В конце коридора, из щелей двери того самого здания, где, по нашим предположениям, находился отряд, пробивался свет.

Дата уверенно распахнул дверь зала и остановился на пороге. Мы стали за ним.

— Кто здесь начальник? — Дата спрашивал таким начальственным тоном, что все невольно встали. Смуглый молодой человек с волосами до бровей и с усами, свисавшими до нижней губы, направился к Дата. У дальней стены зала в козлах стояли русские, французские и турецкие винтовки. Повсюду в беспорядке валялись телогрейки, башлыки, шапки. С потолка тускло светила бронзовая лампа. Проникавшая в открытые окна сырость была пронизана запахом листьев и травы. У смуглого под серой черкеской был красный архалук, узкую талию украшал маузер с серебряной насечкой. Он подошел к Дата, но тот не дал ему сказать ни слова:

— Да, ничего себе, загнали людей, как баранов, в комнату и балагурите, будто ожидаете из церкви жениха с невестой...

— А в чем дело?..

Молодой человек в серой черкеске нахмурился. Дата, будто не слыша его, продолжал резким тоном:

— Сообщили тебе, что банда Дата Букия приближается к городу?

— Сообщили.

— Ну, а ты что делаешь? Доверился пьянице сторожу, а тот сейчас спит без задних ног?

Молодой человек переспросил его:

— Спит? — и, разъяренный, направился к двери.

— Сесирква, проводи начальника, покажи ему пьяного сторожа!

Сесирква сразу смекнул, что означали слова Дата, и последовал за начальником милиции.

Букия посмотрел на винтовки, изобразил удивление. Медленным шагом подошел к козлам. Особоотрядчики расступились, давая ему дорогу. Дата прошел мимо длинного ряда винтовок, затем обратился ко мне и к лазу:

— Уже две недели, как приказано заменить турецкое и французское старье русскими винтовками, — он показал на ружья и сердито продолжал: — А здесь никто и пальцем не пошевельнул, чтобы выполнить приказ. — Он взял одну из винтовок, вынул обойму, заглянул в патронную коробку, приблизил дуло к лампе, прищурился и, уже вконец разъяренный, в сердцах бросил ружье на стол.

— Наверное, и револьверы содержите в такой же чистоте, — ядовито улыбнулся он.

Кое-кто виновато опустил голову. Дата взглянул на стоящего впереди тщедушного человека в черкеске:

— Дайте-ка ваш револьвер, — и протянул руку.

Тот вытащил из кобуры парабеллум и отдал его Дата. Дата прижал его стволом к столу и мгновенно разобрал на части. Проверил пальцем обойму и недовольно посмотрел на владельца оружия.

В дверях показался Сесирква.

— Все, у кого есть револьверы, два шага вперед, — и Дата многозначительно посмотрел на лаза.

Четыре особоотрядчика подошли к Дата. У двоих на поясе висели маузеры. Букия насмешливо оглядел их.

— Посмотрим, когда вы в последний раз чистили свое оружие. А ну-ка, давайте!

Дата строго посмотрел на разоруженных отрядчиков и знаком приказал им отодвинуться назад. Они, как загипнотизированные, повиновались. Дата позвал лаза, показал на козлы, где были установлены ружья. Когда Шовкат занял указанное место, Дата откинул бурку, в руках его блеснул парабеллум. Мы последовали его примеру. Ошеломленные случившимся, отрядчики и не думали сопротивляться.

— Стоять на месте, не двигаться, вы окружены!

Дата прошелся перед замершим отрядом.

— Будем знакомы. Я и есть тот самый Букия, на которого вы собирались поохотиться. Будете вести себя благоразумно, мы вас не тронем. Нас интересует только оружие.

Пленников препроводили в большой подвал, где уже находились сторож и начальник отряда. Когда всех разместили, Дата обратился к пленным:

— Сидите спокойно, не то обойдемся с вами так же, как вы с большевиками! — и затворил за собой тяжелые двери.

Тем временем наши ребята обыскали все здание, собрали до пятидесяти винтовок, столько же револьверов, патроны.

Кто-то из наших ребят наткнулся во дворе на узкий ход, в конце которого мерцал светильник. Мы спустились по крутой лесенке. У двух запертых камер на табуретке дремал сторож. Спросонья он принял нас за свое начальство, и лишь когда Сесирква снял у него с пояса связку ключей и приказал молчать, понял, что мы пришли без приглашения.

Отворив двери камеры, Дата велел заключенным выйти. В одну из камер втолкнули сторожа и закрыли за ним дверь. Из двадцати заключенных восемнадцать оказались крестьянами. Большинство из них числилось «политическими заключенными» особого отряда.

В коридоре нас встретил Шовкат. Сказал, что все готово и нужно спешить. В это время наши ребята привели какого-то человека. Дата долго смотрел на него. Шовкат зажег спичку, осветил его и, издав глубокий стон, бросился вперед.

Но Дата вовремя схватил его за руку, оттеснил назад и с улыбкой сказал молчавшему до сих пор незнакомцу:

— Пусть будет доброй наша встреча, батоно Кондрате!

Пораженный Арачемия молчал, во все глаза глядя на Букия.

— Свяжи этому господину руки, накрой его буркой и посади на коня. Здесь у нас нет времени с ним разговаривать, возьмем с собой, — обратился Дата ко мне.

...Солнце стояло в зените, когда мы вернулись на пастбища. Пастухи от радости не знали, что делать. Приготовили завтрак. Мы спрятали оружие в надежное место.

Целый день мы отсыпались. Дата проснулся раньше всех. Когда я поднялся, он уже закончил разговор с Арачемия.

— Это какой Арачемия, следователь? — спросил Ваган.

— А ты откуда его знаешь? — удивленно посмотрел на гостя хозяин.

— Хм, — улыбнулся Ваган. — Кто не знает Арачемия? Сволочь, опасный, вероломный человек.

— Именно. Он вел следствие по «делу» Дата и его товарищей. Черт знает, на какие только подлости не шел, как только не мучил их.

— Вообрази себе, что этот подлец держался бесстрашно. Ведь бывает, что люди, которые мучают других, нередко становятся жалкими трусами, когда сами попадают в опасность, и готовы на все ради спасения собственной шкуры. Этот же при первой встрече не пожелал и разговаривать, сказал Дата: «Напрасно теряешь время, ничего от меня не добьешься», — и будто онемел. Дата даже понравилось такое упорство, он оставил его в покое. Позвал во второй раз ночью. Я, Бекве, лаз и Сесирква были там же. Арачемия держался надменно. Вошел в шалаш и молча сел в угол. Дата медлил, не начинал разговора. Молчание нарушил Арачемия:

— О чем вы будете говорить со мной, шкипер?

Он сидел, глядя прямо перед собой.

— Да о многом хочется переговорить. Ты мне ночами спать не давал, все допрашивал. Ну, а теперь мы поменялись местами, — Дата достал из нагрудного кармана трубку.

— Я допрашивал потому, что это было продиктовано законом, правосудием. Меня назначило следователем правительство, а кто ты? Обыкновенный разбойник, живешь в лесу, как зверь, я не желаю говорить с тобой.

Он не смотрел на Дата.

— Твое счастье, что я в хорошем настроении, — тихо сказал Дата.

— Да если б даже был в дурном!

— Ты не боишься смерти?

— Я хочу, чтобы вы быстрее выполнили свои намерения, Букия! — Он поднял голову и посмотрел в глаза Дата. — Тяжело только ожидание смерти.

— Почему ты решил, что мы хотим убить тебя? Если б мы попали в твои руки, ты бы нас расстрелял?

— Конечно.

— Потому что бодяге и колючке мы предпочитаем полевые цветы? Вас ненавидят за насилие, смерть, погромы.

Арачемия нахмурился.

— Интересы республики, народа требуют наказывать непокорных.

— У народа вы ни о чем не спрашиваете, а говорите от его имени?

— Так ведь ложка прекрасно знает, что кипит в котле! — Он посмотрел на нас с холодной улыбкой.

Дата зажег трубку, долго дымил ею, потом негромко заговорил:

— Ты, конечно, образованнее меня, но скажи, пожалуйста: откуда ты знаешь, чего хочу я, чего хочет рабочий, чего хочет крестьянин?

— Довольно, не люблю толочь воду в ступе! — резко сказал Арачемия. — Прикажи, пусть отведут меня и расстреляют. От меня ничего не узнаешь, знай это.

— Мы и не собирались тебя убивать.

Арачемия поднял голову, при едва мерцающем свете коптилки посмотрел в широко открытые глаза Дата, пытаясь прочесть в них, правду ли он говорит или обманывает, как нередко делал он сам? Неужели его отпустит живым человек, которого он не так давно обрек на смерть? Ему, опытному следователю, нетрудно было убедиться в искренности слов Дата, и в глазах его появилась какая-то надежда. Он почувствовал себя увереннее, потребовал воды. Сесирква принес ему кружку молока. Он выпил.