефон. Виктория Германовна принесла из коридора аппарат с длинным проводом. Робик взял трубку, слушал недолго, сказав всего одно слово «хорошо» и встал из–за стола.