— Полчаса, — процедил он и ушёл.

— Он зол, потому что прибыли его родители. Они хотят увидеть внуков, — сказал Ташасскар, — Я был с ними на корабле. Именно они и спасли меня. Точнее привезли на казнь.

— Не будет никакой казни! — стала я уверять змея, но тот только горько усмехнулся, показывая, что мой муж уже всё решил.

— Не грусти обо мне! Я рад, что на Руанави будет хоть один даархит…

Я подошла ближе, с болью и сочувствием провела пальцами по его ранам и синякам, залечивая их. А потом мы снова целовались. Исступлённо, самозабвенно, упиваясь сладостью губ, дыханием. Не отдам тебя! Да, это глупость, особенно после того, что произошло в пещере с озером, но я так решила! Когда пришёл Мунон со стражей, я вышла вперёд, к свету от коридора. Теперь осветительные лампы на магии были везде, даже в глубоком подземелье Атрауна.

Ташасскар рассказал мне, что с ним произошло. Его завалило в проходе, но Нюя спасла его. Зато не смогла помочь его родичам, которые были в глубинной пещере. Он выбрался наружу, переломанный, раненый, обессиленный. Не понимая, не помня ничего, что было в Туимасс, он брёл вперёд к затоку. Там уже сидели четырнадцать даархитов из клана Белых рогаток. Три женщины, двое детей и девять мужчин. Они ждали. Чего? Чуда. И оно произошло: устыдившийся своего упрямства и малодушия, Танон Линави снарядил грузовое судно за сыном. Они и подобрали их. Увезли в Линави. Там он и лечился все эти годы. Тайком шпионили жрецы для правителей через воду за жизнью Мунона в Атрауне. Они так радовались рождению малышей! Иногда упоминали, что демоница такая тихая, неживая. Ташасскар пробрался к Чаше грёз, через которую Донон и Доита следили за демонами. И увидел её. И сына. Боль была неимоверной! Словно с него заживо содрали шкуру. Он вспомнил, что сделал его змей. И закричал. Доита прижималась к нему грудью, делая вид, что сочувствует, но в её глазах горел злой огонь. Она рада страданиям соперницы. Даархит снял жадные руки со своей шеи и ушёл просить Танона об услуге.

— Ты разделил со мною жизнь? — спросила я Муни. Он кивнул, — Тогда ощути то, что у меня на сердце!

Щёлкнули замки на оковах, Ташасскар упал со стоном на пол. Мунон смотрел на бывшего друга так долго и пристально, что я уже стала сомневаться в затее.

— Ты будешь жить в Тёмной крепости! — я беззвучно ахнула! Тёмной крепостью называли старый особняк, принадлежащий самому первому Чёрному Алмазу. Мрачное, чернейшее место в Атрауне! Сам сорхит уже устроил себе Ледяной Чертог в миниатюре, выстроив его у реки, откуда и взял собственно материал. Теперь там лежат оба ковра, там заняли своё место его корабли, которые с удовольствием рассматривают наши дети. Там мы любим друг друга, вспоминая нашу встречу.

Даархит в тот же день пошёл к своему будущему дому — обустраиваться. Заклятия сохранили в нём всё необходимое для жизни, продукты я отправила со слугами, велев им всё там прибрать, застелить постель, смахнуть пыль. Все следующие дни мы гуляли подальше друг от друга. Мунон уехал к Жемчугам, решившись на встречу с родителями. И детей забрал. Всё правильно — это их родня.

Суан часто пропадал в Тёмной крепости или Доме Змея, как его прозвали теперь. Сын был счастлив! У него есть отец, настоящий, не приёмный. А Ташасскар благоговел над ним, ловил каждое слово и жест. Как-то он сказал мне, что сын похож внешне на него, но характер у него мой. Нежный, любящий, сердце доброе и преданное.

Мы нескоро стали любовниками — слишком многое стояло между нами. Но вот однажды я осталась. Змей сверкал глазами в ночной тиши, он нашёл мои губы, потом жадно накинулся на моё тело, ласкал и упивался им. Я выгибалась, царапала его руки и плечи, хваталась за чудные волосы, обнимала ногами, притягивая его ближе. Близко, теснее, чтобы ощутить его жар, его страсть. Какой Туимасс? Этот период не иначе как выдумка самого Суашша! Потому что Ташасскар готов был любить меня в любое время, только бы я была рядом. Мы пробыли вместе несколько дней, пока не вернулся Мунон и не сказал, что он намерен сплавать на родину. Я дала согласие, но детей не разрешила взять. Он нахмурился, упрямо поджал губы, но согласно кивнул.

Ворон понимал меня как никто. Он молчаливо принял моё решение. Даже Эмиасс осудил за прощение. Я пыталась сказать, что даархит не виноват, что безумие было явно неприродным, наведённым, но мой вид после изгнания Миртуу навсегда запечатлелся в его сознании.

— А-а-а! Мамочка, я бегу-у! — кричала моя Алия, перебирая маленькими ножками и мчась мне навстречу. Упала. Но на мягкое: травка тут же стала гуще, принимая в свои пушистые объятия свою фаворитку, — Встаю, уже встаю!

Во дворце всё кувырком: все бегают, украшают дверные проёмы, окна, парадные и не очень залы. Скоро праздник Перелома Года. Его мы отмечаем в тот же день, что и раньше — в декабре. Собираются все расы, пир длиться три дня. Все рады увидеться, рассказать, кто женился, кто родил детей. Должны прибыть саашту. Латакк уже дважды отец — его сыновья такие же суровые птенчики, как и папа с дядей. Туака за пять лет моего беспамятства простила нас обоих, тем более, что теперь принц всецело принадлежит ей, детям.

Листая командует прислугой, как заправский полководец. Но её слушают без возражений. Даже здоровенные Опалы и Ониксы спокойно становят тяжёлые вазы, куда надо, двигают мебель и таскают продукты. Дворец сверкает от магии, топорщится гирляндами и цветами, витают такие запахи, что живот сводит! Жарят целых кабанов, горы рыбы и птиц.

Алия звала меня в Тронный зал, говорила что-то о снеге. Да, она так же любила снег, как и я. Адаван и князь Мораван всегда устраивали нам обоим персональный снегопад. Дочь звонко смеялась, как я шутила, за нас обоих.

Возле трона стояла моя статуя. Она искрилась, переливалась. Точная копия. Мораван? Да, вот он, рядом. Ещё надеется. Нет, я не могу так! Отвернулась от требовательного взгляда тамонца, обошла статую. Малышка уже её и на зуб попробовала, восхищённо гладила. Адаван по привычке пустил снежок в её сторону. Я посмотрела на него. Что-то было в его глазах… решимость?

— И что это Мораван? — спросила я князя.

— Подарок на ваш День рождения. Мы с Адаваном сделали. Вам не нравиться? — улыбался князь теперь часто и охотно. Вот и сейчас он сиял от удовольствия, видя, что мне статуя льстит.

— Нравится! Благодарю! Поставлю её в саду…

— О!! Можно мне её забрать к себе? — вошёл в зал Нанагаран. Обнял меня, обжёг поцелуем. Тамона грустно проследил за нами. За Нани, как всегда, смиренной тенью зашёл Заоран. Я уже сказала ему, что могу взять его только любовником, а он не решил ещё, что лучше: стать моим на моих условиях, или страдать и надеятся дальше. Впрочем, в нашу последнюю совместную ночь он готов был на всё!

— Нет, я уже обещала её установить в саду! Возможно возле фонтана. Да, там… — передо мной колыхнулось алое марево. Я отшатнулась. Все с тревогой спрашивали, что случилось, — Я… всё хорошо. Просто голова закружилась… Пойду прилягу.

Ворон подхватил меня на руки и унёс в спальню. Полежал со мной, даря ласку и любовь, но я с тревогой думала, что это марево я вижу не впервые. Эти пятна появлялись на траве в саду, на стене спальни Ташасскара, когда мы занимались любовью. И во сне я слышу голоса… Я схожу с ума! Печально, но это так. Мужьям не говорю. Если я и правда спячу окончательно — Эми поймёт и изолирует меня. Детей я уже родила, народы объединила, так что могу делать всё, что захочу. В том числе и сходить с ума…

За дверью тихо переговаривались мои мужчины, прибегали дети. Их развели по спальням. Алия пустила мне под дверью вьюночек, от чего я расплакалась. Прибыл отец из Школы. Там тоже будет праздник. Остались некоторые студенты специально для того, чтобы отпраздновать подальше от взрослых.

— Милая? Что случилось? Мы все так встревожены! — сел он рядом. Я протянула руку, он тут же сжал её своими узловатыми пальцами. Его тепло так дорого мне! Он всегда меня поддерживал и понимал.

— Мне кажется, что я схожу с ума… Я вижу алые пятна, а во сне слышу голоса. Они зовут меня, просят их впустить. Что это?