Самые важные события происходят незаметно. Это потом, когда тебя от важнейшего в твоей жизни момента отделяет пара-другая десятилетий кто-то спрашивает: а как оно всё было-то, на самом деле? Тогда ты начинаешь вспоминать и рассказывать. Приукрашиваешь немного, куда ж без этого. Но в тот самый момент, в ту самую минуту, когда корабль твоей судьбы ложится на новый курс, ты этого не замечаешь. Не до того тебе, поскольку события начинают нестись словно чистокровные кони, думать становится некогда. А про корабли…Я с детства мечтал на них посмотреть. Только вот когда довелось, уже не в радость было.

Моя жизнь переменилась когда Алты — водоноса окатило из кувшина, который он носил за спиной. Вопреки Божьей воле и естественному порядку вещей вода тугой струёй вырвалась из узкого горлышка кувшина, поднялась круто вверх, а потом, изогнувшись подобно атакующей змее, ударила старому водоносу прямёхонько в бритый затылок. Помню, у него был настолько ошарашенный вид и это было так уморительно, что мы с друзьями покатывались со смеху в переулке, откуда наблюдали за моей шалостью, оказавшейся впоследствии судьбоносной.

Я теперь и имён-то их не помню, своих друзей из прошлой жизни. Зато прекрасно помню зарево на горизонте — это горел наш дом на окраине оазиса. Отец успел забросить меня на круп своего коня и умчаться прочь, в пустыню, прежде чем пришли охотники за колдунами. Мать ушла ещё раньше, другой дорогой, на верблюде, груженном нашим нехитрым скарбом.

С тех пор я никого кроме отца и матери и не видел — до того памятного дня, когда из пустыни в наш новый дом пришёл путник. Я бы удивился любому человеку, но этот поразил меня до глубины души. Белая кожа на его лице не была обожжёна солнцем, от палящих лучей путника защищало странное приспособление на палке, которое он нёс в одной руке. Позже путник рассказал что это называется «зонтик» и даже подарил его мне перед уходом. В другой руке он нёс кожаную сумку солидных размеров.

Отец время от времени взнуздывал своего жеребца, закидывал за спину лук, препоясывался мечом и направлялся в пустыню, откуда возвращался через несколько дней нагруженным добычей: свертками ткани, мешками с мукой и солью, иногда — со сладостями для меня и матери. Она придирчиво осматривала всё принесенное отцом и раскладывала добычу на две неравные кучки. Одна, поменьше, предназначалась для нас и, как правило, состояла из еды и нарядных тканей — мать любила красиво одеваться. В ответ на добродушные подшучивания отца она шипела как змея и говорила что наряжается не для кого — то, а для себя, а если кому-то что-то не нравится, то можно и не смотреть. А ещё лучше — выколоть себе глаза и отрезать язык, чтобы больше не произносить глупостей. Мать и отец любили друг друга, и когда пришёл мор я не сжёг их тела, а похоронил в одной могиле.

Вторую часть добычи мать неизменно грузила на верблюда, и уезжала в пустыню. Так вот: и отец, и мать из своих походов возвращались с кожей, сморщенной как у меня, когда я слишком долго просижу в озерце, да к тому же покрытые ожогами и с потрескавшимися губами. В отличие от них путник был свеж. Он даже не вспотел.

Отец глядел на незваного гостя настороженным взглядом, но, по всему было видать, его разбирало любопытство. Мать же незаметно сунула свой верный кинжал в широкий рукав цветастого халата и пошла гостю навстречу, вроде бы радушно, но я уже видел такое выражение у неё в глазах, обычно оно означало что мне следует спрятаться и переждать бурю её негодования. Гость широко улыбнулся матери, зашёл в тень скал, нависавших с трёх сторон над нашим маленьким оазисом, поставил сумку и зонтик на песок и вскинул вверх обе руки. Раздался плеск воды, и мать пошатнулась.

Дело в том, что наш источник начал угасать. Источник, бьющий из скалы никогда не был щедрым, даже в лучшие времена с трудом был способен обеспечить водой троих человек, верблюда, коня и пару коз. Он никогда не изливался в озеро с одинаковой силой, становился мощнее зимой и слабее летом, но в тот год он иссяк вовсе. Мы держались на запасах воды в озере, которые быстро таяли. По ночам, засыпая, я слышал как отец с матерью обсуждают, куда поведут наш маленький караван, когда воды в озерце совсем не останется. Как я понял из их разговоров, источник выбрал не самое лучшее время чтобы иссякнуть — в пустыне шла война. Не обычная война между племенами, в ходе которой мужчины бьются в пустыне, а женщины и дети продолжают мирно жить в оазисах, но война большая, доселе не виданная. В нашу пустыню пришли армии из далёких стран, защищающие интересы правителей столь могущественных, что для них старейшины и вожди самых больших оазисов были чем-то вроде букашек, населяющих чахлые заросли на берегу нашего озера.

И вот неведомо откуда пришедший путник одним движением рук заставил наш источник биться с новой силой, да так, как и зимой не бывало. Помню, я подумал тогда о том что наконец-то мне вновь разрешат купаться в озере.

Отец подошёл к матери, положил одну руку ей на плечо, а второй мягко отобрал кинжал. Показал его спутнику, развернув рукоятью и жестом пригласил к ковру, на котором были разложены лепёшки и стоял кувшин с козьим молоком — мы как раз собирались ужинать. Путник принял приглашение, а после задержался у нас на несколько дней. За это время он рассказал и показал мне много интересных штук, которые впоследствии изменили всю мою жизнь.

Когда гостю пришло время уходить, отец подвёл к нему своего коня — лучшего из тех что можно купить за деньги или принять в дар. Родословная скакуна количеством знаменитых предков не уступала самым знатным людям пустыни. Отец держал стремя, пока гость садился в седло, а мать в то время неодобрительно поглядывала на отца. Она никогда не одобряла лишних трат, считая что нужно отдавать как можно меньше, а брать как можно больше. Если конь вернётся к нам в оазис самостоятельно — в трудные времена родители уже не раз продавали его, но он всегда находил способ бежать от новых хозяев и вернуться домой — то сшитые ей по приказу мужа наряды гость не вернёт. Хорошо хоть гость не просил дорогих одеяний из шёлка, его устроило рубище, вроде тех, что надевают на себя бродячие дервиши. Свою же одежду путник оставил в оазисе.

Путник помахал ей рукой на прощание, а мне подмигнул, давая понять, что пришло время для небольшого представления, которое мы с ним подготовили. Я зажмурился, поднял руки как он учил, и очистил разум. Через пару мгновений плеск родника заметно усилился. Я открыл глаза и торжествующе взглянул на отца. Он довольно улыбался. Усилившийся ненадолго поток почти сразу ослабел и снова начал ронять скупые капли из расщелины в озеро. Мать презрительно фыркнула и позвала нас ужинать. Я в тот вечер получил двойную порцию сушеных фиников.

Рожденный для скачек по пустыне конь мчался сквозь ночь бесшумной стремительной тенью, едва касаясь песка. Всадник поглядывал на звёзды и прикидывал расстояние до цели своего путешествия. Ему пришлось задержаться в случайно найденном оазисе и ему очень повезло, что не возникло необходимости утопить всё это разбойничье семейство в их заповедном озере, хотя намерение такое было. Во время путешествия от конечной станции железной дороги, ведущей в глубины пустыни из центра Империи, и до пограничья, не принадлежащего пока никому (ну не принимать же всерьёз претензии местных вождей на суверенитет), путешественнику не раз приходилось слышать рассказы о страшном семействе демонов-разбойников, обитающем в глубинах пустыни. Они были неуловимы и умели повелевать силами пустыни. Они насылали песчаные бури на караваны, и умели выколдовывать воду — что и позволяло им скрываться в глубинах пустыни, где не мог выжить ни зверь, ни человек. Сказки, как есть сказки. Он намеренно отклонился от намеченного маршрута — благо у него в запасе имелась неделька-другая, дабы отыскать вышеупомянутых демонов. Всё оказалось именно так, как он и предполагал. Ну, почти что так. Ни мать, ни отец не были наделены способностями, а вот их пасынок имел вполне выраженный дар Воды. Похоже, даже обучался когда-то, ну или был чрезвычайно одарен от природы. Он на лету ловил уроки, преподаваемые ему, скажем без ложной скромности, сильнейшим водным магом Империи. Сдавать мальца священникам нет нужды, ведь юрисдикция Вселенской Церкви пока не дотянулась до этих мест, что избавило от мук выбора его тщательно скрываемую от окружающих совесть. Родители одаренного парнишки оказались обычными людьми. Папаша разбойничал, пользуясь своим маленьким оазисом, скрытым от посторонних глаз нависшими с трёх сторон скалами, как базовым лагерем. Мамаша сбывала краденое — очевидно, по ту сторону границы. Семейный бизнес, так сказать. Неизвестно, были ли они такими всегда, или вынуждено пошли по скользкой дорожке из-за запретного дара парнишки. Теперь это и неважно, ведь они позади, а путешественник не привык забивать голову тем, что не могло повлиять на его судьбу. Сейчас перед ним стояла задача, и задачу надлежало решить.