Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Эрмин раскурил трубку. Наконец-то ему вновь захотелось почувствовать вкус голубого дымка. А услышанное очень похоже на правду.

— Значит, — на всякий случай спросил он еще раз, — ты полагаешь, твой брат не мог нанять кого-нибудь из арендаторов, оборванца из ваших деревень, заплатив два десятка пиастров? Полиция учитывает такую возможность.

— Так бывает, — задумчиво сказал мальчик, — когда речь идет о словесных оскорблениях, женских дрязгах или иных обидах. Тогда, пожалуй, да, — продолжал он, покраснев, одновременно искренне и со стыдом, в глубочайшем смятении души всего лишь умный, рассудительный ребенок, не думающий о себе. — Но мой брат Мансур не настолько горяч, его гордость недостаточно самовольна. Он мог бы не подчиниться отцу, если бы тот просто запретил, не назвав причины, которая имеет для Мансура значение. Однако отец назвал причину, и с нею Мансур не мог не считаться, ведь речь шла о деле всех арабов в этой стране. Нет, сидна Эрмин, тот, кто ищет убийцу среди феллахов, только попусту тратит время. Нашего друга убил человек из другого лагеря, и его надо найти!

Эрмин смотрел во взволнованное лицо мальчика, вернее, уже подростка, который произнес эти слова как пылкий обет.

— Он будет найден, — спокойно подтвердил он. — Ты и я, мы найдем его.

Газеты воздержались от пространных комментариев. Писали, что боролись с живым, никогда, кстати, не отрицая его блестящих талантов, но перед лицом смерти складывают оружие. Политика убитого была неудачна; он ставил партийную страстность намного выше общего дела и растерял симпатии, коль скоро вообще имел таковые. Однако в то же время все сокрушались о жертве разбойного нападения, ибо лишь о таком нападении и могла идти речь. И резко сетовали на растущую опасность плохо освещенных городских улиц. Полиция, впрочем, уже идет по определенному следу.

Арабские газеты по тону мало отличались от еврейских. Лишь в сообщении ведущей националистической редакции сухо, без обиняков, прозвучало, что убитый пал жертвой своих сионистских противников, что имеет место политическое убийство и полиции следует вести поиски в этом направлении.

Короткая эта фраза привела к необычайным последствиям.

Глава восьмая

Бесконечные разговоры

— Вы читали хоть одну его строчку?

— Статьи, интервью. Весьма наблюдательные, но совершенно ошибочные в выводах. Добрый де Вриндт по уши погряз в стародавних временах. Всегда видел лишь еврея-одиночку, который просил о терпимости.

— Разумеется. Но я имею в виду не его политику. Я имею в виду его глубинную суть. Он ведь, говорят, был поэтом. Вам знакомы его стихи?

— Откуда. Кто читает по-голландски?

Собеседники исчезли в тени кустов и узких дорожек.

Была ночь следующего дня. Несколько чиновников и лидеров еврейской общественности собрались в доме доктора Ауфрихта, о котором мы уже упоминали. Ни один не приехал на своей машине, добирались на такси, на автобусе, многие пришли пешком; звездная летняя ночь манила прогуляться. Бодрящий ветер, благотворный воздух побудили их расположиться между живыми изгородями и тонкими деревцами сада; за небольшим скромным домом он сплетал свои посыпанные гравием дорожки. Люди курили, пили сельтерскую с фруктовыми соками. Иные из мужчин в светлых костюмах накинули на плечи легкие пальто; женщины вскоре скрылись в доме — посмотреть на спящих детей и обсудить с госпожой Мирьям Ауфрихт сложные проблемы воспитания в этой стране.

Предстояло решить, надо или нет демонстративно участвовать в похоронах противника, покойного де Вриндта. Седой непримиримый Авраам Вилькомир высказался против. Широкоплечий, круглоголовый, в неглаженых брюках, он сидел, прислонясь к стволу невысокой оливы, отличавшей этот сад от прочих. (Тальпиот — совсем новый пригород; строительная компания нашла здесь лишь считанные старые деревья, когда приступила к возведению домов для чиновников.) В его светлых глазах отражалось пламя свечи, которая в стеклянном бокале горела ровно, не трепеща.

— Я не вижу причин менять нашу позицию касательно этого предателя. Арабские журналисты могут писать все, что им заблагорассудится, — разве вы намерены оглядываться на них? — Вилькомир был руководителем «Керен каемет», одной из крупнейших и влиятельнейших институций страны, которая на бесчисленные пожертвования, крохотные и достаточно крупные, поступавшие со всех концов еврейского мира, приобретала здесь землю и переводила ее в общую еврейскую собственность, то есть передавала в наследственную аренду поселенцам и товариществам. Поголовно все иммигранты из России видели в нем лидера. Остальным его напористое упрямство зачастую мешало, однако ж и у них он пользовался уважением. Было ему за семьдесят, шесть десятков лет он работал на Движение, которое сформировалось в России задолго до Теодора Герцля.

— Мар[45] Вилькомир, — вставил хозяин дома, высокий, худой мужчина, черноглазый, в роговых очках, — рассмотрим вопрос чисто по-человечески. Убит лидер оппозиции — опустим убийство: лидер оппозиции погиб, скажем, в результате дорожной аварии. В любой стране мира депутаты правящей партии проводят его к могиле, в любой цивилизованной стране. Разве не будет простой добропорядочностью, если доктор Казанский и еще несколько человек пойдут за гробом от имени исполнительной власти?

— Что за сравнения, — буркнул старик, своей круглой седой бородой похожий на русского крестьянина.

А довольно молодой мужчина в высоких сапогах, с моноклем в глазу и в черной кипе неприязненно вскричал:

— Вы забываете, мы живем на Востоке! То, что в вашей лицемерной Англии именуют политической добропорядочностью, здесь трактуют как слабость, и, пожалуй, справедливо.

Хозяин дома, молодой доктор Ауфрихт, с безмолвной улыбкой посмотрел на говорившего, на его белую тужурку в обтяжку, на модного покроя бриджи.

— Талантливым журналистам надо бы всегда только писать, — дружелюбно заметил он. — Впрочем, вам-то участвовать вообще необязательно, хотя доктор де Вриндт когда-то принадлежал и к вашей партии — до того, как вы приехали сюда.

— Боюсь, в стране вас не поймут, — возразил молодой доктор фон Маршалкович, покраснев от досады. Он строил из себя ортодокса и принадлежал к числу идеологов радикальной буржуазной молодежи, молодых националистов, которые смотрели на арабов как на цветных туземцев, а в каждом англичанине чуяли политического интригана. — Нет, — для вящего подтверждения он хлопнул себя по колену, — мы участвовать не намерены. И не удивляйтесь, если легионеры выйдут на митинги протеста.

— Мы не боимся, — отозвался из темноты спокойный голос. Там, с трубкой в зубах, сидел доктор Гилель Казанский, довольно молодой представитель сионистской исполнительной власти. — Я видел доктора де Вриндта всего лишь два раза в жизни и никогда с ним не разговаривал, что вообще-то скверно, но вы ведь знаете, такова наша жизнь здесь — разные круги общения. Но хоронить его мы должны сообща. Давайте послушаем. что скажут рабочие. Ну, товарищ Меир? Как решит «Гистадрут»: участвовать или нет?

— Участвовать, — ответил тот, к кому он обращался, невысокий загорелый мужчина с живыми глазами и закрученными усами, из-под которых, точно рупор, торчала сигара. «Гистадрут», Всеобщая федерация еврейских трудящихся, как городских, так и сельскохозяйственных, был в стране огромной силой. На самоотверженности его членов почти в той же мере, что и на капиталах фондов, зиждилось возрождение Палестины. Казанский тоже вышел из ее секретариата.

Доктор фон Маршалкович сердито заворчал. Эти избалованные любимчики Движения, рабочий класс с его социалистическими учреждениями, коммунистическими поселками и жизненным укладом, с его вечной готовностью к соглашению с арабским народом, не пользовались симпатией у него и его друзей. Во-первых, профсоюз мешал созданию «здоровой экономики», а кроме того, со своими двадцатью тысячами членов оказывал сильнейшее влияние на подрастающую молодежь. Сектанты не от мира сего, думал он, не политики, они, и их Н. Нахман, и вся камарилья вокруг него, им место в Дганье или еще где-нибудь на Генисарете, но не здесь, в центре событий.

вернуться

45

Господин (иврит).

27
{"b":"839435","o":1}