— О смола! Ну шо?

Ревели самосвалы, они несли тяжкий груз, и несли его в гору. В их движении было долгое упорство, труд до ярости, до семи потов.

Карякину только в одном не повезло — он не поспел к отправке эшелона. Во всем остальном ему повезло. Он хорошо выступил на областной учительской конференции. Его речь о догматизме в педагогике оказалась остроумна, построена только на фактах и завершалась выводами. Догматики были посрамлены — именно потому они хвалили карякинскую речь на все лады. Досталось также плановой комиссии облисполкома: жалуются, что мало денег на школьное строительство, а проекты утверждают дорогие, допотопные. Все это было важно, было записано в решении конференции, а также опубликовано в областной газете. Затем Карякин добился экзамена для Любы Ивановой — удача необычайная. Затем в облпрофсовете он добился самого широкого допуска учеников на строительство комбината — для производственного обучения.

Поверив в свою удачливость, Карякин осмелился завести разговор другой. Беспокоится он о судьбе одного очень талантливого человека. Человек этот священник. Поп, одним словом… Возможно, вы о нем слышали? Нет, не слышали… Так вот мысль Карякина в том, чтобы пригласить попа в школу преподавать математику. Что вы, помилуй бог, Карякин вовсе не представляет себе дело так, что в классе будет преподаватель в рясе — ни в коем случае! Поп этот сложит сан. Ах, все равно нельзя? Ну да, без диплома. И вообще, хоть ты и бывший, а все-таки поп. Как-никак просвещение — сфера идеологическая. Вдруг идеализм какой-нибудь, что тогда? Карякин сказал, что нет, нет, боже упаси, никакого идеализма быть не может. Математика — точная наука. Кроме того, поп этот, можно сказать, диалектический какой-то поп — вот ведь что! Карякин за него ручается. А вообще настало время отрешиться от закоснелых взглядов. Вот в соседней области вопросы такого рода давно уже решают широко, дерзко и оригинально.

На это возразили, что Карякин говорит про соседнюю область так, будто наша область хуже. Наша область не хуже.

А кроме того, Карякин узок. Увлекаясь своими педагогическими новациями, он не видит реальной жизни. Лесохимический комбинат, который строится у него под боком, нуждается в кадрах, и потому пусть Карякин обратится в соответствующую организацию. Желая испробовать все, Карякин пришел в соответствующий трест и встретился там с человеком в ранге начальника отдела. Этот легкомысленный молодой человек сказал: «Мы его берем». ЛХК — современный промкомплекс с программной технологией, в лаборатории математического анализа недостача трех штатных единиц. «Мы его берем! — повторил он, сверкнув очками, за которыми трудно было разглядеть его глаза. — Поп? Это очень пикантно!»

На обратном пути Карякин пригласил с собой начальника сплавной конторы — он отправлялся на катере вниз по реке на генеральную запань. Весь день Карякин смотрел на плывущие берега и думал, что, конечно же, прежняя радость вернулась к нему окончательно.

Уже вечерело, когда, добравшись от Свияги на попутном грузовике, Карякин, усталый и пыльный, шел домой. Около лесопилки его догнал Костя Ряхов.

— Подвезем, Владимир Сергеевич?

Карякин обернулся и ахнул: Ряхов подкатил на ослепительной «Волге». Довольный произведенным эффектом, Костя открыл дверцу.

— Подвезем, чего уж там!

Проклиная Костину въедливость и собственную мягкотелость, Карякин сел на роскошное сиденье рядом, и — чего уж там! — они поехали.

— Делаешь успехи, — заметил Карякин.

Костя не уловил иронии, принял как похвалу.

— Хорош аппарат! Сто двадцать километров в час, как один, вроде прогулки — променад. Вот с отцом Кириллом на курорт едем недели через две.

Карякин спросил про отца Александра — как он, вернулся ли?

— Только что его проводил, — сказал Костя. — Чемоданчик ему внес, пожелал счастливого пути. Пятерку дал… Хо-хо! Надо думать, зарплатка у него теперь разлюли-малина.

— Постой, постой! — перебил его Карякин. — Я что-то не понял…

— Понимать особо нечего. Протоиерея дали ему.. По-ихнему вроде полковник, что ли. А может, и генерал. Шапку особую, камилавку — куда там! Назначение — Курск. У нас, выходит дело, ему не по чину. Я вас, Владимир Сергеевич, по Комсомольской прокачу. Там асфальт положили — чин чинарем…

— Ты, братец, вот что, — спокойно сказал Карякин. — Поворачивай назад. У меня новость поважней…

— А? — не понял Костя.

— Назад, назад поворачивай!

Вальяжный туз из Кости улетучился в один миг. Чуя — дело не просто, он сразу же струсил и притаился. Ослушаться он не посмел.

На перроне, куда Карякин вбежал четверть часа спустя, было уже пусто. Дежурный по станции зевнул и безнадежно махнул рукой. Давно ушел, мол, догоняй! Острое беспокойство овладело Карякиным. Он понял с особенной ясностью, что сейчас, в эту минуту, решается что-то до крайности важное. Вернувшись в машину, Карякин сказал:

— Едем в Свиягу!

Костя взмолился: смазка не та, бензин не тот… Что скажет отец Кирилл? Он же уволит Костю, прогонит взашей.

— Подлый трус! — гаркнул Карякин. Он и сам удивился: вот так глотка! — Будешь делать все, что я тебе скажу. Иначе ты пожалеешь.

…Обочиной дороги, опережая вереницы самосвалов, мимо нагромождений песка и развороченной земли, мимо штабелей кирпича и леса, через строительство в поле мчалась блистательная «Волга». Жидкая грязь из-под колес летела по обе стороны вместе с машиной сплошными круглыми дугами.

Догнать его! Догнать! Тогда, тринадцать лет назад, он ушел от борьбы. Если сейчас он опоздает, то не случится ли что-нибудь и с ним самим, с Карякиным? Не будет ли он жить с сознанием вины за долг, не исполненный до конца? Он обречен будет на оправдывания перед самим собой. Теперешняя его свободная окрыленность покинет его, и неудачи длинным хвостом увяжутся за ним надолго. Он суеверно боялся потерять снова обретенную им веру в себя. Не одного священника хотел он спасти, гонясь за ним и за уходящей зарей. Он и себя спасал.

Автомобиль оседал от скорости. Дорога летела под колеса. Колеса пожирали дорогу, но она была слишком длинна, никак не могла иссякнуть. Костя вцепился в баранку так, что суставы пальцев у него побелели, а сам он будто бы похудел даже, у него заострился нос.

На сорок восьмом километре они проскочили железнодорожный переезд уже на красный свет. Карякин оглянулся. Стрелочник, спуская шлагбаум, грозил им вслед кулаком.

«Ладно, — отмахнулся Карякин. — Пронесло, и слава богу». Священник не выходил из головы. Карякин тоже вспомнил последнюю их встречу. «Вот тебе дело по сердцу, и снимай ты с себя поповскую одежду». Этих слов он не мог тогда ему сказать. Что ответил бы тот, скажи он эти слова сейчас? Скажи-ка вот! Надо его догнать сначала…

Ревущий поезд прервал его мысли — тот самый поезд…

До Свияги по шоссе оставалось еще километров тридцать. Карякин никакого понятия не имел о том, что будет он говорить и как поступит, если догонит священника. Он знал только одно: надо его догнать, потому что в этом залог всего остального, здесь половина дела.

За мостом случились два досадных объезда и фургон, который никак не удавалось обогнать. «Волга» вырвалась вперед, лишь поднявшись от реки встречь закатному небу в зеленый простор лугов. Карякин оглянулся на злосчастный фургон. Дорога уходила назад бесконечной рекой. Карякин смотрел на горящие облака перед собой и пуще машины этой, которая его несла, стремился вперед — туда, куда вела дорога, смело и четко рассекая пространство пополам.

Свияга — тишайший городок — явилась вдруг, как из-под земли выросла. «Волга» прошла по пыльной улице, разгоняя гусей, и стала у вокзала.

Был колокол к отправлению, когда Карякин, сбивая людей, ворвался на платформу. Поезд тронулся. Проводник на подножке торопливо посторонился, сочтя Карякина за рассеянного пассажира.

Карякин прошел через вагон-ресторан в спальный.

— Священник у вас едет? — требовательно спросил он у проводника.