Даже отношения с Кэрол у нас наладились почти идеально. Она перестала плакать, я — все чаще проводила с ней время не только тогда, когда ей требовалась помощь. Я даже поверила в то, что и впрямь смогу измениться. Если уж стать не примерным подростком, то точно тем, кто заслуживает каждую отложенную сотню баксов в конверт "на колледж". Смешно, конечно — суммы в нем даже на машину не хватит, но тетка смеялась и постоянно говорила, что главное начать. В это я тоже постепенно начинала верить. Мол, главное начать. И плевать, сколько уже упущено.

К очередному из таких совместных уроков я даже успела подготовиться, потому и настроение у меня было отличное, да и впечатлить Алька тем, что я даже отрывок из повести могу выучить, как было задано, дорого стоило, как минимум, чтобы стереть с его лица одну из этих его самодовольных ухмылочек. Кто же знал, что именно в такой прекрасный день на урок пожалует сам директор... И что взгляд его упадет именно на меня.

— Мисс Боуман... Пройдите со мной.

Я нахмурилась, точно зная, что ничего не делала предосудительного в последние дни. Но с места поднялась, помня, что закатывать лишние сцены ни к чему. Уж лучше в самом кабинете один на один высказать все, что я думаю по этому поводу.

— И вещи свои захватите, — добавил директор, чем сильнее меня насторожил — выходит, разговор он планировал надолго, раз уж даже на этот урок я не вернусь?

— Что это значит? — почти одними губами прошептала я Альку, спешно запихивая учебник и тетрадь в рюкзак. — Совсем они там уже поехали…

— У тебя дома что-то случилось, — пробурчал Альк, явно недовольный тем, что я выдернула его из погружения в мысли, — Так что кто-то из родных, скорее всего, за тобой пришёл.

Сердце заколотилось от чувства неясной тревоги. Такого попросту не могло со мной произойти. Кто-то из родных? Зачем Кэрол понадобилось являться за мной в школу? Не было ничего, ничего, что могло этому поспособствовать. Мысли моментально начали биться изнутри о черепную коробку, а руки трястись, словно подсознание обо всем догадалось раньше, чем я сама. Или я зря паникую? Рассыпанные ручки из пенала невзначай лишь усилили эту самую панику. Еще и все смотрят, включая учителя... Пожалуй, последнее и вынудило меня спокойно, но при этом совершенно не помня, как, дойти до директора. И только после я встала, словно вкопаннная:

— Я не хочу.

— Пройдемте, мисс Боуман...

— Я не пойду! — уже на повышенных тонах, с невесть откуда взявшейся твердостью сказала я.

— Не устраивайте сцен, — уже строже сказал директор, чем окончательно сломил мое едва-едва зародившееся сопротивление, потому как после этой фразы я почувствовала себя очень и очень глупо.

Делая шаг за порог кабинета, я уже понимала, что не то чтобы что-то не так. Все сильно не так.

Уже в своем кабинете мистер Дрейк сообщил мне, что Кэрол лежит в больнице. Что-то с сердцем — оно у нее всегда барахлило. А еще — что органы опеки успели позвонить ближайшим родственникам. Дальше были разговоры про то, что я могу на сегодня отправляться домой и все в таком духе… 

Я уже не слышала. Все словно потухло в один миг.

Потому что у меня был только один “ближайший” родственник.

***

POV Альк

Губу до сих пор безбожно саднило, как и разбитую скулу. Но хуже всего болели кулаки, одним из которых я как раз долбился в дверь дома девчонки.

Была глубокая ночь, так что неудивительно, что она долго не выходила. Но у меня внутри бушевала такая буря и злоба, что я знал, что не могу просто исчезнуть из её жизни, не высказав всё напоследок.

Было бы время, я бы обошёл дома всех, кому хотел начистить рожи, но рассвет вот-вот займётся, а мне надо уйти из города раньше него.

Между тем днём, когда её забрали прямо с урока, и этой ночью прошло около полуторам недель. Время перестало для меня существовать с тех пор, как меня посадили в изолятор.

Кто же виноват, что это мудачьё, задирающее меня, упало так неудачно на камень спиной, что ему напрочь перебило нерв. И теперь, в лучшем случае, он сможет самостоятельно пить из трубочки. И кто же виноват, что последней каплей стали упоминания как раз той истерики, которая случилась с ней на стоянке.

Моя вина лишь в том, что я не сдержался, что ударил этого пидора, когда он сказал, что я обломал девке секс с нормальным мужиком, который из неё сделал бы женщину.

Потом было много крови, ударов, чьи-то выбитые зубы, сломанная рука и сломанный позвоночник. Долгие нудные часы в изоляторе, где время угадывалось лишь по тику часов на руке надзирателя. А потом появился дед.

Он отчитывал меня часов пятнадцать без остановки, изматывая, казалось, каждую частичку моего тела бесконечными упражнениями. Пару раз в меня прилетало чем-то тяжёлым вроде книги, я уже не наблюдал за этим. И я бы стойко стерпел всё это, но итогом всему стала новость о том, что завтра я уезжаю в военную академию.

От осознания, что вся моя жизнь превратится в одну круглосуточную встречу с дедом, меня словно перемкнуло. В глазах потемнело.

Я и не заметил, как успел повалить его на землю. Пожалуй, в трезвом уме, я бы не сумел это сделать, ибо опыт дедовский в рукопашных боях был поболее моего. Но тут меня, казалось, не остановит даже отряд спецназа.

Отчего-то вспомнилось, что это именно он отослал сестру учиться в Польшу, хотя была возможность с его связями пристроить её где-нибудь в Америке. Вспомнились все вечера, когда мне приходилось допоздна засиживаться на улице, лишь бы не наткнуться на него.

Пару ударов прилетело и мне. Но мне хватило навыка и сил вырубить его, а после, быстро побросав первое попавшееся, как мне казалось тогда, самое необходимое, в сумку, уйти. Я и не подумал взять машину. Это всё равно, что нарисовать на себе одну огромную мишень.

В мысленную корзину отправились и кредитки родителей. Я лишь вытащил из кошелька матери наличку в тридцать долларов, зная, что она меня простит.

Я уже собирался двинуться прямо за город, импровизируя по ходу дела, как ноги меня сами понесли к дому девчонки.

Терять нечего.

Убедившись, что открыла мне именно она, я первым делом сплюнул ей под ноги кровавой слюной. С момента побега я не переставал покусывать щёку изнутри, раз за разом разрывая её в кровь.

— Вот что я думаю о помощи таким, как ты. Жалкие дуры, которые только и умеют ныть и жалеть себя, вместо того, чтобы встать со своих ебучих колен и бороться. А других выставляют виноватыми лишь потому, что им оказалось не похуй, что они захотели помочь и защитить. И огребли за это. И ты, и жалость к тебе, и всё остальное – идите нахуй. Надеюсь, больше никогда не увидимся, -- последнее я прорычал особенно злобно, ударяя уже по косяку двери кулаком и разворачиваясь, чтобы уйти.

— Эй, — попытавшись меня остановить, она схватила меня за предплечья и заглянула в лицо, прямо босыми ногами ступая на землю с крыльца и нагоняя. — Что... Что ты говоришь такое? Что с тобой произошло?

Я раздражённо выдернул руки из её хватки и в отместку перехватил её за запястья, слегка встряхивая от злости, что так и не нашла выхода из меня даже после избиения деда.

И только сейчас, сквозь дурманную пелену я разглядел девчонку. Выглядела она так, как девушки выглядеть не должны. И дело не в полуголом состоянии — она открыла дверь, будучи в одной толстовке — а в коже. И синяках на ней.

Если бы я увидел такое на своей сестре, я бы убил того, кто ей такое устроил. Тут же я разозлился ещё больше: на девку, что она такой предо мной предстала, на себя, что мне не плевать, на мир, в котором такое происходит.

Я мог как-то неправильно или слишком больно хватать девушек, особенно в пылу страсти, но я всегда приходил в себя, когда видел, что беру лишка.

Это ведь девушки.

Меня приучили, что они слабее и нежнее. Что им сложнее защититься от этого мира, особенно от мужчин.

Я снова вспомнил слова того пиздабола, которого отправил в инвалидное кресло, и от этого мои пальцы ещё сильнее сжались на запястьях девушки.