Вряд ли Эдичка хоть что-то хотел сказать, сейчас он напоминал крайне изумлённого суслика. Грустного и изумлённого.

— Лидия Степановна! — внезапно развернулся Карягин ко мне, — объясните теперь вы мне ситуацию. Почему на вверенном вам участке такой бардак происходит⁈ Куда вы, как начальник, смотрите⁈

— На моём участке все нормально, — ответила я, стараясь, чтобы в голосе не проскользнуло злорадство, и сразу наябедничала. — Направление, которое возглавляет товарищ Иванов, перевели под руководство товарища Герих.

Все взгляды скрестились на Герих.

Ну а что! Не надо было мой кабинет захватывать. Получай фашист гранату, как говорится.

— Тамара Викторовна? — тон Ивана Аркадьевича не предвещал ничего хорошего.

Герих позеленела и тяжело поднялась:

— Товарища Иванова только перевели от Горшковой и я не успела…

— При мне в газетах ничего такого не писали, — перебила я Герих.

— Но это ваш результат, который… — вскричала Герих.

— Тихо! — рявкнул Карягин и Герих заткнулась на полуслове, подавившись фразой.

— Напишите объяснительную, — он кивнул на Герих и перевёл взгляд на Эдичку. — Оба. Сегодня же.

Те усиленно закивали, словно китайские болванчики.

— Дальше, — тяжелый взгляд Ивана Аркадьевича прошелся по собравшихся и остановился на Акимовне. Та торопливо подхватилась, расправляя складки юбки.

— Валентина Акимовна, — сказал он, — теперь вы объясните мне, а что у нас по базе отдыха в Орехово?

— Всё хорошо у нас там, — замямлила та.

— А почему тогда её под снос определили, раз так хорошо там всё?

Акимовна вскочила и прижала руку к сердцу.

— Вы мне тут, Валентина Акимовна, умирающего лебедя не изображайте! — вызверился Карягин, — если сердце болит — уходите на пенсию, здоровье беречь надо! Мы тут насильно никого не держим!

Акимовна попыталась что-то возразить, но Ивана Аркадьевича уже понесло:

— Как вы пропустили нормальную базу отдыха под снос по документам⁈ Как⁈ Я вас спрашиваю⁈ Если там всё нормально! Вы что, документы подписываете и вообще их не проверяете⁈ Под наркозом подписываете, да?

— Это не я подписывала! — пискнула Акимовна.

— А кто⁈ Пушкин подписывал⁈ Лермонтов⁈

— Н-н-нет…

— А кто⁈

— Антонина, из отдела кадров, — пролепетала Акимовна, — Её в комиссию привлекли.

— Так! — Карягин развернулся и вонзил взгляд в Щуку:

— Капитолина Сидоровна! Ваш человек подписал акты⁈

— Иван Аркадьевич, я руковожу отделом кадров, и учётом материальных ценностей не занимаюсь, — с достоинством изрекла Щука и бросила торжествующий взгляд на Акимовну.

Ту аж подбросило на месте:

— Но это ваша сотрудница! Ваша!

— Ну и что?

— Тонька акт подписывала!

— Ну и что?

— Тихо! — опять рявкнул Карягин, — базар тут не надо устраивать! Кто кого перекричит. Почему мне звонят с ОБХСС и вопросы задают? Хорошо, что у меня там знакомый, придержали пока материалы. Вы чем думаете⁈ Обе чем думаете⁈

Щука и Акимовна молчали и бледнели всё больше и больше.

— Объяснительные. Обе, — внезапно успокоившись, велел Иван Аркадьевич.

Пока они орали друг на друга, Лактюшкина переглянулась с Жердий, и они тихонечко встали и застыли, стараясь не отсвечивать.

— Еще вопрос, — скрипнул зубами Карягин в сторону Щуки, — что у нас с путёвками в санатории? В объяснительной не забудьте написать.

У Щуки заалели уши, но она промолчала.

— Дальше, — Карягин обвёл оставшихся глазами и остановил взгляд на Урсиновиче:

— А вы, насколько я понимаю, новый работник, Урсинович?

— Да. Я — Виктор Алексеевич, — с достоинством представился тот.

— И вы у нас заместителем работаете, да?

— Да, вникаю, так сказать в дела, — несколько натужно хохотнул он.

— А скажите мне, Виктор Алексеевич, как вас угораздило непроверенный отчёт с ошибками самому Гриновскому отправить?

— Отчёт составляла Горшкова! — с оскорблённым достоинством ответил Урсинович и изобразил вселенскую обиду. — И если она непрофессионал, то почему вы мне вопросы задаете? С неё и спрашивайте!

— Спрошу! И с неё спрошу, — согласился Иван Аркадьевич, и я почувствовала, как холодок прошел по позвоночнику. — Но сейчас я разговариваю с вами. Извольте встать!

В конце он рявкнул так, что перепуганный Урсинович аж подорвался с кресла (с моего вообще-то кресла, которое он заимел привычку занимать).

— Отчёт не Горшкова отправила, а вы! Так зачем вы наши ошибки Гриновскому показали⁈ Зачем трактористов в Красный уголок завели? Зачем распускаете слухи по всему предприятию⁈

— Да я не… — промямлил Урсинович.

— Молчать! — рявкнул взбешенный Иван Аркадьевич, — Много на себя берете! Нужно еще проверить, кто информацию в газету и ОБХСС слил! Не затем ли вы в депо «Монорельс» пришли⁈

— Да я не…

— Разберемся! Назначим проверку и разберемся! А сейчас — тоже объяснительную мне на стол!

Иван Аркадьевич резко развернулся к Альбертику.

Так получилось, что все стояли сейчас на ногах, и лишь Альбертик сидел. Один.

И выглядело это, мягко говоря, странно. Нелепо и странно.

— А что же ты Альберт Давидович, такой срач устроил? — уставшим голосом спросил Иван Аркадьевич, нависая над ним, — Бардак. Хаос какой-то. Меня всего ничего не было, а ты чуть депо «Монорельс» не угробил. С тремя бабами, ипиегомать, разобраться не смог? Где ты это чудо взял, Урсиновича этого? Зачем он тебе нужен? Почему непроверенного человека до таких дел сразу допустил? Я же тебе всё в хорошем состоянии оставил. Бери. Рули. Так нет же! Чуть всё не просрал…

— Да я…

— Рано, — перебил он Альбертика, — Рано тебе еще руководителем такого ранга быть, Альберт. Здесь, конечно, моя вина. Дал маху. Поверил в тебя…

— Иван Аркадьевич, — голос Альбертика зазвенел от сдерживаемых эмоций, — я старался и не моя вина…

— А чья? Чья вина⁈ — рассердился Иван Аркадьевич, — если ты директор предприятия, то вся вина — твоя и только твоя! И не надо искать крайних и виноватых! Если ты не смог организовать людей, не создал условия, не предвидел неприятности, то тебе, как руководителю — грош цена!

— Иван Аркадьевич, — тихо проговорил Альбертик, — я готов написать заявление об увольнении…

— А вот тут ты, дружочек, просто так не выкрутишься, — покачал головой Иван Аркадьевич, — раз накрутил, намутил — умей ответ держать. Будь мужиком.

— Что со мной будет? — упавшим голосом спросил Альбертик.

— Пока будет расследование. И молись, чтобы всё обошлось и тебя не посадили.

— Иван Аркадьевич! — голос Альбертика ощутимо дрогнул.

— И тоже пиши объяснительную. Лучше чистосердечное признание, Альберт. Поверь, это лучше…

Когда Иван Аркадьевич разогнал всех по рабочим местам писать объяснительные и мы остались в кабинете одни, Иван Аркадьевич спросил:

— Ну рассказывай, Лида. Как тут и что тут…

— Иван Аркадьевич. Я же вам ещё в Москве всё рассказала, — удивилась я. — А больше ничего такого и не было.

— Я не о работе, — Иван Аркадьевич вытащил из кармана пачку сигарет и выбил оттуда одну сигарету. Покрутил головой в поисках пепельницы, поморщился, затем взял вазочку, вытащил оттуда цветы и поставил её на столе перед собой.

— О себе расскажи. Почему у тебя тёмные круги под глазами? — он смачно затянулся. — Тяжко тебе пришлось тут с ними?

Мне захотелось расплакаться и рассказать всё, что случилось у меня. Могучим усилием воли я сдержалась и улыбнулась ему:

— Да всё хорошо, Иван Аркадьевич. У меня дома всё хорошо — Светка растёт, в школу вот собирается. Римма Марковна варит варенья на зиму. Вышивкой увлеклась. А больше и нет никаких новостей.

— Плохо, — стряхнул пепел из сигареты в вазочку Иван Аркадьевич.

— Почему плохо? — удивилась я.

— Потому что мужика тебе надо, Лида, — Иван Аркадьевич выпустил дым и пристально посмотрел на меня сквозь сигаретный фимиам. Молодая баба, всего тридцатник, а кроме работы и чужого дитяти и нет в жизни больше ничего…