— Надо найти одного человека, — ответила Лядова, целеустремленно двигаясь вперед. Непогода не могла остановить эту девицу.

— Какого человека?

— Полезного человека… Голубушка! — закричала она совсем не по-девичьи, а вовсе даже по-гусарски, завидев женскую фигуру на околице. — Подожди, милая!

Женщина — высокая, стройная, одетая слишком легко, с непокрытой головой, — смотрела на них спокойно и лишь чуть-чуть насмешливо.

Была она ни молода ни стара, ни красива ни безобразна и отличалась какой-то текучестью, ускользала от внимания, и этим напомнила Гранину и мать его, и бабку.

— Голубушка, — заговорила Лядова, едва приблизившись, — я ищу…

— Тот, кого ты ищешь, находится куда ближе, чем ты думаешь, барышня, — нараспев перебила ее женщина, а потом остро, пронзительно взглянула на Гранина, побледнела и едва не отступила назад. — Какая чернота тебя окружает, — произнесла она, охрипнув.

— Что? — Лядова нахмурилась, посмотрела недоуменно на Гранина, покачала головой. — Мне нужен Андрей Шишкин.

— Третий дом на втором порядке, — с явным облегчением произнесла женщина и поспешила прочь, не оглядываясь.

— Что это? — пробормотала Лядова.

— Обыкновенная деревенская ведьма, — объяснил Гранин, — увидела мое вдовство.

— А тот, кого я ищу?..

— Третий дом на втором порядке, — хмуро сказал он, подозревая, что речь идет вовсе не о неведомом Шишкине.

Лядова помолчала.

— Да перестаньте, — резко сказала она наконец, — вы же образованный человек. Какая еще ведьма? Это все от дремучести.

Гранин пожал плечами и пообещал себе найти потом ведьму, чтобы расспросить ее о природе того колдовства, которое над ним сотворили.

Ему все время казалось, что молодая личина в любой момент слезет с него, как старая шкура с лягушки.

Только вряд ли ведьма захочет с ним разговаривать, уж очень напугал ее цыганский след на Гранине — выступавший против самой природы человеческой.

И то верно: он и сам был наполнен страхом. Да только жить все равно как-то надо было.

Когда Саша была маленькой, ей никто не запрещал играть с деревенскими детьми, и она шла по знакомым улочкам с чувством нежного узнавания. С ней то и дело кто-то здоровался, и она останавливалась, чтобы переброситься несколькими словечками.

Но вот Андрея Шишкина, вышедшего встречать их на крыльцо, она не помнила. Выправка выдавала в нем старого вояку, дубленое лицо было загорелым дочерна и покрытым морщинами — таких состарившихся солдат здесь жило немало. Кто-то умудрился жениться, но многие доживали свой век в одиночку. Отец и дед навещали их несколько раз в год, накрывая стол и вспоминая былые времена. Сашу не брали на такие сходки — уж на что отец смотрел сквозь пальцы на все ее вольности, но даже он считал, что грубоватый солдатский юмор слишком солен для молодой девицы.

— Саша Александровна, — Шишкин скупо улыбнулся, — а выросла-то как! Я ведь помню тебя ростом мне по колено.

— У меня в няньках, — пояснила Саша Михаилу Алексеевичу, — все папино войско числилось.

Управляющий, который после встречи с деревенской ведьмой стал еще печальнее обычного, промолчал.

— И что же ты вдруг вспомнила о старике? — прервал это молчание Шишкин.

— Лошадей хочу разводить, — ответила Саша, — лядовскую породу…

Он не дослушал ее. Развернулся и ушел в дом.

Саша недоуменно перевела взгляд на Михаила Алексеевича.

— Что это он? — спросила она. — Куда? Разве я обидела как-нибудь?

— Вы, Александра Александровна, — учтиво и отстраненно ответил он, — не можете никого обидеть.

— Пустое, — досадливо перебила она, — пустое вы сейчас говорите, ненужное. Как будто не человек, а лишь оболочка от него.

Михаил Алексеевич посмотрел на нее едва не с испугом, потом криво усмехнулся.

Но хотя бы в глазах его появилось что-то живое.

— Неужели и вы тоже ведьма? — спросил он уже обычным своим, мягким и теплым голосом. — Читаете меня как книгу.

— Нет-нет, — возразила Саша, обрадованная его возвращением, — книги я совсем не люблю. Разве что сказки немного…

И теперь настал ее черед для молчания. Воспоминание о хрипловатом старческом голосе окутало ее облаком, она будто вдохнула запах трав и снова ощутила ту необыкновенную радость, которую испытывала рядом с лекарем.

В эту минуту хлопнула дверь, и появился Шишкин с солдатским мешком за плечами.

— Ну пойдем, Саша Александровна, — сказал он решительно, — конюшни смотреть. Лядовская порода, стало быть?

И он зашагал в сторону усадьбы вперед их.

— Ступайте, — проговорил Михаил Алексеевич задумчиво, — а я поищу деревенского старосту. Поговорить мне с ним надо.

Саша ободряюще улыбнулась.

Она верила, что некоторая неопытность не помешает ему стать хорошим управляющим.

Саша быстро пожалела, что отпустила Михаила Алексеевича: Шишкин с необычайной деловитостью, будто всю жизнь этим занимался, оглядел деревянные конюшни, остался недоволен и принялся сыпать указаниями: денников требуется больше, манеж желательно теплый, шорную, фуражную и сараи — перестроить, коновала — выписать из города.

— Да я же за вами не успеваю, — наконец взмолилась Саша, — вы расскажите все Михаилу Алексеевичу, уж он обо всем позаботится.

— Знаю я эту породу, — недовольно обронил Шишкин, — Мелехов вон тоже заботливый. А земля — она хозяина требует!

Саша промолчала, закусив губу. Упрек попал в открытую рану: ведь именно из-за нее отец когда-то переехал в город, а теперь пообвыкся там, пристрастился к карточной игре и даже балами перестал брезговать.

Репутация у него была такая, что дамы всех рангов немедленно приходили в волнение, стоило вольному атаману где-нибудь появиться. Его упорное одиночество только подогревало их интерес, и до Саши долетали слухи, что дело доходило до ставок.

Однако крепость оставалась неприступной.

Ах, если бы удалось женить папу, Саша чувствовала бы себя куда спокойнее.

Михаил Алексеевич вернулся из деревни озабоченным, хмурым, но слушал Шишкина внимательно, что-то записывал и задавал множество уточняющих расспросов. Он казался столь внимательным, что бывший вояка даже простил ему полную дремучесть в области коневодства. Объяснял охотно и степенно, и Саша, обещавшая себе ни за что не отлынивать от скучных этих разговоров, незаметно для себя заснула на диванчике в конторке.

Ей приснился лекарь, но был он сам на себя не похож. Отчего-то он чах над счетами, выводил на бумаге столбики цифр и выглядел потерянным и несчастным. Вокруг клубилась тьма, и из льдисто-голубых глаз смотрела на мир такая звериная тоска, что Саша заплакала и проснулась.

Уже совсем стемнело, и из открытых дверей слышно было, как в столовой звенят посудой, что-то веселое напевает Груня, которую нисколько не огорчил их переезд. За окнами хрипло побрехивал старый пес приказчика Мелехова, там робко, будто не веря в наступление настоящей зимы, кружились снежные хлопья, а Марфа Марьяновна сидела рядом и тихо гладила Сашу по голове.

— Что ты, что ты, милая, — шептала кормилица, — будто места себе не находишь.

— Сама не знаю, — Саша прижалась к ней, обвила руками, спрятала лицо на необъятной груди. — Будто потеряла, чего не имела.

— Молодая ты, глупая, попусту себя терзаешь.

— Попусту, Марфушка Марьяновна, — согласилась Саша, — совершенно попусту.

Они еще немного посидели, обнявшись, а потом Изабелла Наумовна позвала к ужину.

Голод рассеял остатки сна: Саша забыла пообедать, а Марфа Марьяновна, занятая обустройством, не поймала свою воспитанницу и не усадила ее за стол.

Михаил Алексеевич, равнодушный к пустым беседам, с увлечением читал «Наставления для управляющего имением».

Изабелла Наумовна же выглядела прескверно: будто проплакала целый день.

Саша огорченно подумала, что если она ожидала, что отец ощутит ее потерю и соскучится, то это зря. Лядовых такими тонкостями не пронять. Возможно, чтобы обратить на себя внимание, Изабелле Наумовне стоило приставить к горлу атамана кинжал.