– Аукторы были полномочными представителями императора, можно сказать соимператорами. Их решения были равносильны решениям императора, они могли издавать приказы, законы, командовать войсками, – объяснил трибун.

– Их можно было назвать суррогатными императорами, – добавил я. – Прежние императоры назначали аукторов и посылали в провинции от своего имени. Это были тщательно отобранные, проверенные люди. Они вершили дела от имени императора, пока в этом была необходимость, а потом возвращались. После войн за Возничего император – какой-то из Титов – вместо аукторов ввел должности магнархов и наместников. Так Империя стала более стабильной и менее централизованной.

Валка кивала, правой рукой растирая левую.

– Думаете, он собирается возродить старую систему?

Лин пожал плечами:

– Как я уже говорил, пять лет назад он приказал изменить курс ради этой остановки. Зачем, если не для этого? – Он склонился над остатками еды в тарелке. – Будучи ауктором, вы станете выше Капеллы. Они больше не отважатся замышлять против вас. Вы будете в безопасности и сможете покинуть эту планету.

Я инстинктивно прищурился:

– А с чего вы взяли, что император хочет, чтобы я покинул эту планету?

– Если верить Райнхарту, император изначально был против вашей ссылки. Считал, что здесь от вас не будет толку, – ответил Лин и отпил из аметистового кубка.

Я поразмышлял над этим. Сэр Грей Райнхарт руководил Разведывательной службой легионов и был, что называется, в одном шаге от Имперского совета. Возможно, разговоры о моем назначении ауктором были лишь слухами, но слухи, распространяемые главой имперских шпионов, наверняка ближе других к правде.

Впервые за долгое время во мне затеплилась абсурдная надежда. Я сдержал кривую улыбку, спрятал ее, опустив взгляд в тарелку, и произнес:

– Ауктор. Ауктор.

В этом была логика. Нужен был веский повод, чтобы соларианский император приказал изменить курс целой боевой флотилии на сотню световых лет, существенно продлив срок своего отсутствия на Форуме. Назначение имперского ауктора, первого за девять с лишним тысяч лет, безусловно, было таким поводом.

Сумерки вдруг наполнились звонким смехом Валки.

– Ох, поглядеть бы, как это понравится твоему другу-магнарху!

До получения приказа прошло несколько недель. Почти все время я проводил во дворце магнарха, принимая рапорты и доклады об инспекциях на верфи и в гигантской кубикуле, где спали тысячи наших солдат в ожидании трубного зова. Император говорил мало, реагируя на новости лорда Кароля Венанциана с напускной молчаливостью непреходящего монарха. По моему опыту, хорошие правители слушают больше, чем говорят. Такой была, например, Райне Смайт, да и мой отец – который при всей своей жестокости управлял префектурой с циничной эффективностью разумной машины.

Тянулись дни, и я начал подумывать, что распространенный Бассандером слух всего лишь слух. Не считая редких реплик на заседаниях, император уделял мне не больше внимания, чем другим советникам, как будто вовсе не я принес ему головы двух сьельсинских вождей и отрубил столько же пальцев «Белой руки» Сириани Дораяики. Как будто не я отказался умирать в Большом колизее, не я принял на себя огонь орбитального лазера перед Ураганной стеной на Беренике и остался жив. Теперь я понимаю, что его поведение было своего рода сигналом, напоминанием: какой бы важной птицей я себя ни считал – он был кесарем.

Но приказ пришел.

– Сюда, пожалуйста, – сказал мне императорский лакей, тот самый андрогин Никифор.

Гладкая лысая голова гомункула блестела под лампами, пока он вел меня по узкой лесенке к виадуку у святилища Капеллы, где у магнарха была личная часовня.

– Его величество просил, чтобы я проводил вас прямо к нему.

– Он в часовне? – спросил я.

– Его величество взял в привычку под вечер уединяться для молитвы и размышлений, – ответил Никифор. – Особенно в последнее время. Вы, должно быть, понимаете, что положение дел в провинциях угнетает его.

Я притормозил, пропуская Валку, – проход был слишком узким, чтобы двое могли пройти в ряд, – и сказал:

– Понимаю.

– Надеюсь, милорд, жизнь, проведенная на Нессе, пришлась вам по душе? – спросил лакей, очевидно, чтобы не допускать неловких пауз.

– Вполне, если забыть о том, что нас отсюда не выпускали! – ответила Валка.

Я схватил ее за руку, и она сердито уставилась на меня, едва слышно прошептав:

– Что?

Конечно, Никифор был всего лишь слугой, но приближенным к императору. Это означало, что он был также и ушами императора. Любое наше слово, вне всякого сомнения, достигнет кесаря без прикрас.

– Немного грустно возвращаться сюда после столь кратковременного отсутствия, – сказал я, имея в виду операцию на Эйкане.

Мне не позволили покидать «Ашкелон», и я не смог повидаться с Отавией Корво, Лорианом Аристидом и другими членами Красного отряда. Они участвовали в сражении на орбите, и наши имперские надзиратели ясно дали понять, что мне придется вернуться прямиком в провинциальную столицу. Возвращение было сродни резкому пробуждению: вот ты спишь, а вот ты уже проснулся и видишь перед собой серый суетный мир. А может, это Несс был сном, блеклым кошмаром, а Эйкана – истинным бодрствованием. Старый дом, несмотря на невидимые прутья клетки, в которой нас держал Венанциан и его наперсники, поистине стал для нас родным, но Эйкана и то короткое время, что мне удалось провести с Паллино и Бандитом, напомнили мне, что мой истинный дом сейчас на орбите, а его жильцы вновь погружены в ледяной сон.

На верху лестницы Никифор остановился, дожидаясь нас с Валкой.

– Его величество сам не рад, что пришлось отправить вас сюда, – произнес андрогин с улыбкой, но ее лучезарность не тронула его изумрудные глаза.

Это было настолько близко к императорскому извинению, насколько мог надеяться простой смертный.

Никифор указал рукой вдоль виадука, в сторону святилища – высокого квадратного здания под покрывшимся зеленой патиной медным куполом, окруженным девятью молельными башнями.

– Сюда. Не заставляйте кесаря ждать.

Экскувиторы, охранявшие резные дубовые двери, расступились, и двое рыцарей открыли мне вход. Я много лет провел при дворе магнарха, но сюда приходил только на церемонии, требовавшие моего присутствия.

Император стоял на коленях перед алтарем, спиной ко мне, раскинув руки в молитве. Вокруг толпились слуги, логофеты, схоласты и прочие приспешники, учтиво склонив голову в тишине. Сбоку, словно бдительный ферзь подле короля на шахматной доске, стояла архиприор Леонора. Но, учитывая, что мантия у нее была черной, а митра – белой, нельзя было сказать наверняка, объявляла ли она шах королю или, напротив, защищала его от шаха.

Алтарь располагался прямо под центральным куполом часовни. Плафон покрывала фреска, изображающая зелено-голубую, подернутую облаками поверхность Земли. Кадила, подвешенные в нишах по всему периметру плафона, источали аромат мирры. Дым от свечей перед иконами в альковах смешивался с запахом пищи, оставленной в качестве подношения тем добродетельным силам, что создали человечество и мир вокруг нас. Благоразумие и Правосудие, Время и Пространство, Умеренность, Стойкость и Кровавая Эволюция. Были здесь и иконы Смерти, Судьбы и Гнева, а также десятки менее известных и менее почитаемых.

Я чувствовал, что Валке неуютно, и прекрасно ее понимал. Она была дочерью тавросианских кланов, в глазах Святой Земной Капеллы – ведьмой, разум которой, как паутиной, опутан машинами. Переступить порог часовни для нее было все равно что для овечки войти в логово льва или, наоборот, для львицы – выскочить прямо под ружья пастухов.

Бассандера Лина, сэра Грея и легата Сендила Массу я среди присутствующих не видел.

Император не обернулся. Не успели мы с Валкой пройти и пяти шагов по филигранно уложенной плитке, как логофет в черной чиновничьей униформе с красной оторочкой преградил нам путь, выставив руку: