Любовь Глотова 1985 Выйдешь со дна на берег, долго идёшь пешком в гору, в город с золотым петушком на единственной башне, на умной башке. Это твоя родина, с родинкой на гребешке. В любую дверь постучишься, за каждой тебе – приют, а они говорят: там воруют и пьют, воруют и пьют. Это твоя родина, в ней кто брат тебе, тот и волк, ей много названий разных, одно из имён — совок (из детства песочничного, из окающего далека слово, в нём мутная не выговоренная тоска) прихлопываешь по ведёрку – что там, кулич или пирожок. И, шёлковая бородушка, с башни слетит петушок он клюнет по темечку времени в дышащий родничок, а тебе нет ещё года, ты никому, молчок. Взлетают ракеты, шумит ракита, спит братец серый волчок, у тебя зарастает темечко, времени родничок. 2012 год Бог и обезьяны Наш мир стоит на рогах быка, те рога в руках обезьян. С Земли на них падают облака и капает океан. Обезьяны хохочут, клыки обнажив, скачут по звёздным тропам. А за те рога, когда Бог был жив, держалась дева-Европа: «твои обнажённые чресла теперь берега морей скажи ты зачем исчезла из вечной жизни моей я вёл тебя над мирами была ты луны белей от зависти умирали стрелец близнецы водолей». После нас будет поток, илистый и извилистый, он снесёт наши гробы из утробы Земли в океан. Мы поплывём, и когда к пропасти мы приблизимся, нам не за что будет схватиться, чтоб не упасть с обезьян. Обезьяны сменяют друг друга, как по часам, у них на лбах по табличке: «зделан Я сам бох ни участвовал ни ва мне ни в детях маих ни в маей жане». А нам смешны обезьяны, мы в жилищах своих строгих, падая в звёздную яму, о грустном думаем боге. А я упаду для чего? А я к тебе с ночевой — подсматривать голос твой, когда говоришь с собой, слушать, как первый снег, скользя, открывает свет. Я думал, то – божий свет, а это всё твой же свет, а это всё твой же свет, а это всё твой же свет. 2012 год О. Дмитрий Трибушный «Говорят, что я умер…» Говорят, что я умер, только слухам не верь. Я уехал в Ванкувер, в Филадельфию, в Тверь. Прогони неотложку и нежданную грусть. Я исчез понарошку и, конечно, вернусь. Перелётные звезды превращаются в дым. Пусть венки и погосты выбирают другим. Напишу ниоткуда: Не дожди, не грусти. Я когда-нибудь буду, а пока отпусти. 2012 год Орфей
И снег звенит, и путь открыт, о не смотри назад, туда, где рукопись горит и вырубают сад. Туда, где воля и покой останутся другим, где вьётся чёрный часовой над городом твоим. Туда, где музыка смогла разжалобить богов, туда, где всё сгорит дотла — и слово, и любовь. 2013 год «Для тех, кто вырос на Руси…» Для тех, кто вырос на Руси, не нужно школы. Не верь, не бойся, не проси — твои глаголы. Они сквозь рёбра проросли, сквозь позвоночник. Как только выйдешь из земли, учись, заочник. 2012 год Апокалипсис Господи, в этом городе, если глаза не лгут, власть захватили голуби и прочий небесный люд. Под мостовыми пыльными всё ещё прячется жизнь. Мы обрастаем крыльями. Нас настигает высь. 2011 год «Мёртвые к нам не приходят во сне…» Мёртвые к нам не приходят во сне, не беспокоят зря. Все мы остались на этой войне под залпами ноября. С той стороны продолжается жизнь, вертится синий шар. Все мы сегодня здесь собрались, чтобы держать удар. Благословляет на вечный пост вечный двадцатый век. И на просторе, открытом всерьёз, снова стоим за всех. 2012 год Анна Ревякина «Если Он важен не просто тебе, а в рамках Вселенной…» Если Он важен не просто тебе, а в рамках Вселенной, Он не отвалится, не станет монетой разменной для автомата с шипучей лимонной водой. Если Он важен тебе – тысячи лет неживой. Вдруг, как иголкой игольщик, – нащупана вена. – Пленных не брать! Война здесь обыкновенна. Пустая скорлупка сработавшей гильзы, у автомата щелчок – принимаемый вызов. – Пленных не брать, добивайте! К ужину гости — пустые глазницы, лохмотья, гремящие кости. Ешь телевизор, ересь печатных продуктов. Эта война на заказ – жуткая шутка. Не истери, у правды о Нём нет срока. Находишь ещё в себе подобие Бога или уже стесался, истёрся духом? Видишь, земля пылает десятым кругом! 2011 год |
