– Ну какой я задиристый? В первый раз такой комплимент слышу. Всего–навсего изложил факты такими, какие они есть. Разве это дело – в буфете общежития наряду с кефиром и сардельками пивом и вином торговать? – Он перевел дыхание. – Вы не согласны со мной?

– Согласен, согласен, – отрывисто проговорил Галенко. – Толку–то что от таких разоблачений?

– А от того, что у фабрик и заводов пивные павильоны пооткрывали, от этого толк есть? Только одно это сводит на нет нашу профилактику среди молодежи…

– Ну и критиковал бы за это работников горторга – директора здесь ни при чем. Они, что ли, открывали? Думаю, что здесь ты был не очень прав.

– Они молчали. Конечно, с горторга спрос особый. Но и предприятия обязаны были свой голос подать – возражать против этих питейных заведений…

– У горторга план…

– От которого производственный падает. Во имя каких идеалов и принципов? Это не мелочь и не пустяк. Я бы по справедливости с этих директоров фабрик… – Солдатов не договорил. – С пьянством и хулиганством надо воевать не только штрафами, протоколами, лишением прогрессивки… От этого пьяница мудрее не станет. И вопрос автоматически не снимается. О борьбе с пьянством директора говорят постоянно. А кто из них посмотрел, что в медвытрезвителях делается? Должны же они понимать… И пятнадцать суток не только мера наказания, но и воспитание. За все время никто из общественности к нам не приходил. А в эти сутки молодых ребят воры и хулиганы обрабатывают. На письма наши не реагируют…

– Да! Тут ты прав, – подтвердил Галенко, – об этом и прокурор говорил. На представления руководители реагируют слабовато. Все отчитаться хотят только в хорошем, а за просчеты никто на себя вину принимать не хочет.

Солдатов почувствовал, что Галенко смотрит на него выжидающе.

– Вот я говорил о комплексных планах. В других городах это уже делается. Можно и нам начать, хотя бы в качестве эксперимента.

– Именно, комплексный! А разрабатывать его тебе поручили в одиночку, – он подмигнул Солдатову.

Они дружно рассмеялись.

– На стадии окончательной доработки и остальные подключаются. Так ведь решили.

Они вошли в райотдел и поднялись на второй этаж.

– Это, наверное, к тебе, – усмехнулся Галенко и кивнул в сторону худощавого мальчишки, который при их появлении встал с деревянного дивана.

– Ко мне, – серьезно ответил Солдатов. – По краже у Боровика допросить его надо…

Вскоре после ухода Юры в кабинет Солдатова вошел Галенко. Солдатов отложил в сторону самодельную с цветным пластиковым набором ручку и внимательно посмотрел на него. Он почувствовал, что это не обычное, мимолетное посещение, почувствовал потому, что уловил в глазах начальника затаенную насмешливую улыбку.

– Ну что? – наконец спросил Галенко. – Уверен, что вместо допроса самоотверженно профилактикой занимался.

Солдатов не ответил. Хотел, чтобы Галенко высказался до конца.

– Вот у меня свои парни растут, но времени на них в обрез, можно сказать, не остается. А на чужих… Ни мне, ни тебе их родителей не заменить. Это добренькое пожелание. Для нашей профессии главное – защищать общество… А семья – это семья. Ты что молчишь?

– Я думаю, – отозвался Солдатов. – Интересно, как вы жизнь разделяете. На дом, семью, работу, отдых… Только вот можно ли одного человека, с его взглядом на жизнь в целом, разделить на две части, на три? Или он неделим?

– Все философствуешь, – усмехнулся Галенко. – Ты правильно пойми. Нам год закрывать скоро! А так… Широко замахиваешься. Не по своим силам дерево ломаешь.

– Я не стараюсь ломать, – миролюбиво улыбнулся Солдатов. – Я хочу выращивать.

– Ну и что? – спросил Галенко. – Растет твое дерево?

– Вырастет!

– Ты пойми, чудак, все это хорошее дело, если рассуждать отвлеченно. А когда перед тобой стоит задача раскрыть неотложное дело и, помимо него, еще другие на тебе висят, тогда убеждать пьяниц и судимых – это уж роскошь. Уголовный розыск – не просветительное учреждение. Здесь работа день и ночь. На другое времени не остается.

– Это не роскошь, а хлеб наш насущный. Не обижайтесь! – негромко сказал Солдатов. – По–моему, мы работу нашу по–разному понимаем. Она для вас от и до…

– Вот этого уж не ожидал! – сдержанно ответил Галенко и насторожился. – Я сутками не выхожу…

– Я не о времени. Я о пределах ответственности.

– Какой ответственности?

– Ответственности за людей.

– И за воров тоже? И за грабителей? – Выдержка изменила ему. – Я жизнь свою потратил, чтобы людей защищать, чтобы воров этих в первую очередь…

– И за воров тоже ответственность. Заботы заслуживает каждый из живущих. Ни у кого нет второй жизни. А во вторую очередь? – спокойно спросил Солдатов.

– А вторая очередь – дело суда, – отрубил Галенко.

– А третья очередь – колония? А четвертая очередь – опять наше дело – лови, раскрывай? – настойчиво спросил Солдатов.

– Это почему же? – не понял Галенко.

– А потому! – вдруг утратил спокойствие Солдатов. – Если наша ответственность кончается на первой очереди, то четвертой никогда не миновать. Поэтому нам долго придется сутками из кабинетов не выходить…

Галенко засмеялся:

– Молодец! Хорошо ответил. Без церемоний. Молодец! – Он внимательно, с каким–то новым интересом смотрел на Солдатова. Потом сказал просто: – Ты, наверное, обо мне формулировку такую составил: чинуша, бюрократ, вроде того директора, который борется только за вал, а на ассортимент ему наплевать.

– Это была бы глупость с моей стороны, Василий Степанович, – возразил ему Солдатов. – Если бы видел я в вас бюрократа, наверное, ушел бы в другой райотдел. Вы человек, если уж говорить начистоту, широкий и деятельный, но только иногда, как бы это потоньше сказать…

– Чтобы не обидеть меня? – прищурился Галенко.

– Да нет. Обидеть правдой вас не боюсь… Вы начинаете болеть делом, когда оно уже созрело, когда его уже разрывает изнутри. И разрешаете его хорошо. Хорошо, как хирург.

Галенко довольно рассмеялся:

– Ты в самую точку попал. Не в смысле сегодняшнего разговора, а в смысле, как бы сказать, историческом. Я ведь в детстве мечтал стать хирургом.

– Вы, Василий Степанович, и на этой работе хирург в самом хорошем смысле слова. Все наши операции проводите с наименьшими потерями времени, наименьшими затратами сил. Вы за профилактику чисто хирургическую. Но есть и другая профилактика…

– Терапевтическая, что ли? – усмехнулся Галенко.

– Извините за, возможно, неудачное сравнение, я назвал бы ее профилактикой занозы. Профилактика – это в первую очередь спасение индивидуальной человеческой судьбы. Но, спасая ее, мы тем самым спасем и общество от больших неприятностей. Поэтому в нашей работе всегда важно узнать все своеобразие человеческой личности, начиная от склада нервной системы и кончая ее взаимоотношением с окружающим миром. Чтобы делать это вовремя и успешно, надо избавиться от привычки мыслить общими категориями и штампами, научиться исследовать и жизнь и обстоятельства.

– На словах все гладко получается. В жизни – сложнее, – горячо ответил Галенко.

– Да, в жизни сложнее, – согласился Солдатов, – если забывать о человеке. Вот увидели бы мы вовремя Юру Калугина, в тот самый момент, когда он дома слезы сердитые втихомолку утирал, да подошли бы к нему, да узнали бы, в чем дело, уверен – кражи бы не было, и ключи злополучные лежали спокойно в кармане Боровика. И оба они, может быть, уж в шахматы или шашки играли…

– Я согласен с тобой, – рассмеялся Галенко, – да только, понимаешь, не всегда хватает тех минут, которые бывают нужны для удаления этой самой занозы. Дела созревшие сыпятся…

– Потому и сыпятся, что из занозы созревают. Они… Галенко не дал ему договорить. Подошел и, хлопнув Солдатова по плечу, сказал:

– Слушай, у нас с тобой трудная работа. Насчет профилактики я полностью с тобой согласен. Ты над планом поработай. И я подключусь. Вместе полковнику доложим. А насчет заноз… часто приходится делать выбор между ею и уже созревшим. Вот и приходится отсекать…