У Эдгара По можно выявить не только прогредиентную форму хронического алкоголизма, но именно оно сыграло роковую роль в его судьбе. Некоторые психологи (D.W. Goodwin, 1992) выдвигают целый ряд причин, способствующих развитию алкоголизма у писателей. Называют, во-первых, исповедальный характер литературного творчества: растормаживающее действие алкоголя облегчает этот процесс. Во-вторых, писатель по своей сути одинок, а спиртное смягчает ощущение одиночества. В-третьих, труд писателя требует концентрации всех духовных сил и поэтому ему периодически нужна релаксация; алкоголь как вещество, изменяющее настроение, успешно исполняет роль релаксанта. У Эдгара По присутствуют все три причины. Таким образом, алкоголизм писателя неверно было бы оценивать только с кри-тически-негативных позиций.

ПОЛЕЖАЕВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ (1804–1838), русский поэт и переводчик.

«Всем постылый, чужой,

Никого не любя,

В мире странствую я,

Как вампир гробовой».

А.И. Полежаев. «Вечерняя заря», 1826

Общая характеристика личности

«Был внебрачным сыном молодого помещика Л.Н. Струйского от дворовой девушки… Незаконнорожденные дети господ — явление довольно распространенное в царской России… Однако ни на кого состояние “промежуточности”, двусмысленности своего положения не повлияло до такой степени неблагоприятно, как на Полежаева. Его детский мир неоднократно рушился: близкие ему люди один за другим исчезали, заменялись новыми. Осиротевший подросток был отдан в семью тетки… Струйский, видимо, питал отцовские чувства к сыну, но его влияние на мальчика могло быть только отрицательным. Это был человек властный, неуправляемый в гневе, злоупотреблявший спиртным… Едва приступив к занятиям в университете, Полежаев лишился забот отца. Засекший до смерти своего “бурмистра”, Струйский был изобличен, осужден и выслан в Сибирь… Обучение Полежаева в университете растянулось на шесть лет (вместо положенных трех)… В состоянии гнетущей депрессии, вызванной убийственным однообразием казарменного режима, 14 июня 1827 года Полежаев совершает безумный поступок — самовольно оставляет полк… Шестидневную отлучку Полежаева приравняли к дезертирству, и он предстал перед военным судом. На следствии провинившийся объявил, что совершил свой поступок “в крайнем расстройстве духа”, “по врожденному в нем свойству необдуманной пылкости”… Вместе с тем признания эти характеризуют его как человека, управляемого исключительно эмоциями, настроениями и абсолютно неспособного взвешивать осуществимость поставленных целей или предвидеть последствия своих поступков… Военно-судная комиссия постановила разжаловать унтер-офицера Полежаева в солдаты и лишить его приобретенного по окончании университета дворянского звания… Спасаясь от мрачных мыслей, Полежаев все чаще стал искать забвения в вине». (Киселева-Сергенина, 1987, с. 13–15.)

«Я своевольничать охотник / И, признаюсь вам, не работник /Ученой скуке и уму!..» (А.И. Полежаев. «Чир-Юрт», 1831–1832.)

«Тяжелый алкоголизм». (Мендельсон, 1927, с. 68.)

«В мае 1828 года…поэт с большим опозданием вернулся в казармы и в ответ на выговор фельдфебеля обрушился на него с площадной! бранью. За новое нарушение воинского устава Полежаев был посажен на гауптвахту… Написанная им там сатира “Притеснил мою свободу…” ²⁹⁸ свидетельствует, что поэта временами покидало реальное представление о своем бесправном положении, которое вытеснялось совершенно необоснованными надеждами на какие-то преимущества… Многомесячное тюремное заключение. Длительное пребывание в полуподвальной тюрьме не могло не подорвать и без того расшатанное здоровье поэта. Именно здесь он, скорее всего, и подхватил чахотку, которая десять лет спустя свела его в могилу… Именно в каземате Спасских ворот поэт написал большое интересное стихотворение (“Узник”) и целый ряд других, скрепленных тюремной темой… Автобиографический характер тюремной темы — явление не частое в гражданской поэзии 1820-х годов… Авторское “я” в поэзии Полежаева — это обычно обнаженное автобиографическое “я”… То, что Полежаев в своей лирической исповеди не побоялся с такой откровенностью заговорить о несовершенствах и уязвимых чертах своей личности, не только делает честь его беспрецедентной в литературе искренности. Гораздо важнее, что следствием этой самокритики было расширение нравственной проблематики и изобразительных возможностей поэзии. Наконец, была явлена без малейших прикрас одна истина: поэт до такой степени живой человек, что и ему не чужды слабости, заблуждения и не слишком достойные поступки. В состоянии внутреннего угнетения, отвращения ко всему и к самому себе, с такой пронзительной болью изображенном в “Живом мертвеце”, сам Полежаев видел возмездие за чувственные злоупотребления. Тут была только часть правды. Периодическая подверженность этим состояниям была особенностью психического склада поэта, с присущими ему резкими перепадами настроений от оживления к подавленности. С юных лет Полежаев познал эти внезапные приступы лютой тоски и душевного оцепенения. Отсюда чрезмерная переоценка гедонистических влечений, культ эротики, ощущаемой как противоядие от подавленности “живого мертвеца”». (Киселева-Сергенина, 1987, с. 15–17, 21, 23–24.)

«Ужели день и ночь для славы / Я должен голову ломать, / А для младенческой забавы / И двух стихов не написать». (Полежаев А.И. «Чир-Юрт», 1831–1832.)

«В последние годы Полежаев довольно много писал, пытался не раз — но безуспешно — издать новые сборники своих произведений. Однако неожиданно, по неизвестным причинам, этот подъем сил и надежд закончился трагическим срывом: поэт вновь оставил самовольно полк, пропил амуницию. Его разыскали, вернули и подвергли жестокому телесному наказанию…» (Безъязычный, 1955. с. 24.)

«Я увял, и увял / Навсегда, навсегда! / И блаженства не знал / Никогда, никогда!» (Полежаев А.И. «Вечерняя заря», 1826.)

Особенности творчества

«Исключительные обстоятельства жизни наложили резкую печать на поэзию Полежаева; она мрачна, как сама жизнь поэта. Оторванный от общества, он мог наполнять свои произведения лишь картинами горького субъективного чувства. Дважды находясь в ожидании приговора, который равнялся смертному, Полежаев излил' свои чувства в “Песне пленного ирокезца” и в стихотворении “Осужденный”». (CD Брокгауз и Ефрон.)

«У него сосредоточенно мрачные жалобы, трагическое безумие и самоупоение безысходности, страстность печали. Он — возможный самоубийца. Но к этому психологически необходимо присоединилось в юноше и то, что ему любо стало его несчастье, лестно показалось быть или, по крайней мере, слыть отверженнььм и преступным, и он не хотел бы, чтобы истина извлекла его из тьмы ожесточения». (Айхенвальд, 1998, т.2, с. 237.)

Чувство собственной неполноценности, развившееся у А. Полежаева с детского возраста, перешло в специфическое расстройство личности, проявляясь при декомпенсациях запойной формой алкоголизма и (по механизму гиперкомпенсации) переоценкой собственной личности. Из последней проистекало и то обстоятельство, что Полежаева «временами покидало реальное представление о своем бесправном положении». Содержание стихотворной лирики полностью отражало доминирующие у поэта влечения и представления, а также неизбежные у такого типа больных приступы депрессивного настроения. И алкоголизм, и депрессию правомерно рассматривать как отражение (проявления) растянутого во времени суицидального стремления, насыщенного у поэта истерическими (художественный склад личности!) компонентами.

ПОЛЛОК (Pollock) ДЖЭКСОН (1912–1956), американский живописец, глава «абстрактного экспрессионизма» — разновидности абстрактного искусства, основанного на интуитивности, не контролируемого разумом творчества.

Общая характеристика личности

«Существует психоаналитическая версия, объясняющая ого абстракции родовой травмой: он чуть было не погиб, придушенный пуповиной <…> в 1923 году, с Поллоком произошел второй несчастный случай: приятель отрубил ему фалангу правого указательного пальца… Вечернее обучение позволяло ему меньше встречаться с одноклассниками, а у него были серьезные проблемы с общением: “Люди меня всегда одновременно пугали и утомляли…” Жизнь превратила Поллока к двадцати пяти годам в хронического алкоголика, и, начиная с 1939 года, он лечится у психоаналитика-юнгианца». (Андреева, 1999, с. 55–56, 59.)