С той поры бутылка саке стала привычной спутницей Окити во время прогулок вдоль моря. Часто видели ее прохаживающейся у самой воды — то и дело она прикладывалась к горлышку; в такие дни напивалась буквально до потери чувств. Иногда алкоголь возбуждал Окити до такого состояния, что ей казалось: произошла переоценка ценностей, жизнь в американском консульстве, по сути, не так уж и плоха… Можно сказать, ей даже нравится прислуживать консулу и всячески ублажать его. В такие минуты Окити убеждала себя еще и в том, что бывшие соседи просто завидуют ей — сами-то погрязли в скучных серых буднях… Да пусть убираются ко всем чертям! Она, Окити, единственная и неповторимая, а они — никто, пустое место! Она — избранница, потому что выпуталась из рутины нищенской крестьянской жизни.

Однако наступали в сознании моменты просветления, и она болезненно ощущала, что все так же страдает и мучается от того, что ее избегают. Видно, так продолжалось бы всегда, живи Окити рядом с родным поселком Симодой: для всех своих земляков она навсегда осталась бы наложницей иноземца — Тодзин Окити.

Наверное, поэтому девушка искренне обрадовалась, когда в 1859 году Тоунсенд Харрис сообщил ей важную новость: его переводят на работу в Токио (в ту пору — Эдо). Счастью ее не было предела — ведь она тоже переезжала на новое место вместе с Харрисом!

Первые недели в Эдо оказались восхитительными; Окити постепенно привыкала к жизни в посольстве, и у нее не оставалось времени на выматывающие душу эмоциональные переживания. Нравилась новая обстановка, в которой так неожиданно очутилась. Посольство Америки располагалось в огромном зеленом саду, рядом с храмом Земпуку Азабу. В отличие от ее прежнего жилища здание новое, просторное и светлое. Окити вдруг почувствовала, что и ей, и всей американской дипломатической миссии словно самой судьбой дан шанс начать все заново.

В столице жизнь Окити стала более спокойной, и она постепенно свыклась со своим новым положением. Даже само ее имя, Тодзин Окити, больше не беспокоило — те, кто постоянно насмехались над ней, презрительно его повторяя, сейчас ведь очень далеко, в Симоде.

Окити стала сопровождать Тоунсенда Харриса повсюду: на блистательные вечера, приемы и другие торжественные церемонии. С интересом прислушивалась ко всем разговорам дипломатов, касавшимся судьбы ее родины. Иногда на таких важных приемах начинала фантазировать, и тогда ей казалось, что и сама принадлежит к высшим кругам общества, от которых зависит очень многое, в том числе и судьба Японии. Она забывала, что является всего лишь игрушкой, красивой куклой американского дипломата, — судьба ей позволила держаться за фалды его фрака, да и то лишь на совсем непродолжительное время.

Однако тихая, спокойная жизнь на новом месте вскоре нарушилась из-за ужасной встряски: 15 января 1861 года в посольство не вернулся верный помощник и личный переводчик Харриса — Генри Хьюсксн. Очень скоро до Окити дошли слухи, что молодого человека убили из политических соображений и преступник не найден.

С этим жизнерадостным, добродушным молодым человеком она успела подружиться. Тянуло ее к нему еще и по той причине, что он больше других в консульстве подходил ей по возрасту. Генри, настоящий дамский угодник, красивый, учтивый, с удивительным чувством юмора, всегда подбирал подходящие слова в нужные моменты и сам неизменно пользовался успехом у женщин. Окити осыпал комплиментами, и она видела — многие местные дамы сходят по нему с ума и почти все готовы простить юноше, что он не японец. Понимала, что Хьюскену нравится ее искренность, сдержанность и необыкновенная красота. Но она принадлежала Тоунсенду Харрису, а потому Хьюскен никогда не позволял себе с ней ничего лишнего и старался держаться от нее на почтительном расстоянии, как, впрочем, и полагалось ему по этикету.

Всем этим слухам она отказывалась верить, пока в посольство не доставили окровавленное, искалеченное тело Генри; долго плакала и горевала — уж очень внезапно и трагично оборвалась эта молодая жизнь… «Как же это могло случиться?! — недоумевала девушка. — Ведь только вчера мы разговаривали и я видела его так близко… Он улыбался мне, а в его глазах сияло солнце, и вдруг…»

Глядя на него — безжизненного, Окити поняла — скоро и для нее тихие, безмятежные дни в американском посольстве кончатся. Да и вообще, нет в жизни ничего вечного, все на свете рано или поздно заканчивается.

После гибели помощника и переводчика Харрис стал все больше уходить в себя; приступы болезни участились. Сама дипломатическая миссия в Японии начала терять прежний блеск — ей не достичь уже прежнего уровня. Без обаятельного юного голландца все в посольстве сделалось скучным и обыденным. А уже летом 1862 года до Окити дошли слухи, что Тоунсенд Харрис намерен вернуться в Америку.

— Харрис-сан уезжает к себе на родину, а что теперь будет со мной?! — плакала перепуганная Окити.

Обескураженная обрушившимися на нее новостями, со страхом ждала наступления каждого следующего дня. Шли недели, но слуги продолжали упорно твердить, что Харрис Одзи-сан («старик Харрис») серьезно заболел и больше не может оставаться в Японии, а потому очень скоро, может быть через месяц-другой, покинет страну и отправится к себе в Америку. Эти слухи особенно часто звучали в присутствии Окити. Правда, допускалось это не из злорадства, а из сочувствия к бедной девушке. Слуги искренне жалели ее, прекрасно понимали, что жизнь «использованной и выкинутой за ненадобностью наложницы иноземца» не то что сложна, а попросту невыносима в жестокой Японии — стране, где не умели и не хотели прощать. Окити теряла защиту всемогущего консула, и теперь ее участи никто не позавидовал бы.

В последние месяцы Тоунсенд Харрис совсем ослабел и очень редко требовал от Окити физической близости. Девушку это радовало; в общем, Харрис оказался человеком довольно добрым, и она к нему искренне привязалась. Вот почему счастлива была исполнять обязанности сиделки и подруги, что исключало необходимость интимных отношений. Только сейчас, впервые за все время своего пребывания в американском консульстве, Окити стала получать настоящее удовольствие от работы, и как раз именно теперь все для нее должно кончиться раз и навсегда.

В июне 1862 года могущественный, властный покровитель Окити Тоунсенд Харрис возвратился в Америку. Девушке выдали увесистый мешочек с золотом за услуги — теперь ей предстоит самой определять свою дальнейшую жизнь.

Окити еще несколько дней оставалась в консульстве. В это время настроение у нее постоянно менялось: то она грустила, то сердилась на судьбу, не имея и представления, что ждет ее дальше. Ей всего двадцать лет, и перед ней простираются десятилетия неизвестности. Может быть, наступит время, когда люди перестанут отвергать ее; простят несчастную, ни в чем не повинную девушку и тогда счастье снова улыбнется ей… Но сколько времени пройдет, прежде чем она заслужит прощение простых японцев, таких же, как она сама… И главный вопрос: стоит ли ей оставаться в Эдо или разумнее все же вернуться в родную Симоду?

Ведь она успела потерять семью, друзей, жениха и теперь осталась совсем одна; страшилась одиночества, и порой наступали минуты, когда ее не ужасала мысль покончить жизнь самоубийством. Однако у нее на это не хватало сил, а потому девушка предпочитала топить горе в саке. В состоянии опьянения она по крайней мере забывала о проблемах и уходила в мир, где существовали лишь ее безумные фантазии — ни обвинений, ни обвинителей, только гармония и покой…

Бывали времена, когда она злилась на Тоунсенда Харриса и проклинала его — испортил ей всю жизнь! Этот американец забрал ее из родного дома, где у нее была работа и спокойное существование; выдернул из привычной среды, сделал наложницей… А когда все кончилось, без всякого сожаления вернулся к себе на родину, предоставив Окити барахтаться в этой сложной действительности и самостоятельно искать способы существования.

Как мало может женщина в суровом мире, где все заботятся только о мужчинах и все устроено так, чтобы именно они получали удовольствие от жизни и ни о чем серьезно не задумывались! Женщины — это как цветы: мужчины срывают их, чтобы полюбоваться некоторое время, а потом со спокойной душой оставить — пусть медленно увядают. Но есть еще вот что: чем красивее женщина, тем больше несчастий суждено ей вынести. Отец, думала Окити, тысячу раз прав: лучше родиться такой же, как все, и прожить тихо, незаметно; тогда никто не вырвет тебя из привычного, пусть серенького, но зато такого надежного мира.