Улыбка продержалась на моем лице ровно двадцать шагов — полминуты, пока я шла по школьному двору, с интересом разглядывая кучки разношерстных подростков. Мне нравилось, что я практически не выделялась из толпы. В большинстве своем все выглядели бедно и просто, и мне это было по душе. Это означало, что я смогу их понять. Смогу понять — значит, смогу и влиться.
Мои размышления прервались, когда я увидела того самого парня.
Нет, ТОГО САМОГО. Русского. С парковки. И, как ни хотелось этого признавать, похоже, он здесь учится — отчего-то это осознание пришло мне в голову в первые же секунды.
Первый инстинкт подсказывал, что мне нужно бежать. Натянуть капюшон и слиться с толпой — мне же не может повезти настолько, что мы будем в одном классе, верно? Но нет.
Правильная Ванда сразу понимает, что это за чувство, преобладающее над страхом и сосущее под ложечкой. Чувство вины. И когда эта Ванда понимает, что облажалась, она всегда стремится исправить ситуацию. Наивная, глупая, непроходимо тупая Ванда. Дура, которая даже таким простым и понятным инстинктам подчиниться не может, и уже, собравшись с духом, сама же делает первые твердые шаги в направлении хищного зверя, вместо того, чтобы как можно скорее от него скрыться.
Зачем? Конечно. С самым искренним намерением извиниться.
Кажется, с этим мрачным долговязым психом тоже было что-то не так. Любой другой на его месте тут же бы рассвирепел от гнева, заметь меня в толпе. А ведь он замечает меня, я же вижу. Чувствую в эту секунду, как только сталкиваюсь взглядом с его крайне хмурым лицом, как нутро вопит от ужаса и делает еще одну отчаянную попытку подтолкнуть меня к бегству. Но нет — я твердолобо продолжаю шагать навстречу неприятностям, а Альк… Так ведь его зовут, кажется, верно? Альк отчего-то улыбается. Хищно, неправильно. Так, как не должны улыбаться психически здоровые люди. Радуется тому, что добыча сама идет ему в руки?
Стоит мне оказаться рядом с ним на расстоянии вытянутой руки, как его клешня тут же бесцеремонно сцапывает меня за шкирку и одним рывком привлекает к себе.
— Я успел соскучиться, — мурлыкнул он мне на ухо, а мне тут же хочется съежиться до размеров пылинки, только бы больше не ощущать мерзкого тепла его дыхания.
Нет, ну а чего ты ожидала, Ванда? Вполне логичное развитие событий. Да и, черт возьми, мы на школьном дворе, вокруг куча людей — так что этот псих снова лишь выебывается и только. Помни, зачем ты здесь. Просто извинись и отделайся от него.
Правда, вот, ладони против воли вжимаются в грудь парня, пытаясь хоть как-то сохранить жалкую дистанцию между нами. Когда ты ощущаешь запах одеколона человека — это уже ненормально. Слишком близко. Настолько, что вот-вот — и я начну ходить по самому краю собственного самоконтроля.
— Слушай, я хотела просто извиниться. Повела себя как дура. Отпусти, пожалуйста.
Мне хотелось бы тщательнее подбирать слова, но когда эмоции сильны — тут уже не до умных реплик, наоборот, тебе лишь бы выпалить поскорее все, что думаешь. Вышло плохо. Я почти скатилась в позицию жертвы. Так нельзя.
Потому, разумеется, и этот придурок даже не подумал отстраниться. Наоборот, словно бы чуя мое самое уязвимое место, придвинулся еще ближе, запуская пальцы мне в косу и растрепывая ее.
— Ты испортила мне стекло, зайчонок, — почти даже ласково говорит он, но я всем своим нутром ощущаю угрозу. — Помимо этого ты ещё посмела сбежать в разгар ссоры, а я этого терпеть не могу,
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Если держаться спокойно и невозмутимо, в принципе, все идет не так уж и плохо, ведь правда? Правда ведь?
Усилием воли я попыталась заставить себя расслабиться и не сопротивляться. Разжать пальцы, которыми я вцепилась в грудь парня и отпустить его.
— Я же извинилась. Предложила отработать. Что тебе еще нужно? — ну вы только посмотрите на меня. Сама безэмоциональность и вежливость. Я даже хотела сказать, что могу и деньги достать, если Альк захочет, но вовремя прикусила язык. Если ему принципиальны бабки — он бы сразу об этом сказал. Но, судя по всему, ему важно показать всю свою дурь и поиздеваться, наслаждаясь, вдоволь. И, раз уж мы будем видеться каждый день — нужно молча вытерпеть все на самом корню, не усугубляя неприязнь между нами.
Кто знает, на что этот псих способен. И вообще — запоздалая здравая мысль! — лучше держаться от него подальше. Разобраться сейчас, на месте, и больше не пересекаться.
Осложнить ситуацию могло лишь то, что я могла выкинуть опять что-то мерзкое, потеряв самоконтроль, но пока я вроде бы успешно держала себя в руках.
На лицо парня я не смотрела. Единственная слабость, что выдавала весь мой внутренний ужас. Но, готова поспорить, сейчас на нем можно было увидеть что-то, напоминающее удивление, судя по заминке, что он себе позволил. Серьезно? Удивился моей выдержке и самообладанию?
Разумеется, я тут же вскинула на него взгляд.
— Живи, — он сплюнул это слово на землю, даже не пытаясь скрывать внутренней борьбы. Я ясно и четко увидела то, как вопреки сказанному, этот русский борется с желанием уничтожить меня, размазав по асфальту.
— Брысь отсюда, дура, — добавил он, резким движением отталкивая от себя.
В голове словно бы возникла огромная сияющая красная кнопка, к которой потянулась невидимая рука и чуть не нажала ее. Нет-нет-нет, Ванда. Тебя и впрямь отпустили с миром, ты ведь этого и хотела, верно? И черт с ним со зреющим чувством обиды и унижения — ты сможешь с ним справиться.
А вот чувство вины уходить не хотело. Словно было в этом парне что-то... неуловимое, но то, про что я точно знала — вот такие тупые поступки, как мой тогда, с этой дурацкой жвачкой, и сделало его в итоге таким озлобленным и психованным. Или тебя так разжалобило то, что он тебя отпустил, несмотря ни на что?
Ой, ну и тупая баба. Но ведь ты не можешь иначе, верно?
Я только и успела, что заправить за уши выбившиеся пряди и сделать пару шагов в сторону, стараясь не обращать внимания на то, что на нас, оказывается, все это время пялилось довольно большое количество народу. Все мое восприятие сжалось до совсем маленького кусочка этого мира, где была я и раздражающее лицо этого верзилы, полное эмоций, которые мне не хотелось вызывать ни в ком и никогда. А еще — моих собственных обиды, чувства вины, и совершенно противоречащему ему ощущению “я этого не заслужила”.
— Со жвачкой тупо вышло, — я уже собиралась уходить, но снова развернулась к Альку лицом, нервно цепляясь пальцами за лямки рюкзака. — Не знаю, что нашло на меня. Я сама понимаю, что это... мерзко.
Не ответит — и пусть. Главное, что мне на душе стало в эту секунду немного легче. Лишь на секунду, потому что уже в следующую было ясно, что я снова испортила все, что только можно было испортить.
— Пошла вон отсюда, — внезапно зарычал Альк, впечатывая кулак в капот собственной машины.
Серьезно?!
Я по привычке замерла. Всегда замирала. Словно бы тело подавало сигнал — не сопротивляйся, тогда будет менее больно. Время ожидаемо замедлилось — вот ты пытаешься заставить себя пошевелиться и сбежать, а в следующую секунду уже думаешь, куда бить и как — в пах или солнечное сплетение, чтобы хоть как-то защититься, или наброситься, расцарапывая лицо в ответ. Глупость, конечно — если тебя ударят по лицу, в первые мгновения ты даже вспомнить, как тебя зовут, не сможешь. Вон как машину свою помял... И вот Альк снова замахивается... А я снова замираю. Не могу сделать и шага. Лишь закрываю глаза и жду.
Раз, два, три.
— Вали отсюда! — раздается совсем громогласно почти над самым ухом.
На этот раз подействовало. Пусть даже из-за участившегося сердцебиения, шумевшего в голове, этот возглас донесся до моего сознания с опозданием и словно сквозь толщу воды, мой инстинкт самосохранения наконец-то сработал. Стоит ли говорить, как быстро я накинула капюшон и дала деру?
Остановилась я только лишь на пороге школы, ощущая, что меня начинает нехило потряхивать. Нормальная реакция организма на пережитый стресс, на самом деле, вот только хотелось бы, чтобы он нормально реагировал в те моменты, когда я буквально сую свою голову в мясорубку, а не после. Успокоиться сходу не удалось — дрожь перешла в тошноту, и я поняла, что первым делом в новой школе буду искать не нужный кабинет, а туалет. Не самый плохой вариант , на самом деле. Скрыться где-нибудь на время, прийти в себя, ни в коем случае не позволять себе слез и унять любую нервную дрожь, которая может меня выдать. И — очень важно! — постараться не думать о произошедшем.