– Это зависит от того, как закончится месяц март. Жулики и хулиганы со мной свои планы не согласовывают.

Аносов выразил неудовольствие и сказал внушительно, что пора бы научиться предвидеть итоги и сообразно этому строить работу подчиненного аппарата.

– Мы с вами ведем разговор о конкретных фактах. У вас до сих пор нераскрытая кража. Значит, в работе не все в порядке. От потерпевшего поступают звонки, – пророкотал он. – Делайте выводы…

Упрек был необоснованный. Судя по всему, Аносов привык, чтобы больше выслушивали его. Арсентьев сказал в трубку не колеблясь:

– Не все преступления раскрываются с ходу. А что касается выводов, то я уже их сделал. Если о работе отделения судят по одной нераскрытой краже, которая совершена два дня назад, и еще по звонкам человека необъективного, то действительно где–то что–то не в порядке.

– Что вы имеете в виду, товарищ Арсентьев? Мы недовольны…

Обычно уравновешенный и покладистый, Арсентьев не сдержался:

– Почему вы делите людей на «мы» и «вы»?

На вопрос Аносов не ответил, но зато настойчиво порекомендовал активизировать оперативную работу, обеспечить дневной поиск в районе новостроек. Проговорил так, будто ничего важнее для него сейчас не было. Арсентьев шумно вздохнул.

– У меня две трети территории под новостройками…

На другом конце провода энергично гмыкнули.

Потом было совещание и служебная подготовка с участковыми инспекторами. Около двенадцати начали звонить оперативники, работавшие на территории. Их короткие информации о проверке взятых под подозрение лиц стали вносить ясность в контрольные мероприятия. Дал знать о себе и Филаретов. Он сообщил, что по имеющимся у него данным кражу из квартиры Архипова совершил высокий, крепкого сложения мужчина, одетый в коричневую спортивную куртку. Такие же сведения были получены его сотрудниками и от жильцов, которые гуляли около дома в часы происшествия.

– Сориентируй своих ребят о приметах, – попросил Филаретов. – Будем розыск вести сообща. Если получишь новые данные, дай знать без задержки.

Звонок Филаретова конкретизировал поиск, давал хорошую основу для проведения целевых розыскных действий.

В кабинет, позвякивая ключами, вошел Савин.

– Привет сыщику! – бодро сказал Арсентьев, отрывая взгляд от бумаг на столе. – Чего хмурый?

– Устал после ночи. Но все равно упущенное наверстаю, – ответил Савин. – Приеду домой и сразу под душ, потом чай с молоком, и буду спать до утра, – последнюю фразу проговорил так уверенно, что сомневаться в этом решении было нельзя.

О том, что устал, Савин не преувеличил. Выглядел он утомленно.

– Судя по виду, ты в отличной форме, – подбодрил его Арсентьев. – Придется чаще тебя брать в «ночное».

Савин не принял шутки.

– Не разыгрывай… Я и вправду замотался. Спросишь: почему? Допрос Пушкарева оказался гораздо сложнее, чем предполагал! А насчет «ночного» – в дальнейшем будешь обходиться без меня. Я не гладиатор, чтоб по три смены вкалывать.

– Ничего, ты явление исключительное. Выдержишь! – Арсентьев, добродушно улыбаясь, похлопал его по плечу. – Потом не забывай: следователь, как и оперативник, должен быть стройным, подтянутым…

– Самое главное – мудрым!

Присев на край стола, Арсентьев спросил:

– Ну, что у тебя там? Говори! Какие головоломки с парнем?

– Вообще–то Пушкарев орешек не из трудных. Показания о краже дал сразу. Без утайки, – ответил Савин. – Эта задача, можно сказать, была решена за пять минут.

– Браво, мастер! Ну а на чем же ты надорвался?

– Понимаешь, когда допрос идет обычно – один упорно врет, а другой с еще большим упорством доказывает правду, – здесь все ясно. Стандартная ситуация. Но когда допрос по самым острым моментам проходит гладко, но при этом малозначительные обстоятельства и факты настойчиво отрицаются, то невольно спрашиваешь себя: что за этим кроется? Что происходит с задержанным? – Савин прервал рассказ и задумался. – Обычно такое бывает, – продолжал он уже с большей уверенностью, – когда за этим малозначительным стоит что–то серьезное. Вот я и разбирался…

Арсентьев вышел из–за стола, походил по кабинету и, привалившись спиной к сейфу, спросил:

– Ты не ошибся в парне? Что может быть за ним? Савин вспомнил весь ход допроса.

– Понимаешь, Пушкарев производит хорошее впечатление. Я почувствовал это по его ответам, даже тону. Особенно когда стал давать показания… – Савин встал, линейкой ткнул в форточку. Поток прохладного воздуха сразу же раздул парусом золотистую штору. – Но почему о своих связях он ни слова. Вопросы о Тарголадзе принимал в штыки: не знаю, не видел, не помню. В чем дело? С каждым его ответом я все больше убеждался, что он скрывает. Пушкарев явно чего–то боится. Может, кого–то.

Арсентьев слушал с интересом и изредка, словно поддакивая, кивал головой.

– В этом ты видишь какие–то доказательства?

– Никаких! Только улики поведения. Но чем больше думаю о них, тем больше прихожу к выводу, что мои вопросы о Тарголадзе попали в цель.

В кабинете было по–прежнему душновато, судя по всему, в котельной работали с перевыполнением плана; батареи дышали жаром. Савин легким движением руки ослабил узел галстука.

– А может, он просто волновался? – сказал Арсентьев. – Может, о своих связях не говорит потому, что боится огласки? Стыдно парню. Рассуди и по–другому. По сравнению с твоей у него была невыгодная позиция. Ему и маленький вопрос мог казаться больше Гималайских гор. Допрос не обычный разговор. Он записывается и подписывается. Ты же не новичок в следственной работе. Спрашивать и отвечать – не одно и то же. Состояние разное…

– Конечно! Но допрос – тоже экзамен на честность. Вот где обнажается вся суть человека, совершившего преступление… Почему он скрывал Тарголадзе?

– Не забывай и другого: нигде так не грешат против истины, как на допросе. – Арсентьев помолчал. – Ты вот что… Как вышел на свои маленькие вопросы? – поинтересовался он.

Савин легко усмехнулся:

– Старая хитрость. Ей тысяча лет. Проиграл то, что удалось получить при осмотре, выяснить у Тамары, работников гостиницы, потерпевшего… В общем использовал имеющуюся информацию, ну и импровизация небольшая. При таком материале это несложно.

– Похоже, ты жестко допрашивал.

– Наоборот! Мягко указал на нелогичность, на противоречия. Для пользы следствия это не возбраняется и не вредит делу.

Арсентьев опять заходил по кабинету.

– Что было дальше? Говори, не скрывай.

– Мне нечего скрывать. Пушкарев в конце сказал, что на словах я гуманист, а на деле хочу еще одного человека посадить. Понимаешь, еще одного! Значит, знает кого и знает за что! Потом уже, в самом конце, спросил: что означает кочан гурийской капусты… Арсентьев остановился.

– Стоп! – скомандовал он. – Вот это уже интересная деталь! Кочан капусты на языке дельцов – десять тысяч рублей. Похоже, у Тарголадзе длинные руки и большой аппетит.

– Вот этого я и ждал от тебя! – сказал Савин. – Такие деньги могли бы пойти и на покупку краденых ценностей.

– Не исключено.

– Мы должны тщательно проверить Тарголадзе. Выяснить, что он за фрукт и чем занимается в Москве.

– Ты гений, Савин. Очень дельная мысль, – усмехнулся Арсентьев. – Осталось уточнить, что означает «мы».

Савин был настроен решительно.

– «Мы» – это ты и я, – ответил он, не обращая внимания на усмешку. – Проверь его по своим каналам. Только надо срочно.

– Надо, надо, – поддразнил Арсентьев. – Ох и хитрец! Хорошо. Я дам задание оперативникам. Они поработают. А ты заходи через час. Пообедаем вместе и обсудим. Но не задерживайся. Мне еще сегодня население принимать.

«Запорожец» долго петлял по улицам, прежде чем припарковаться у стандартной девятиэтажки в районе новостроек. Через пять минут Робик уже поднимался в лифте. Он подошел к нужной двери со стеклянным глазком, но кнопку нажать не успел. Дверь открылась внезапно. В проеме, положив ладонь на косяк, стоял лобастый, высокий мужчина лет тридцати в белой фланелевой рубашке, за которой угадывалась широкая, крепкая грудь. Это был Сергей – он же Валет.