Наш отряд еще затемно пробрался в тыл противника. Шли тихо, ведя коней на поводу. Стало светать. Узкая тропа вилась между холмов, то спускаясь в низину, то карабкаясь вверх. Ни шедшая впереди группа разведчиков, ни боковые дозоры на противника пока не натолкнулись. Остановившись, мы определились по карте: километра через два — довольно крупный населенный пункт. Полагать, что там не будет немцев, было бы наивно. Мы приготовились к бою. Но не только противник, а и все местное население куда-то исчезло: дома пустые, ни дымка из труб, ни голосов, да и живности никакой.
Вышли за околицу. Названия того населенного пункта я не запомнил, но вот пригорок, на котором, внезапно споткнувшись, упал командир полка, до сих пор встает перед глазами, стоит лишь вспомнить тот злосчастный декабрьский день.
Перед Василием Федоровичем уже пересекли открытое место короткими перебежками несколько наших офицеров из штаба. Хотел было побежать и я, но Симбуховский, молча отстранив меня рукой, взбежал на пригорок. И тут внезапно застрочил пулемет… Теперь даже подползти к нему не было никакой возможности. Местность простреливалась прицельным огнем невесть откуда взявшегося врага.
— Миномет снять с вьюка и срочно сюда с расчетом!
Команда Ивана Насонова, подбежавшего к нам, лежащим за невысоким холмиком, через три-четыре минуты была исполнена. Насонов, в бинокль внимательно рассмотрев место, откуда короткими очередями строчил пулемет, назвал ориентир минометчикам и коротко скомандовал:
— Огонь!
Даже невооруженным глазом можно было видеть, как взлетали на воздух комья мерзлой земли от разрывов мин. Расчет оказался точным — вражеский пулемет замолчал. Тут же двое наших казаков вместе с ординарцем командира Лебедевым, пригибаясь, побежали к Симбуховскому. На руках принесли его к нам в укрытие.
Василий Федорович громко стонал. Пуля перебила бедренную кость. Не теряя времени, мы перенесли командира в хату близ околицы, перевязали рану и прибинтовали к ноге две доски, выломанные из штакетника. Взяв в оставленной хозяевами хате две пуховые перины, мы осторожно положили на них Василия Федоровича. Лебедев в соседнем дворе нашел под навесом бричку, запряг пару наших лошадей.
— Только вперед, только вперед… — сцепив от боли зубы, повторял командир полка. — Приказ должен быть выполнен!..
И приказ был выполнен.
А Василия Федоровича группа наших разведчиков, взяв в проводники трех местных жителей, обнаруженных в подвалах, вывезла по горным тропам в расположение наших войск.
Чудом, иначе и сказать нельзя, сохранилось мое письмо Василию Федоровичу в госпиталь, написанное 7 февраля 1945 года. Сейчас оно у его дочери.
«Дорогой Василий Федорович!
Как-то осиротел без Вас полк. Не подумайте, что я так пишу потому, что хочу сделать Вам комплимент, нет, пишу от чистого сердца. С болью вспоминаю тот злополучный день — 16 декабря! Да будь он проклят! 27 января нас вывели из боев, сняли с обороны города Балашшадьярмат на чехословацкой территории. В последние дни пришел Указ о награждении полка орденом Богдана Хмельницкого II степени. Еще большим праздником стало для нас известие о том, что Вас наградили орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Примите, дорогой Василий Федорович, искренние поздравления!.. Будьте уверены, доблестная слава, заработанная за время вашего командования, не будет запятнана до полной нашей победы.
Желаю Вам эт всей души скорейшего выздоровления. Поправляйтесь, а там подумаем и о нашей встрече. А она будет, обязательно будет! И мы после окончательной победы соберемся где-нибудь и вспомним бои-походы, радости и горести нашей суровой боевой жизни.
Крепко целую Вас, дорогой наш командир!»
Но встретить Василия Федоровича больше не довелось. Он умер в госпитале в румынском городе Сибиу 26 апреля 1945 года…
Мы продолжали воевать. После ранения Симбуховского полком стал командовать его заместитель по строевой части Николай Андреевич Клименко, до войны работавший секретарем Омского обкома партии.
В конце декабря 1944 года наступлением двух Украинских фронтов закончилось окружение будапештской группировки врага и освобождение почти всей территории Венгрии к востоку от Дуная. Впереди была Чехословакия.
Из письма домой 28 декабря 1944 года:
«…Коротенько о себе. Воюю. С боями прошли всю Венгрию с юга на север. И теперь наконец уже за ее пределами, на территории дружественной Чехословакии. Честное слово, ну разве думал я, что придется стать таким «заграничным путешественником»? Польша, Румыния, Венгрия, Чехословакия… Радостно, что бьем проклятых фашистов, бьем крепко, приближая день нашей победы. Но тяжело находиться так далеко от Родины. Ведь уже более полугода от окружающего населения мы не слышим ни одного русского слова. А еще больше не хочется умереть здесь и быть похороненным далеко-далеко, не в своей родной земле. Да что я, ей-богу! Простите. Конечно, о смерти я не думаю…»
Наступил Новый год. 1945-й. Сохранилось и еще одно мое письмо того времени, отправленное родным:
«…Сейчас смотрю на маленькую фотокарточку, которую вы мне прислали в новогоднем письме, и мысленно уношусь из нашей боевой обстановки к вам, в далекую Тайнинку, ищу свое возможное место среди близких и дорогих лиц на фотографии. Вспомнились детство, юность. Каким я был тогда беззаботным и как безрассудно расходовал то, чего не вижу уже пятый год!
Вам, наверное, интересно узнать, как я встретил Новый год. Полк вел наступление, карабкаясь по горам, преследуя и обходя отступающих немцев. За несколько часов до Нового года мы заняли небольшой населенный пункт в горах, но, так как попали под непрерывный обстрел вражеских батарей, не решились остаться в нем. Новый год справляли в лесу, от противника в километре, у костров.
Разведчики наши раздобыли немного местного виноградного вина, и вскоре ведро с ним зашипело на углях от налипшего на дно снега. Приближалась полночь. Командир полка, прижав к уху телефонную трубку, стоя по колено в снегу, отдавал распоряжения артиллеристам: «По 10 штук на ствол и по моей команде — залпами по противнику!» А сам улыбается. И мы поняли, что это не отбитие контратаки, а новогодний «салют».
Без трех минут полночь. Командир полка снова взялся за трубку телефона. Я стоял рядом, внимательно следил за часовыми стрелками. Часы были проверены по радио, и поэтому наш салют должен был совпасть с заветной минутой рождения нового, 1945 года по нашему, московскому времени. Остается 15 секунд… Наконец — полночь! Новый год!
Я опускаю руку, и командир полка произносит в трубку короткое: «Огонь!» И сейчас же воздух сотрясается от залпа наших батарей. Звенят алюминиевые походные кружки. Командир полка произносит тост: «За нашу победу! За Родину! За дорогого Сталина! За скорое возвращение к дорогим и близким!»
В конце января вся наша группа была выведена из боев. Позиции мы сдали стрелковым частям. В короткий срок восстановив понесенные потери за счет пополнения, полк должен был быть приведен в полную боевую готовность.
Ни для кого не было секретом, что наше дальнейшее продвижение на запад потребует форсирования нескольких рек. Географию-то за годы войны все изучили неплохо, по картам ориентировались. Причем форсировать предстояло не какие-то там речушки, а полноводные реки — Грон, Нитру, Ваг, Мораву… Это все по дороге к городам Брно, Праге.
Формировка полка закончилась в двадцатых числах марта…
В конце марта был начат прорыв обороны противника на реке Грон, а нашей гвардейской конно-механизированной группе по особому сигналу предстояло войти в прорыв. Грон был форсирован, были захвачены плацдармы, наведены наплавные мосты, для нас, конницы, найдено несколько бродов.
Форсированы были Нитра, Ваг и Морава. На подступах к городу Брно гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. Шли кровопролитные бои за каждую высотку, за каждый дом. Противник, чувствуя реальную угрозу потери Брно, бросал в бой все новые и новые резервы, вплоть до подразделений СС, оснащенных десятками танков и бронетранспортеров.
