Переселенцы Безнадежность вежливо вынимает из одежды и голым на снег. До границы идти из этой страны, но бережно сохранять её где-то у основания рода. Погоду, лицо одноклассницы, моду на мех, бижутерию и поролон. Двигаться вон из комнат, в которых погром. Смерч проносящийся, словно внутри метроном. Потактово: в нищету и неверие в Бога. Дома без порогов стоят – недотроги. И плачут потёками серых фасадов. Вон из страны разбредаются чада. Кому-то на запад, там жирная паперть и новый язык. А кто-то идёт на восток прорастать корнеплодом, катать вдоль коронок знакомое слово. Тайник за печатями, в клубнях проводки. Что толку скрывать гнойники-недомолвки? Поодиночке бегущие волки — дети двуликости, стадных рефлексов. Вы ростом уменьшитесь в вытертой холке, но вряд ли найдёте лучшее место. Мне тоже, бывает, хочется с вами бежать, забывая за окнами пустошь и чёрный грибок зелёных подъездов. Но я остаюсь, впиваясь зубами в свою же костлявую руку. Ведь, если нести, то честно. 2011 год «Я люблю тебя, город мужчин…» Я люблю тебя, город мужчин, c подведёнными чёрным глазами; я начну свой визит от вокзала и продолжу в металле машин. Возвратиться в него навсегда, а не просто неделя с родными, — в сентябре на мои именины, расписанье конца сентября. Этот город – свиданье с тобой: мы увидимся, золотом листья расшивает деревьям бариста — эта осень кофейной рукой. Моя радость под пудрой видна. Ты – мой город, мой город простецкий. Как прекрасно здесь всё, по-донецки, так приятно глазеть из окна. Мой оставленный дом у реки, мой проспект Ильича и больница, — мне всё это открытками снится: пешеходы, афиши и ты. Ты стал большим теперь для меня, мой уютный, застенчивый город. Этот ком, распирающий горло, я всё так же в тебя влюблена. Ты меня обнимай, не робей. От вокзала и до отъезда мне твой воздух для лёгких полезен и вальяжность твоих голубей. Меня городом ты обнимай, я приехала только за этим. У меня два обратных билета, на сегодня – в потерянный май. 2010 год 2014 год Мария Панчехина «Каждый апрель на границе земли и неба…» Каждый апрель на границе земли и неба повисает, едва лишь касаясь нёба, уверенное и лёгкое, уверенное и вёрткое слово твоё: «Поехали». И ты летишь, летишь, превращаясь в дым, невесом, невредим и непобедим. Ты стоишь на орбите совсем один, абсолютнее всех величин. И «Восток» твой – «Восток-1». Это есть пустота, обретение меры и веры, в то, что жизнь – преодоление тела, покорение времени и пространства. Здравствуй, Юрий Гагарин, здравствуй. Кем ты был, воспаривший святой Георгий, рассказали комсорги, профорги. Я пишу тебе из другой эпохи — у нас принято лайкать и кликать. Гагарин, космос – когда от улыбки в апреле на землю приходит весна. «От Одессы остался только звук О…»
От Одессы остался только звук О. И не понять, иврит ли это или идиш. О – это когда на крышу выйдешь, но даже еврейский бог не спасёт. И тело твоё чернее Чёрного моря, и мама твоя уже не откроет окно, чтобы крикнуть: «Пожар!», «Поджог!» О, абсолютное О. Бесконечное, как огонь, отзвук двух мировых войн. И если ещё есть голос, то не молчи, там горят скрипачи, инженеры, зубные врачи. А Одесса ответит тебе гудком, сиротливой сиреной, в которой услышишь О. Шма, Исраэль. Я иду в Твой дом. Накрывай меня с головой не огнём, – водой. Учительница математики Кто не знает эту цыпу? Нецелованную тётю Цилю, тётю Цифру из соседнего подъезда?.. Она всем давала под проценты и подписывалась именем «Лиля» или «Оля». Ей было всего двадцать, когда перестала смеяться, когда пришли, приложили линейку и сказали, что она – еврейка. Спи спокойно, береги своё белое личико, Циля в цементе, Циля в кирпичике. Плечико к плечику окровавленному — дочка Давидова, колено Израилево. Дмитрий Мурзин «Принесли на Авеля похоронку…» Принесли на Авеля похоронку. Тишина стоит, что ни звук – то всхлип, тишина стоит, только треск в колонках. И не в курсе Каин, во что он влип… … Если б Ева сама не рвала где тонко, то Адам, как трепетный сомелье, пригубил бы яблочную самогонку, настоявшуюся на змее. Анна Долгарева «А ты что такой умный…» А ты что такой умный, как будто бы знаешь точно, стоит ли умирать, стоит оно того? Слушай, не надо лозунгов, и так-то тошно. Я-то? Да я об этом совсем ничего. Нет, я не знаю. И ты не знаешь. Разве о том, что ордена удостоят. Может, в газете ещё пропишут и пустят слухи. А если хочешь знать, стоит ли, стоит? — то вот, спроси у Андрюхи. А Андрюха ходит по яблоневому саду, на ветру струится ковыль. А Андрюха смеётся, ему ничего не надо, на лице у него пыль, голова у него в цвету, в цветах. голова у него в кустах. И роса на яблоках, и в каплях солнце, у заката лицо огнево. А Андрюха оборачивается и смеётся: ничего не знаю, мол, ничего. может, и хотел бы что-то ответить, но становится темнота, налетает, уносит его ветер за чёрные леса, за далёкие города, и ничего он не скажет тебе никогда. …и исчезают яблони, и становится тишина, и только горит костёр, а ты иди, раздвигая мрак, ничего не знай, до далёких морей, до высоких гор. Там, у дороги, в лесополосе, упадёшь, уставившись в темноту. И когда-нибудь будет радость, и солнце в росе, и яблони во цвету. |
