Вечерние размышления о мимотекущей жизни Давно пора перечитать одну забытую тетрадь. Она полна стихотворений про жизнь, про смерть, про тьму и свет. Её писал безвестный гений, по-моему, в пятнадцать лет. Я сам когда-то был такой, но стал искать какой-то свой никем не слыханный язык (хотелось числиться поэтом и быть непонятым при этом). И вот – учу теперь азы того наивного искусства, когда строку диктует чувство. Пишу народные рассказы. Боюсь метафор, как проказы. Хотя охотно их прощаю друзьям и всем, кого читаю, особенно ночной порой. Я восхищаюсь их игрой стеклянных бус, смертельных трюков на стыке образов и звуков, их расстреноженной свободой на грани мудрости и моды. Так начинают, но потом так продолжать мешает что-то — какая-то не то зевота, не то забота о другом. Тот мальчик, начиная жить, хотел вначале разрешить два-три вопроса бытия, включая собственное Я. Он был на правильном пути. Он мог дойти до самой сути и даже далее – до жути. Но жить – не поле перейти. Я не о том, что жизнь – загадка, что уровень её порядка — удел детей, и то немногих. Я – о завалах на дорогах. Вот детский сад, мой первый ад, вот – школа, вот – военкомат… Куда ни глянь – одно и то же, один и тот же путь вперёд, и каждый день из тех, что прожит, похож на тот, что настаёт. И всё течёт, и мы течём, через овраги и пороги, солдаты, умники, пророки, нога к ноге, к плечу плечо… И надо же, в таком строю, ломая голову свою, к чему-то всё-таки прийти годам примерно к тридцати. Нет, он не гений, он другой, из тех, кто предпочёл покой искусству драки рукопашной. Где он теперь и как – не спрашивай. Убит он был или прославлен, забыт, забит или затравлен — в конце концов, не в этом дело, не в том, что тело опустело, а в том, куда ушла душа. Оставь его. Не нам решать, что наша жизнь и смерти наши. И наши общие параши не нам придётся убирать. А если это так, то что ж! Чем хуже, стало быть, тем лучше. Любая ложь чему-то учит, особенно святая ложь. Изо всего, что пахнет плохо, родится новая эпоха. А мы? А мы пока всё те же: всё те же крики на манеже, и тот же смех, и ужас тот — единый лоб, единый рот… Но что-то всё-таки, но что-то встаёт из нас, как из болота, встаёт и голос подаёт, и спать ночами не даёт. ОДИН НЕСЧАСТНЫЙ ВЕК КОНЧАЛСЯ, ДРУГОЙ ЕЩЁ НЕ НАЧИНАЛСЯ… 1987 год «Эта рука лишь повод быть в узде…»
Эта рука лишь повод быть в узде. Не бойся, никто не войдёт, пока не взломаны двери. Солнце и ветер и всё, что есть в моём интерьере, теперь твоё, ныне и здесь. Не говори, не спрашивай – просто смотри в огонь. Эта рука – чтобы верить и не упасть. Власть над собой – большая власть, больше, чем этот мир, полный врагов и погонь. Знаешь, если замкнуть руки и прочертить черту, и положить меж огней, например, меч, Можно такое, друг мой, на себя навлечь… Я не знаю греха чище, чем падение в высоту. 1996 год Евгений Мокин Мир Скоро придут военные и будет мир. Будут прятаться пленные в закутках квартир. Будут солдаты около сон твой оберегать. Будут смотреть в окна — шторочку отодвигать. Чтобы ты на работу смело шёл, чтобы не смел кто-то покуситься на жён. Скоро уйдут военные — живите сами. Хрустите позвонками шейными. Звоните маме. 2009 год Война Сердиться некому. Женщины – на войну. И пыль, и мусор болтаются в городе, в доме… Нас не берут, и лбом не лепись к окну. Мужчины, дети – там – в катакомбах, в схроне. Вернутся мамы, а мальчики подросли, медали трогают папиными руками, а порох выел остатки густых ресниц… И некем обнять. Только ветер гудит в курганах. 2012 год Дмитрий Мурзин «Подушка противная…» Подушка противная. Одеяло интерактивное. Вечеринка корпоративная. В слове «оранжевый» слышится «г» фрикативное. Кокнули Яндабиева. Фильмы Димы Месхиева. «Окна» Нагиева. Русский язык не доведёт до Киева. Югославские мины. Со взрывчаткой машины. Синие апельсины. Бедная Украина. 2004 год |
