Родитесь почаще, живите подоле! И пусть сократовские формулы: «Познай самого себя» и предельно скромная «Я знаю, что ничего не знаю» – звучат громче среди современной молодежи!»
И это – не призыв к возврату идеализма, а попытка с позиций современного диалектического материализма очистить практику нашей жизни от некоторых извращений в виде сугубого практицизма поступков, примитивного карьеризма в поведении, преклонения перед авторитетами; снять навеянные ходом событий последних лет одиозные характеристики с некоторых лиц и посмотреть на них хотя бы с позиций так называемого «здравого смысла».
И, конечно, это – не нравоучительный трактат, а простой рассказ с некоторыми рассуждениями о жизни и судьбах русских интеллигентов XX века. Свою историю мы должны знать и бережно хранить.
На длинном жизненном пути мне пришлось встретиться с огромным миром ощущений, идей, с пестрым калейдоскопом событий и людей самого различного масштаба и качества в отношении талантов, энергии, морального облика и т. п. Но среди пестрой толпы изредка выделялись отдельные единицы, отличающиеся каким-то особым своеобразием поведения, мысли, отношением к окружающему миру, к своим обязанностям. Это и есть наши, отечественные сократы, которые уже самим своим существованием поднимали ведомый ими коллектив на качественно иной, высший уровень. И я счастлив тем, что мне пришлось встречаться, сталкиваться и даже работать с ними. В своих дальнейших рассказах о прошлом они, естественно, выйдут на первый план, но я не собираюсь ставить на них сократовского штампа, указывать на них пальцем: «Смотрите, вот Сократ!» Надеюсь, что читатели не хуже самого автора разберутся, кто из огромной толпы заслуживает по-настоящему этого высокого звания.
В своем изложении, принявшем по необходимости мемуарный характер, я старался обойти сугубо личные переживания, а фиксировал внимание читателя на событиях общественного значения, в которых по свойствам моего характера и темперамента мне приходилось активно участвовать. В результате потребовалось изображение исторического фона, на котором развертывались описываемые события. Мемуарный характер изложения воспоминаний о прошлом сразу ставит вопрос об объективности изложения. Пожалуй, этот вопрос наиболее серьезный и, я бы сказал, наиболее сложный.
В современной мемуарной литературе преобладают воспоминания крупных военачальников (маршалов), и в них часто сквозит штабная правка. Видимо, в военных мемуарах без этого и не обойтись, но те же дневниковые записи, начатые К. Симоновым, мне нравятся больше. Ведущие политические деятели и дипломаты, оставившие после себя мемуары, пожалуй, более других были склонны к причесыванию пережитых ими событий под жесткий гребень своей эпохи. Таковы замечательные записки Цицерона «О старости, о дружбе, об обязанностях». Эпоха республиканского Рима была бурной и для него трагической (заговор и убийство Цицерона). Записки Черчилля, известного идеолога империализма, отличаются особой апологией его мировоззрения. Объективное изложение событий военных лет можно найти в талантливо написанных воспоминаниях А. А. Игнатьева[5], нашего военного атташе во Франции, и советского посла И. М. Майского[6] в Англии.
Но особый интерес для меня представляли мемуары ученых или о них. Я здесь не могу останавливаться на классических образцах мемуарной литературы типа «Детство и отрочество» Льва Толстого и его обширных дневниковых записей, «История моего современника» В. Короленко, «Детство. Мои университеты» М. Горького. Эти классические образцы общеизвестны. Они отдельными фрагментами входят в школьные программы. В последние годы стала известной обширная переписка А. Чехова с артисткой Книппер, с его родными, писателями. Театрализованный показ по телевидению сделал эту переписку широко известным и весьма привлекательным документом.
Я остановлюсь здесь на солидных по объему монографиях, изданных за последние годы, и прежде всего на мемуарах академика Н. П. Дубинина[7]. Эта монография представляла для меня особый интерес потому, что волею судьбы мои и Н. П. Дубинина жизненные пути тесно переплетались. Он родился в 1907 г. и на 9 лет моложе меня. Мы оба родом из Самарской губернии. Толпы голодных беспризорников я наблюдал на Самарском вокзале и по всему пути экспедиции Самарского сельхозинститута в Ташкент – «город хлебный». В 1920–1921 гг., когда я сбежал из голодной Самары в «Петровку» – Тимирязевскую сельскохозяйственную академию, я сталкивался с ними на базаре под Сухаревской башней и по подвальным этажам «Садового кольца» у Никитских ворот. И нет ничего странного в том, что объектив фотокорреспондента смог зафиксировать улыбающуюся физиономию 12-летнего мальчишки Коли Дубинина, выглядывающего из-за плеча В. И. Ленина, приехавшего на Красную площадь на первомайский парад 1919 г. Коля Дубинин был парень любопытный и проникал в любую щель. Для того чтобы установить подлинность случайного снимка подростка, потребовался специальный криминалистический анализ портрета 60-летнего академика Н. П. Дубинина.
Моя деятельность в Саратове была тесно связана с селекцией и семеноводством зерновых культур на Среднем и Нижнем Поволжье и близким знакомством с известными деятелями по опытному делу к селекции: Н. М. Тулайковым, Г. К. Мейстером, К. Ю. Чеховичем, Е. Н. Плечек, А. П. Шехурдиным, В. Н. Мамонтовой и др. С моим переходом на Уральскую СХОС и позднее в СибНИИЗХоз (Омск) я тесно был связан с геоботаником И. В. Лариным и довольно детально изучил природные условия поймы р. Урала, так поэтически изображенные в монографии Н. П. Дубинина, часто встречался с волками, бесчисленными стоками сайгаков в полупустыне Прикаспия.
После того долгие годы я был связан с заболоченными и засоленными бескрайними пространствами Барабы, защитил успешно в тяжелые послевоенные годы докторскую диссертацию, но после известной августовской сессии 1948 г. ВАСХНИЛ долгое время носил тяжелую для того времени кличку «менделиста-морганиста», многократно увольнялся по «собственному желанию» из сельскохозяйственных вузов (Новосибирск, Барнаул), принимал активное участие в целинной эпопее на Алтае, в Западной и Средней Сибири.
В общем, я варился в том же кипящем котле, что и академик Н. П. Дубинин, но только в другом, более скромном качестве, и по линии в основном почвоведения, агрохимии, растениеводства, общего земледелия и агромелиорации. Мне при этом пришлось встречаться с тем же огромным рядом представителей биологической и сельскохозяйственной науки, который упоминается в первом издании монографии. Но отзывы о них часто поражают читателей своей субъективностью, а иногда и противоречивостью.
О своем воспитателе и учителе, великом Н. К. Кольцове, Н. П. Дубинин сообщал, что он привлекался в 1920 г. по делу о контрреволюционном «Тактическом национальном центре» за секретное хранение его денежных средств и был приговорен к расстрелу с заменой пятью годами лишения свободы. К этой характеристике следовало бы добавить, что главный обвинитель Ревтрибунала т. Крыленко в своей заключительной речи сказал: «В отношении пяти подсудимых я считаю возможным спокойно заявить, что не требую никакого наказания… Пусть уйдут они отсюда свободными». В эту группу входил и Н. К. Кольцов.
Н. П. Дубинин добавляет к этому: «Да, это была скорбная ошибка Н. К. Кольцова. Строя новую жизнь России, творцы этой жизни могли простить эту ошибку, но они не имели права ее забыть» (Дубинин, с. 60).
Спрашивается, имел ли право профессор Н. П. Дубинин после такого оправдательного заключения Ревтрибунала в лице т. Крыленко снова в печати напоминать о «скорбной ошибке» своего учителя Н. К. Кольцова, зная великолепно о сложной обстановке первых дней Великого Октября? Может быть, следовало ограничиться упоминанием о мудром и милостивом решении Ревтрибунала, в те незабываемые дни беспощадно расправлявшегося с контрреволюцией?
