— Беотийцы — храбрые воины, — уязвлено заметил Хаген, — ив каком бы смятении они ни были, добрая половина твоих арелатских рыцарей останется сегодня на поле боя.

— Вот этого-то я и не хочу допустить, — процедил сквозь зубы король. — Зачем мне крошить твои войска и терять своих лучших воинов, если между нами заключен союз против более страшного врага?

— Нет ничего хуже, чем ослаблять друг друга перед главной битвой, — согласился Хаген. — Но что можно сделать? Я сумею остановить своих, только став самим собой. А ты доберешься до Аль-Хазрада лишь во время боя.

— Выход есть, — бросил Арвен. — Я предложу ему поединок.

— Он может отказаться, — с недоверием прошептал Хаген. — Хотя если «могильщик» все еще продолжает изображать меня, то положение просто не позволит ему так опозориться перед войсками.

Арвен кивнул.

На рассвете следующего дня герольды, проскакав между передними рядами двух армий, провозгласили волю короля Арелата. Он предлагал своему августейшему брату не проливать кровь доблестных воинов с обеих сторон, а сойтись лицом к лицу в честном поединке, чтобы разрешить исход битвы.

Подобный вызов с древнейших времен считался священным, и уклониться от него мог только трус. Аль-Хазрад попробовал было переиграть ситуацию, заявив, что ему, благородному королю Беота, чья кровь чище ледников в горах, не пристало вступать в бой с бывшим наемником. «Могильщик» потребовал избрать двух сильнейших воинов из обеих армий и провести поединок между ними. Красные от стыда за своего короля беотийские военачальники услышали, как с недалекого расстояния Арвен насмешливо крикнул:

— Самый сильный воин в моей армии все равно я! А король, как ты знаешь, Хаген Дагмарсон, если это, конечно, ты, может сойтись в поединке только с равным!

«Даже враги сомневаются, что Хаген — это Хаген! — пронеслось по рядам беотийцев. — Настоящий Хаген никогда бы не отклонил брошенного вызова! Мы видели нашего государя в битвах, он храбр!»

Аль-Хазраду ничего не оставалось делать, как принять вызов. Похолодевшей рукой он тронул поводья лошади и выехал вперед. «Могильщик» не был воином и мог надеяться только на свое колдовство. Но стоило Арвену вытащить вместо обычного меча клинок, на лезвии которого ярко горела золотая чаша, как по телу мага пробежала дрожь. Он сознавал, что король Арелата сейчас недосягаем для его магии. Более того, от меча с чашей исходила такая угроза, что Аль-Хазрад попятился бы, если б не сидел верхом.

Не дожидаясь, пока его противник придет в себя, норлунг поскакал вперед. Жаркое сияние, окружавшее его клинок, заметили оба войска. Люди в суеверном страхе подались назад. Еще секунда, и Аль-Хазрад, пришпорив коня, понесся прочь. Скачка не позволяла жрецу сосредоточиться, принять нужную позу и совершить серьезное магическое усилие, чтобы покинуть тело короля Хагена. Поэтому «могильщик» несся, не разбирая дороги, в надежде достичь ближайшего леса, но его лошадь зацепилась ногой о камень и полетела через голову на землю. В следующую минуту спешился и преследователь. Арвен взмахнул мечом, раздался стук металла о доспехи, а затем страшный вопль сотряс воздух.

Воины обеих армий с ужасом увидели, как над поверженным телом короля Беота поднялся в небо столб черного дыма, в котором ясно угадывалась человеческая фигура. Львиный Зев вскинул меч и изо всей силы рубанул по столбу. Фигура «могильщика» согнулась, словно рассеченная пополам, и со зловещим воем растаяла в воздухе.

Не успел черно-серый дым окончательно развеяться, как от меча норлунга к бездыханному телу Хагена потянулась тонкая золотая струйка. Ничего не понимающие беотийские рыцари увидели, что король Хаген, только что погибший на их глазах, с трудом приподнимает голову, садится и наконец встает, опираясь на руку своего злейшего врага, короля Арелата.

После странной битвы на Арне, в которой не было пролито ни одной капли крови, прошло две с половиной недели. Верный своему слову, король Беота соединился с армией Арвена, двинувшейся через богатые земли Мелузинской республики к морскому побережью, чтобы преградить фаррадским войскам путь на материк.

Норлунг не стал узнавать, как именно Хагену удалось объяснить своим рыцарям все произошедшее и вновь подчинить армию себе. Судя по тому, что беотийцы слушались своего государя, Хаген справился с этой сложной задачей. Норлунг отдал владыке Плаймара должное и в другом вопросе. Сразу после возвращения в свое тело Хаген развил бешеную Деятельность. Арвен никогда не видел, чтобы человек так много писал.

— У тебя над палаткой птичий базар от почтовых голубей, — однажды со смехом сказал он беотийцу.

Хаген промолчал. Когда же через несколько дней птицы в столь же чудовищном количестве стали возвращаться назад, выяснилось, что Хаген связался со всеми известными ему владыками христианского мира, обладавшими хоть какой-то военной силой. Он призывал их явиться на Мелузинское побережье и требовал немедленного объединения для борьбы с «общим страшным врагом» — Фаррадом. Поскольку имя короля Беота — одного из наиболее могущественных монархов — обладало большим весом, мало кто из государей послабее посмел отказаться от его приглашения. А короли покрупнее поспешили примкнуть к альянсу, узнав, что вечные враги — Арелат и Беот — заключили союз против султана. Именно с помощью Хагена Арвену удалось заключить перемирие с Вёльфом. На Мелузинском побережье высаживались войска: кондотьеры из Милагрии, папские отряды из Альбицы и даже вчерашние противники — вёльфюнгские кнехты. На севере под командованием Горма был создан второй круг обороны против ожидавшегося нападения сотен «малых народцев», которые, собравшись вместе, представляли серьезную угрозу. Здесь предстояло сражаться грейландцам, норлунгам, гэльским и фомарионским рыцарям.

Арвен смотрел на разгрузку судов с воинами и думал о том, как тяжело будет управлять всей этой разноязыкой армией, где каждая дружина подчинялась только своим командирам.

— Не беда, — подбодрил его Хаген. — Мелочь станет выполнять приказы до тех пор, пока мы сами не подадим повод к расколу.

— А что ты скажешь о князьях Милагии и маркграфе Вёльфа? — осведомился Арвен. — Я уже сыт по горло их чванством. Ни один военный совет не обходится без склоки.

— То ли будет, когда явится королева Рушалема, — хмыкнул Хаген, — прекрасная Элисавелия. Говорят, она когда-то была в тебя влюблена и даже предлагала разделить с ней сладкое бремя власти?

«Начинается!» — простонал норлунг.

Его опасения оправдались. Как только короли соседних христианских стран собрались в лагере под Мелузиной, за ним, как за наиболее могущественным владыкой, началась свадебная охота. Теперь, когда Арвен вернул себе Арелат и фактически возглавлял союз государей, не было ни одного сюзерена, который не предлагал бы ему свою дочь или сестру. Хуже всего, что в азартные марьяжные игры включился, естественно, с самыми лучшими намерениями, и беотийский владыка, усиленно сватавший Арвену свою родную сестру Бридегунду, девицу видную, достойную, исполненную всяческих добродетелей, но норлунгу совершенно не нужную.

Заявление арелатского короля о том, что он обручен и женится на принцессе Орнейской, лишь слегка притушило активность союзников. Масла в огонь подлила и Элисавелия, чья торжественная высадка под Мелузиной во главе крестоносной армии и в сопровождении целого двора произошла пару дней назад. Эта яркая брюнетка с пышными формами и громким смехом с первой же встречи повела себя так, словно имела на Арвена какие-то права.

В этих условиях приезд Астин, которую норлунг ждал, как подарка с небес, произошел тихо и незаметно. Девушка въехала в лагерь в сопровождении лишь нескольких орнейских рыцарей. Основную часть своего войска она отдала под командование Раймону и надеялась, что в армии жениха будет чувствовать себя как дома. Однако события, помимо воли Ар-вена, развивались иначе.

Утром, прогуливаясь по побережью и с любопытством разглядывая чужие корабли, Астин лицом к лицу столкнулась с королевой Элисавелией, сопровождаемой целой ротой придворных.