«Когда посвященные не писали ее рукой, они часто помогали ей другими удивительными способами. “Ну, Вера, — говорит она в письме к сестре, — я пишу Изиду'12, нет, скорее не пишу, а записываю и рисую то, что Она сама мне показывает. В самом деле, временами мне кажется, что древняя богиня красоты самолично ведет меня через все области тех столетий, которые я должна описать. Я сижу с открытыми глазами и, судя по всему, вижу и слышу все реальное вокруг себя и при всем том вижу и слышу то, о чем пишу. Я задыхаюсь, мне не хватает воздуха, но я боюсь сделать легчайшее движение из опасения спугнуть и разрушить чары… Столетие за столетием, образ за образом медленно выплывают издалека и проходят передо мной, словно в магической панораме…” Когда ей нужны были выдержки из какой-нибудь редкой древней книги, книга тотчас же появлялась перед глазами в “астральном свете”, и она могла делать выписки». (Мэрфи, 1999, с. 171.)
Есть общественно-религиозные деятели, в личности которых в большей степени присутствует момент авантюризма, чем свято-emu. Е.Л. Блаватская, возможно, принадлежит именно к этой категории. Знакомство с ее биографией заставляет вспомнить слова папы римского Павла IV (1476–1559): «Vulgus vult decipi, ergo decipiatur» — «Толпа желает быть обманутой, пусть и будет обманута». Будучи очень энергичной и талантливой натурой, открыв буддизму, йоге и медитации путь на Запад, Блаватская смогла, по-видимому, полностью реализовать свой творческий литературный потенциал. Другая грань ее личности была окрашена в яркие истерические тона, которые сопутствовали ей на протяжении всей жизни, привлекая к ее персоне повышенное внимание окружающих. «Сверх нормальные» способности во многом поддерживались заурядными шарлатанскими приемами, что она особенно и не скрывала. Еще одна грань — сексуальная девиация в сторону гомосексуальности — характерна для большинства великих женщин. Сочетание этих неравнозначных граней (среди них в обязательном порядке присутствует и психопатологическая составляющая) и формирует личность общественнорелигиозной деятельницы, которая уверенно занимает в истории и литературе свое особое место. Разумеется, что внимание и доверие к ней общества колебалось в зависимости от состояния и мировоззрения самого общества.
БЛЕЙК (Blake) УИЛЬЯМ (1757–1827), английский поэт и художник, искусство которого тяготеет к фантастике и символизму, философским аллегориям.
«Всю жизнь, любовью пламенной сгорая, Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая».
У. Блэйк. «Манускрипт Россетти»
Общая характеристика личности
«Первая его галлюцинация относится к четырехлетнему возрасту, когда в окне комнаты брата ему предстает лик Божий… Его посещают ангелы, персонажи из прошлого, а в иные моменты — “отвратительный призрак блохи”». (Пийеман, 1998, с. 40.)
«Как все великие поэты, он рано проявил свой дар: в десять — вполне зрелые стихи, в 14 — мастерские гравюры, в 16 — необычные мелодии; ни одна не сохранилась — он не знал нот. Говорят: он пел свои стихи. На жизнь он зарабатывал гравировкой — единственный случай, когда рабочая профессия обогатила поэзию: не имея средств публиковаться, он вгравировывал стихи в рисунок — получалось нечто беспрецедентное: текст и изображение взаимно углубляли друг друга… Крайне неприхотливый и непритязательный, но знающий свою меру, он стойко воспринимал собственную безвестность и чужое злопыхательство. Его непреклонный характер проявился уже в детстве. Он был столь нетерпим к ограничениям и наставлениям, что отец не рискнул пустить его к учителю. Так что он “сделал себя” сам: образовал, обучил, научил самостоятельно мыслить. Чрезмерная категоричность и нонконформизм затрудняли общение и вообще мешали жить. Но они же позволили стать автором великих книг». (Гарин, 1992, т. 1, с. 401–402.)
«Был очень маленького роста. Всегда находился в дурном расположении духа. Мистик, живущий жизнью отрешенного мечтателя, страдал слуховыми галлюцинациями, — с ним говорили божественные голоса. Постепенно возникли и зрительные галлюцинации. Его окружали образы давно умерших поэтов, героев, принцев. Эти нарушения восприятия он объяснял не работой своей фантазии или воображения, а откровениями, снизошедшими на него, которые он и передает публике… В видениях ему являлись Моисей, Гомер, Вергилий, Данте и Мильтон». (Nisbet, 1891. с. 76–77.)
«Если не душевнобольной, то все-таки с несомненными симптомами душевного заболевания, проявившимися в его живописи». (Ireland, 1889. с. 134.)
«Своим заболеванием походил на Сведенборга, Ньютона, Сваммердама43: “идиопатическая галлюцинаторная паранойя”. Идеи преследования, галлюцинации зрения и слуха». (VIeuten, 1907, с. 363.)
«Если не психопатически параноидный, то все-таки самое меньшее — сильно невротическая, бионегативная личность». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 335.)
«Страдал маниакально-депрессивным психозом». (Гершон, Ридер, 1992, с. 84.)
«Парафрения». (Ланге, 1928, с. 17.)
Особенности творчества
«Истину нельзя объяснить так, чтобы ее поняли;
надо, чтобы в нее поверили».
У. Блэйк
«Однажды увидел я объятого пламенем Дьявола, который предстоял Ангелу, восседавшему на облаке; и говорил Дьявол…» (Блейк, 1993, с. 207.)
«Он консультировался с духом своего умершего брата и получил от него,
как говорил позже, ценные секреты искусства, например прекрасный и оригинальный способ, применяемый им при гравировке и окраске своих произведений». (Nisbet, 1891, с. 76.)
«С 1787 г. начинается мистический период творчества Блэка в связи с душевным потрясением, которое он испытывал вследствие смерти нежно любимого брата Роберта, оставившего также несколько фантастических рисунков». (Бенуа, 1992, с. 309.)
«Непризнанный художник, похороненный как босяк, неприспособленный к жизни художник, стихийный философ и музыкант, ясновидец, а в глазах современников — несчастный безумец, которого можно оставить на свободе только по причине его безвредности… Мощь таланта этого несчастного безумца, необузданность его воображения, мифологичность его мировоззрения, мистическая игра его фантазии позволили ему не просто прозреть грядущие судьбы народов, но и предвосхитить грядущую культуру: символизм и сюрреализм, чистое искусство и автоматическое письмо… “Видения” Блейка— это не болезнь обостренного восприятия, но — поэтический принцип: искатели сокровенной истины должны развивать свое воображение до сверхчувственного предела. Блейк не доверял рассудку и скептически относился к непогрешимости чувств. Воображение, интуиция были для него главным инструментом поэтического познания, направляемым самим Богом… То, что называют болезненными видениями Блейка, оказалось явью грядущего». (Гарин, 1992, т. 1, с. 396, 398', 405.)
«Ему не было отказано ни в заботе и участии родных, особенно жены, Кэтрин Блейк, ни в восхищении узкого кружка почитателей и учеников. Вне этого кружка Блейка именовали “безумцем”, а чаще просто игнорировали… По свидетельствам, “пророческие видения” посещали поэта еще в детстве, и уже тогда его внутренняя жизнь отличалась необычным своеобразием и глубиной… Как и любой художник, Блейк тяжело переживал отсутствие понимания у современников, но в определенном смысле эта вынужденная изоляция сослужила ему добрую службу: его творчество всегда оставалось ориентированным исключительно на внутреннее “поэтическое видение”, безо всяких поправок на вкусы и интересы публики. Над Блейком смеялись, но он до самого конца не разуверился в своем пророческом даре и сохранил приверженность своим духовным идеалам». (Глебовская, 1993, с. 6–8.)
«…Представляет пример того, как под влиянием болезни происходит сдвиг психо-эвротической пропорции: он делается художником, не будучи им до болезни, причем особенность его творчества была та, что все его произведения живописи были плодами его галлюцинаций… Блэку служили моделью его галлюцинации. Точно так же, как галлюцинации зрительные служат ему моделью в живописи, так и галлюцинации слуховых органов служат ему источником поэтического творчества… Его стихи как бы притекают откуда-то извне, со стороны какого-то другого источника, он только их слышит и записывает. Об этом он писал в письме от 25.IV. 1803 г., где он сам объяснял, — каким образом создано было одно из больших его произведений. Он пишет: “Я писал это произведение непосредственно под диктовку по 12, а иногда по 30 стихов за раз, без всяких обдумываний и помимо моей воли”». (Сегалин. 19256, с. 209–210.)
