Горячая рука обхватила меня и дернула назад, отменяя тот шаг, что я сделала.

— Да-ашка… — шепот в моих волосах. Обжигающие ладони на ребрах, животе, груди. На всей мне — живой, чувствующей, настоящей.

— Дурочка моя, куда собралась? — дыхание у виска, и меня крутанули, смяли, стиснули так, что где-то там, в глубине каменной меня что-то дрогнуло. И вдруг оказалось, что они все еще здесь, та наивная девочка, ее детская мечта и вера в счастье, которые так и не смогли перемолоть каменные жернова того давнего отчаяния.

За спиной захлопнулась дверь, отрезая нас с Марком от всего мира. Мужские губы коснулись моих, гладя, успокаивая, изучая. Шепча какие-то нежности и глупости.

— Даша, моя сладкая девочка, — пробормотал Марк. Чуть отстранился, заставив меня почти застонать от огорчения. Обнял лицо ладонями, погладил большими пальцами скулы, провел по губам и снова их поцеловал.

— Дашка, неужели думала, я тебя отпущу? — пробормотал, кусая за шею, словно ставя свою метку. — Даже не надейся.

Потянул меня куда-то, и в следующий миг мы уже стояли посреди гостиной его двухкомнатного номера, и Марк целовал меня так отчаянно, словно ему дали разрешение сделать это лишь один-единственный раз в жизни. Вот этот, первый и последний.

Дышал со мной одним дыханием, словно боялся, что если его губы не получат, не выпьют мои, то умрут от желания и жажды.

Что руки перестанут жить, если не будут гладить, мять и сдавливать всю меня, каким-то непостижимым образом умудряясь быть везде одновременно.

Я уцепилась за край его футболки и потянула вверх, вытаскивая из-под ремня джинсов, чтобы запустить под нее руки, в невыносимом желании прикоснуться к его коже на ребрах и животе.

Зарыться пальцами в темные волосы на груди — я столько раз тайком подглядывала за ним на пляже, гадая, каково это — трогать его вот так? Будто он твой, в безраздельной собственности, и вся эта роскошь мускулистого, идеального мужского тела — тоже твоя.

Марк поднял руки, помогая мне, и с шипением втянул воздух, когда мои пальцы, наконец, добрались до желанного. Начали его гладить, бесстыдно шаря, исследуя, трогая и даже подглядывая, задрав его футболку, чтобы увидеть те самые кубики на прессе, от которых все женщины сходят с ума.

И я тоже сошла, мгновенно и, наверное, навсегда.

— Дашка, что ты творишь? Еще пара таких взглядов, и я возьму тебя прямо здесь, на ковре, — сдавленно пробормотал Марк, пытаясь поймать мои шарящие по нему ладошки.

Я хихикнула и прилипла к нему, обняв за спину и прижимаясь животом к его распирающей джинсы эрекции:

— Почему бы не попробовать? — куснула его сосок сквозь ткань футболки и тут же подула на это место.

— Ну смотри, потом не жалуйся, — выдохнул Марк, поддернул меня повыше и впился в губы.

Уже без всякой нежности, властно, по-хозяйски. Так, будто мой рот — его, в безраздельном владении. Бесстыдно, со стремительно нарастающей страстью, захватывая его весь целиком.

Даже когда касался только нижней губы, или покусывал верхнюю. Когда сплетал свой язык с моим, касался нёба или проводил по зубам, Марк владел сразу всем.

В шальном, качающемся мире его жадный рот посылал по моим венам жар. Будил ощущения, которых я раньше не знала и не думала, что способна такое понять.

— Марк… — не знаю, что я хотела сказать или спросить. Или попросить.

Нетерпеливые руки стягивали с меня платье, как-то по-особому лаская. Гладя, помогая губам, целующим шею и плечи, и щетине, сладко царапающей мою вздрагивающую кожу.

— Марк… — я вдруг вспомнила, что хотела от него. — Свет… Выключи свет.

Раздался смешок:

— Да-ашка, что за аттракцион застенчивости? — мужская рука пробралась под резинку моих трусиков и погладила сначала одну ягодицу, потом другую. Шлепнула и снова погладила. — Так и быть, сегодня даю тебе возможность постесняться в последний раз. Ты красива, моя Даша.

Толкнул к двери спальни, шепча в губы:

— За это утащу тебя на кровать — ковер получишь в следующий раз, маленькая развратница.

Прохладные простыни под обнаженной спиной, душистая полутьма южной ночи, и Марк, ласкающий густым синим взглядом мое обнаженное тело, пока его руки неспешно расстегивают джинсы.

— Раздевайся скорее, так нечестно, — зашипела я, больше не в силах ждать.

Уголки напряженных губ дрогнули, руки отпустили так и не расстегнутый ремень. Марк шагнул ближе к кровати и позвал:

— Тогда помоги мне, Даша. Без тебя никак.

Марк Бахтин

— Марк. — пропищало мое персональное счастье, и завозилось под боком, устраиваясь поудобнее.

— М-м? — промычал я, улыбаясь, — Дашка нашла, наконец, как уложить голову на мое плечо, и теперь принялась гулять по мне ладошкой, подыскивая, куда ее пристроить.

Шевелиться не было желания, думать не получалось, спать не хотелось.

Тянуло просто лежать, чувствуя, как рядом дышит, смущенно сопит и о чем-то беспокоится моя девочка. Уже взрослая, такая красивая, неожиданно горячая и отзывчивая к моим ласкам.

В паху шевельнулось и начало наливаться, стоило вспомнить, как она льнула ко мне, отвечая на поцелуи. Растворяясь в них и снося мне голову своими тихими стонами.

Нет, надо дать ей отдохнуть — почти всю ночь я не мог оторваться от нее, без конца трогая, целуя, кусая и входя в податливое тело.

Раз за разом кончая и снова возбуждаясь, стоило ей пошевелиться, или посмотреть на меня так, как получается только у нее — будто я единственный мужчина в мире, а все остальные не в счет.

Осторожная ладошка легла мне на живот, поерзала, — нет, не удобно, — и поползла дальше.

Коснулась плеча, запуталась в волосах на груди, которые она всю ночь с интересом трогала и опять вынырнула — что-то не так.

Ну, давай, девочка Даша, найди то место, откуда не захочешь уходить.

— Марк. — снова пропищала она смущенно, положила руку на солнечное сплетение и расслабилась, — да, это оно, тут идеально.

Я накрыл ее пальчики своими, прижал, чтобы не вздумали убегать, и снова глубокомысленно промычал:

— Эм-м?

Нет, Даша, помогать не стану, — сама говори, что тебя так беспокоит. Или я прямо сейчас снова прижму тебя своим телом, потому что опять хочу.

Я протянул руку и погладил по круглой попке, столько дней маячившей перед моими глазами, и заставлявшей мой член болезненно дергаться каждый раз, стоило ее увидеть.

Никогда не думал, что я фанат этой части женского тела. Оказалось, да, и еще какой.

— Отличная попа, Даша. — повторил то, что думал.

Подхватил ахнувшую и начавшую смущенно розоветь красавицу, и уложил на себя.

— Марк. — она с ужасом и восторгом приоткрыла рот, явно ощущая мое возбуждение, и прислушиваясь к тому, как оно упирается ей в низ живота.

— Что Марк? — я непонятливо поднял брови и толкнулся ей навстречу, вдавливая в ее мягкость ноющий от желания член. — Ты что-то хотела сказать?

— Д-да, только я забыла, что именно. — она чуть двинулась, уже и сама волнуясь. — Ты что, опять хочешь?!

— Это ты сделала из меня озабоченного маньяка, теперь расплачивайся. — Я надавил ей на плечи, заставляя сползти вниз. Туда, где уже пульсировало так, что перед глазами темнело. — Дашка, срочно успокаивай его.

Она фыркнула:

— Как же, я! Ты и раньше был озабоченным. — и, закатив глаза, передразнила ехидным голоском: — Мой жеребе-ец…

— Хочешь покататься? — я вздернул ее вверх и усадил на себя. — Объездишь меня, красавица?

Розовые щеки сделались совсем пунцовыми. Она завозилась, смущенно опуская глаза, а меня прошила догадка:

— Дашка, ты что, никогда не была сверху?

Судя по ее неловкому движению, я был сто раз прав.

Блядь, этот ушлепок, ее муж, вообще спал с ней? Пять лет замужем и ни разу ничего не пробовала. Даже удивительно, что этот урод догадался хотя бы лишить ее девственности.

— Значит я буду твоим первым жеребцом. — засмеялся я, хоть и злясь, но почему-то ощутив удовольствие от мысли, что тут я буду у нее единственным.