Лейтенант с большими звёздами на погонах вышел из купе, но мимо него скользнул ужом и уселся напротив прыщавый лейтенантик с маленькими звёздочками на погонах. Не подумайте, что усталый и сонный Фёдор придуривался. Именно так в его замутнённом сознании всё и выглядело в ту кошмарную ночь, как дурной сон и жуткое наваждение.

– Ну? – сказал лейтенантик.

– О чём «ну»?

– Вам было приказано: одевайтесь, гражданин Ипатьев. Станция Бологое через три минуты.

– Опять гражданин? – обречённо вздохнул Фёдор, вытащил из-под столика клетчатый баул своей бывшей попутчицы. Снова, для верности, убедился, что чужая «челночная» сумка, была, как и у него, но чуть меньшего объёма. Не может такого быть, чтоб бурная брюнетка перепутала багаж!

Фёдор распустил замок-молнию, деловито порылся в чужой сумке, будто разыскивал что-то, перебрал женское барахло: платочки, кухонные полотенчики в целлофановой упаковке и мелочь, типа, косметики, коробочки с парфюмерией и, похоже, подарочные сувениры. Вскрыл плотный, чёрный, полиэтиленовый пакет, заклеенный скотчем, внутри вскрыл ещё один из плотной бумаги, так же смело оторвав полоски скотча. Обнаружил коробочки с сувенирами. Сначала расстроился. Но тут заметил, что его слегка развеселило, но не сильно обрадовало такому обмену: за спиной лейтенанта на спальном месте у окошка лежал пушистый комок смятой песцовой шубки попутчицы. На всякий случай, Фёдор ещё раз приподнял обе постели, приподнял и лейтенанта, заглянул в багажные отделения под сидениями, в надежде, что найдётся его спортивная сумка на «молниях», его клетчатый баул и джинсовая куртка с паспортом и деньгами. Пустоту под местом, где присел лейтенант, Фёдор высматривал особенно долго и тупо, словно размышляя, отчего там так пусто и неуютно.

– Чо? – спросил лейтенантик с прыщиками на щеках юношеского недомогания, выглянул из-под мышки пассажира.

– Ни – че – го, – грустно ответил Фёдор. – Пус – то – та.

Брюнетисто-блондинистая тварь удрала со всеми его вещами. Пришлось забирать сумку попутчицы, надевать её шубу, что вызвало у лейтенанта немой восторг.

– Ах, блин, а косил под капитана! – возмутился он. – Транс-с-свистит, что ли?!

– Не свистит, но – дилер21, – нашёл в себе силы пошутить Фёдор.

– Киллер?! – откачнулся лейтенантик к двери, в готовности бежать за подмогой.

– Дилер, дубина, – коммерсант!

Этот набор слов стал для лейтенантика непреодолимым для восприятия.

– Дилер. Дубина. Коммерсант, – задумчиво повторил он, туго размышляя над сложными определениями. Похоже, его достали из очень глубокого сна или из дальней провинции.

Поезд начал замедлять ход.

– А-а-а! Так шутишь?! – сообразил, наконец, лейтенантик, тут же нахмурился, покраснел всеми юношескими прыщами на впалых щеках. – А за дубину, – он погрозил мальчишечьим кулачком, – да ещё при исполнении… нарвётесь на трое суток, гражданин.

– И с уток получу, и с индюков, – обречённо вздохнул Фёдор. – Выходим, лейт, в открытый космос! А то я тут задыхаюсь…

Задержанного привели в станционное отделение милиции. В неухоженном помещении пахло тухлыми пищевыми отходами и кирзовыми сапогами, что провоняли немытыми ногами и нестиранными портянками в армейских казармах времён срочной службы. По синим, крашеным, как в общественном туалете, стенам висели плакаты «пожарных расчётов», «их разыскивает милиция» и тому подобное. Само помещение скудно освещалось жёлтой лампочкой под потолком, что светилась как одуванчик в сигаретно-папиросном тумане. Ярким конусом света настольной лампы у письменного стола перечёркивалось пространство между зарешёченными окнами.

Прыщавый лейтенант доложил старшему по званию:

– Гражданин Ипатьев доставлен, товарищ подполковник. В женской шубе…

– Вижу, что в женской, – проворчал из-за стола седой подполковник. С чёрными от недомогания глазницами, он выглядел мрачным римским судиёй, если не самим Понтием Пилатом из булгаковского романа. Четверо тёмных, мрачных, милицейских личностей в формах громоздились на табуретах, как сычи на насестах в курятнике. Присяжные и заседатели.

У дверей при входе громоздился на тумбочке алюминиевый бак с надписью «Питевая вода». Именно так, без «мягкого» знака. Фёдор обрадовался, приложился и высосал литр тёплой, ржавой жидкости из краника, но тухлая смесь не дошла до желудка, тут же выплеснулась обратно, в угол помещения, на висящие форменные шинели.

– Мля-а-а-а! – прохрипел один из местных милиционеров. – Всё уделал, зараза! Вот же доходяга…

– Переживает товарищ, – пояснил усталый и добродушный подполковник на угрожающее, утробное рычание хозяев шинелей. – Что, не приходилось попадать в такие переплёты, товарищ Ипатьев?

– Спасибо, что товарищ, – просипел несчастный задержанный. После промывки желудка он ощущал себя вывернутой наизнанку резиновой рыбой.

– Присаживайтесь, та сазать, – предложил подполковник. Садиться не предлагаем. Пока.

Местные милиционеры почтительно похмыкали, оценив чувство юмора старшего по званию.

В синей мгле сумерек за окном маячили на мокрой платформе чёрные тени пассажиров. Под фонарными столбами жёлтым киселем высвечивались лица ожидающих и провожающих, будто размытые мелкой моросью. Медленно проплыла, искривляясь неровным, двойным стеклом окна, оранжевая багажная тележка с… четырьмя белыми мумиями. Фёдор запаниковал, что начинаются галлюцинации, подскочил со стула, жарко зашептал, указывая на окно, чувствуя, что теряет сознание от слабости:

– Что там?!.. Там! Что?! Не два?! Четыре трупа?! Четыре? Это должны были быть мы! Должны были нас убить с брюнеткой!.. Или с блондинкой!.. Она парик сменила!

– Успокойтесь, товарищ Ипатьев. Присядьте. И давайте по порядку, та сазать, с самого начала, всё подробненько изложите. Проводника, гражданку Власкову Светлану Викторовну, одна тыщ-ща девятьсот семидесятого года рождения, мы уже допросили. Она показала, что вы поменялись, та сазать, своими местами с погибшими. Перешли из купе номер «шесть» в другое купе. Проясните, та сазать, ситуацию.

Пришлось, «та сазать», с самого начала Фёдору, как главному свидетелю, пояснять и рассказывать, как пришла в купе номер «шесть» брюнетка, как поменялись они местами с погибшими. Разумеется, Фёдор во многом приукрасил собственную интеллигентность и воспитанность. Когда его рассказ неврастеника подошёл к обнаружению баллончика с пластиковой трубкой, он вдруг загрустил. И примолк. Ведь рассказывал он в прошлом времени о людях, которые три часа тому назад были живы и здоровы, хотели любовных утех, тихого семейного счастья. И толстая дама, и вежливый «научный работник», которые по нелепой случайности оказались в купе номер «шесть». Но почему по нелепой?! По счастливой… для них с попутчицей.

Если бы в купе под этим проклятым номером остались они с Вероникой, так же в багажной тележке под казенными простынями провезли бы под дождем их мёртвые тела!

От ужаса у несчастного Фёдора сморщилась кожа на макушке. Не слёзы полились из глаз, а сопли из носа. Задержанный нервно и по-детски зашмыгал. Все присутствующие в отделении сотрудники милиции сохраняли вежливое молчание, чем вовсе растрогали Фёдора.

Всегда ему казалось, что официальная, государственная мафия – милиция, особенно в провинции, груба, бескультурна и не воспитана, но оказалось, что эти усталые люди в неказистых, форменных кителях и шинелях могут оставаться внимательными, почти заботливыми людьми.

Фёдору принесли тёплый, прогорклый чай в эмалированной кружке. Хотя такое неординарное поведение станционных милиционеров разъяснилось совсем скоро. Столичный подполковник направлялся тем же поездом в Петербург. Он и услышал сообщение перепуганной проводницы по всему составу, явился следом за бригадиром, упрекнул проводницу за служебную безалаберность: вместо того, чтобы вызвать милицию по служебной связи, проводница устроила панику по всему составу. Проснулись если не все пассажиры в вагонах, то многие. Буквальным текстом перепуганная проводница Светик сообщила в эфир: «Петрович! Срочно – наряд милиции в «третий», у нас в шестом купе… того… два трупа! Всех отравили газом!»