— Простите, — торопливо воскликнула она, — это я от волнения позволила себе лишнего. Прошу вас, не судите меня за бестактность. Так какое платье вы хотите?..

— Откуда вы знакомы с Екатериной Карловной? — перебил ее Михаил Алексеевич, пока Саша пыталась унять частое сердцебиение.

Мадемуазель Вебер совершенно смешалась. Кажется, она готова была заплакать от досады на свой длинный язык, но имя уже было произнесено, и теперь поздно было делать вид, что ей ничего не известно.

— Пообещайте мне, — взмолилась она, — что эта история останется между нами. Иначе мне несдобровать.

— Я клянусь вам, — тут Саша немного ожила, порывисто вскочила, схватила мадемуазель Вебер за руки, — и прошу вас, расскажите все, что вам известно о моей матери, Екатерине Краузе.

— Я дочь Софи Дюбуа, — просто сказала мадемуазель Вебер, будто это все объясняло.

Саша нахмурилась, не припоминая такого имени.

И снова Михаил Алексеевич пришел ей на помощь.

— Софи Дюбуа была самой известной модисткой столицы двадцать лет назад, — произнес он. — У нее одевался весь свет. Но в один прекрасный день она просто исчезла без следа.

— Как удивительно, что вы знаете про нее, — изумилась мадемуазель Вебер. — Ведь вы еще слишком молоды, чтобы помнить мою матушку, а мирская слава так скоротечна. А когда-то к нам очереди из экипажей стояли... Дамы закладывали драгоценности за новый наряд. Ах, какое было время!

— Вы шили маме? — догадалась Саша, и это чужое, непривычное слово — мама — наполнило рот полынной горечью.

— Катенька Краузе… нежная, застенчивая, хрупкая девочка, — кивнула мадемуазель Вебер, — мы были почти ровесницами. Я всюду следовала за своей матерью, была ее правой рукой, и вызов в дом канцлера у нас считался целым событием. Мы тщательно отбирали образцы, заранее придумывали фасоны. Канцлеру нужно было все самое роскошное! Некоторые платья весили с пуд, столько жемчуга в них было вшито. В тот год Карл Генрихович решил породниться с императорской семьей и просватал дочь за одного из великих князей. Ожидалась помолвка, мы придумывали пышные наряды, а Катенька только бледнела и худела, но не смела противоречить отцу. Она всегда была хорошей дочерью… пока однажды не повстречала Сашеньку Лядова, юного сына вольного атамана.

— Где они встретились? — вскричала Саша и тут же разжала руки, испугавшись, что причинит модистке боль.

— Прямо в императорском дворце, — улыбнулась мадемуазель Вебер. — Катенька поверяла мне свои тайны, потому что ей больше не с кем было поговорить. Однажды она вернулась домой, вся дрожа, и вот как вы сейчас — схватила меня за руки, увлекая под своды пустынного холла. «Ани, милая, — зашептала она сбивчиво, — ты даже не представляешь, что случилось! Мы обедали с императорской семьей — о, это всегда настоящая пытка. Нужно вести себя чинно и ни в коем случае не ошибиться в этикете, не сказать глупого слова. Я всегда страшно боюсь на таких обедах оплошать и не могу проглотить ни кусочка, отца это так злит… И вдруг прямо во время обеда двери в залу распахнулись, и ворвались двое… как тебе их описать, милая Ани? Отец страшен и груб, будто вепрь. А сын дик и необуздан, как ветер. Я замерла, ожидая, что государь немедленно покарает их за такую вольность. А он захохотал, представляешь. „От тебя, мой неугомонный атаман, нигде не скрыться, — вот только и сказал. — Что на этот раз стряслось на моих границах?“ И они поспешно ушли для разговора, а мой отец аж позеленел от злости. Он счел за личное оскорбление, что государь предпочел общество этих дикарей… Однако вскоре все трое вернулись, и император непринужденно усадил незваных гостей за стол, как равных. „Это вольный атаман Василий Лядов, — сообщил он специально для меня, — и его сын Александр. Прибыли к нам прямо с застав, привезли славные вести. Наша империя растет благодаря их службе“. Отец вынужден был вести светскую беседу, однако я видела, что он буквально кипит изнутри. Государя это только потешило, а вот сын атамана… Ах, Ани, он глаз с меня не сводил, и таких глаз я не видела прежде. Бесстыжие, бесстыжие! Черные и пылающие, как угли, они опаляли меня. Мне едва хватало терпения, чтобы усидеть на месте и не бежать сломя голову прочь…»

— Боже! — Саша оглянулась на Михаила Алексеевича, не в силах в одиночку справиться с охватившим ее волнением. Мама — незнакомая, непонятная — вдруг предстала перед ней юной девочкой, потрясенной знакомством с пламенными Лядовыми. У мадемуазель Вебер получилось так красочно описать эту сцену, что Саша будто слышала Катенькин голос, слезы сами собой заструились по ее лицу, а грудь сжало, как от слишком тесного корсета.

В ответном взгляде Михаила Алексеевича было столько спокойной твердости, доброты и понимания, что она будто ощутила его руки на своих плечах, успокаивающие и надежные.

— Я сказала Катеньке, — продолжала мадемуазель Вебер, — что знаю Лядовых. Мама шила для Варвары Афанасьевны, ах какой красавицей была ваша бабушка, Александра Александровна! И тогда Катенька просто забросала меня вопросами — об укладе в их доме, о характере атамана, а больше всего — о его сыне. Спустя две недели мы с мамой приехали в особняк Лядовых, и тут Александр, который прежде не замечал нас вовсе, перехватил меня у порога. Он попросил передать для Катеньки записку.

— Вот так папа! — всхлипнула Саша, пораженная подобной прытью. — Вот так пострел!

— Катенька едва в обморок не упала, когда я передала ей это послание… Совсем всполошилась, бедная. Однако в следующий наш визит поручила мне отнести ответ. Так я и стала их тайной поверенной.

В голосе мадемуазель Вебер зазвучали сожаление и грусть, и Саша догадалась об их причине.

Эта история закончилась так трагично.

— Что же случилось потом? — спросила она нетерпеливо.

— Полгода я носила туда-сюда эти записки, пока однажды весенним утром мама не сказала мне на обратной дороге от Краузе: «В какую же беду попала эта девочка. — Катенька? Что же с ней приключилось? — удивилась я. — Мерки для платья увеличились, — ответила мама, — такие перемены с барышнями случаются лишь тогда, когда они на сносях. Больно нетерпелив оказался великий князь, свадьба-то еще только через пять месяцев!» Но я сразу поняла, что великий князь тут вовсе ни при чем, бросилась маме в ноги прямо в коляске и, плача, во всем призналась. Она слушала меня молча, а когда мы приехали домой, также молча собрала драгоценности, деньги, самые необходимые вещи. «Нам нужно бежать из столицы, — объявила она мне, помертвевшей, — как можно быстрее и как можно дальше. Великий канцлер не простит нам такого сводничества». И мы бежали — на север, в дикие края, где медведи заглядывали в окна. Мы сменили фамилию, скупо тратили деньги, жили в забвении и бедности, страшась привлечь к себе лишнее внимание.

Слухи из столицы доходили до нас с опозданием. Лишь спустя несколько лет удалось узнать, что Катенька Краузе умерла от лихорадки, а у Александра Лядова вдруг невесть откуда появилась дочь.

Пять лет назад покинула этот мир и моя мама, тогда я рискнула перебраться сюда, потому что постоянные морозы истощали мое здоровье. С тех пор и живу здесь, — закончила мадемуазель Вебер и развела руками, демонстрируя свой убогий быт.

Саша помолчала, собираясь с мыслями.

— Как же мне отблагодарить вас за все лишения, выпавшие вам по вине моей семьи? — спросила она удрученно. — Дорогая Ани, я бы без промедления пригласила вас жить в нашей усадьбе, да ведь и надо мной висит тень великого канцлера. Как бы не навлечь на вас новых несчастий. Разве что деньгами, но этого так мало!

— Я устала бояться великого канцлера, — ответила мадемуазель Вебер решительно, — и устала все время прятаться. Разве же это жизнь, Александра Александровна? Если вы и вправду готову предоставить мне кров, то я немедленно последую за вами. Вы у меня будете самой модной барышней в империи!

— Да ведь я вовсе не модница, — призналась Саша, которой очень понравились и эта решительность, и сама мадемуазель Вебер — мужественная, не утратившая в скитаниях природной живости. — Но с вами готова ею стать. В таком случае, по рукам. Вы собирайтесь, а я сегодня же пришлю за вами экипаж. Больше вы не будете ни в чем нуждаться.