– Лорд Никифор! Император молится!

– Мы заметили, – сказала Валка с ехидством и попыталась прикрыть это улыбкой. Но улыбка вышла чересчур резкой.

Логофет подозрительно прищурился, и мне пришлось вместо ответа низко поклониться и ждать, покручивая золотое кольцо на указательном пальце правой руки.

Кольцо императора. То самое, что когда-то находилось на единственном ныне свободном пальце правой руки его величества. Кольцо, что он подарил мне, прежде чем изгнать из Вечного Города после неудачного покушения Бурбона и императрицы.

Кольцо святого Георгия.

– Пожалуйста, подождите здесь, – произнес Никифор, с грацией, отточенной за годы придворных тренировок, вклинившись между Валкой и логофетом.

Еще несколько минут его величество оставался неподвижен. Даже его раскинутые руки в алых перчатках не шелохнулись, осанка сохранялась ровной и горделивой, несмотря на груз прожитых лет. Я не сразу заметил чуть поодаль пурпурную тогу лорда Венанциана – тот стоял на коленях на бархатной подушке, сложив перед собой ладони. Перед ними на алтаре была фигурка Вильгельма Первого – Бога-Императора, склонившегося под расписным куполом Земли, как когда-то на Авентинском холме среди руин древнего Рима, в знак победы над машинами. Статуя возносила руки с венцом из колючей проволоки, чтобы возложить его на свое священное чело.

Алые перчатки соединились над рыжей головой императора, и, начертив в воздухе символ солнца, он поднялся, подобрав одной рукой красно-золотую мантию.

– Мы рассчитывали, что вы придете один.

Мне, как солдату и рыцарю Империи, полагалось не кланяться, а преклонить колено. Так я и сделал. Опустив голову, я не видел, поклонилась ли Валка.

– Досточтимый кесарь, – начал я с положенного солдатам приветствия, – моя спутница была заточена здесь со мной последние семьдесят лет. Она не ваша подданная, но я надеялся, что ее голос станет мне поддержкой в прошении об освобождении.

Я отважился поднять глаза, чтобы увидеть реакцию императора.

Его величество смотрел прямо на меня. Двое лакеев поспешно поправили его мантию и прочие регалии.

– Так вот почему вы здесь? – произнес он, поставив ногу на подушку. – Чтобы просить? Разве не мы вас вызвали?

Я почувствовал на плече руку Валки и по ее положению понял, что Валка стояла. Она молчала, но ее прикосновение придало мне сил, чтобы поднять голову. Когда-то я был любимчиком императора, но если Лин вдруг ошибся, то такая дерзость была опасна… Однако…

– Ваше величество, я ваш верный слуга, но мои возможности здесь весьма ограниченны. За один день на Эйкане я добился большего, чем за все годы на Нессе. Если придется молить вас о том, чтобы мне было позволено лучше служить, так тому и быть.

Император был прагматичным человеком, но, как и большинство правителей, неустойчивым к лести. Изумрудные глаза императора без эмоций изучали меня. Казалось, прошло столько времени, сколько живут звезды.

– Поднимитесь, сэр Адриан, – произнес он наконец, подкрепляя слова жестом, и, пробежав взглядом по собравшимся в часовне, обратился к ним: – Оставьте нас.

Схоласты и логофеты мигом удалились, шаркая ногами по плитке. Мне вспомнилось, как меня прошибал холодный пот, когда отцовские советники покидали его кабинет, и как предвкушение чего-то нехорошего стальными пальцами сжимало мне сердце. Но тогда я был молод, а теперь – нет. Пожалуй, в присутствии императора у меня должна была стыть кровь в жилах, но на деле я почти не боялся.

Это было сродни игре.

Леонора с магнархом сочли, что императорский приказ не для них. Бдительные экскувиторы тоже остались, держа наготове активированные мечи из высшей материи. Все императорские слуги-андрогины, кроме лакея, покинули часовню. Никифор стоял, склонив голову, у алтаря двуликого Времени.

– И что же мне с вами делать, лорд Марло? – сказал его величество, когда все остальные удалились.

Он отбросил королевское «мы». Это было либо хорошим знаком, либо очень плохим.

– Вы понимаете, что творите? – продолжил он, как будто рядом не было магнарха и архиприора.

Я молча стоял в проходе рядом с Валкой, сложив руки перед собой и продолжая крутить императорское кольцо. Кесарь принялся расхаживать вокруг алтаря, на котором статуя Бога-Императора стояла, преклонив колени, посреди десятка тысяч зажженных свечей, слившихся воедино и светящихся, словно небольшая галактика.

– Вы уже четырежды совершили чудеса. На Воргоссосе, как говорят, вы вернулись из мертвых. На Аптукке одержали победу, не пролив ни капли крови. В моем колизее, а затем на Беренике вы снова обманули смерть. В первую историю я не верю и точно знаю, что вторая – неправда. Третью опровергли мои инквизиторы – там вас спасли искусственные кости. Но четвертая… Береника. Я видел записи.

Я порадовался про себя, что удалил записи с камеры моего комбинезона, сделанные на Эйкане. Не хватало добавить к списку еще одно прегрешение.

Император скрылся за статуей, и я, вопреки здравому смыслу, приблизился к алтарю с той стороны, где стояли магнарх с архиприором.

– Я терпел эти байки так долго не потому, что верил или не верил в них, а потому, что их польза была значительнее их опасности. Простой люд наивен, и если то, во что они верят, помогает в нашей борьбе – это хорошо. – Император появился с другой стороны алтаря и продолжил шагать, сцепив руки перед собой. – Моя Капелла, – кивнул он в сторону Леоноры, – придерживается иного мнения. Они считают вас опасным для меня шарлатаном. Следуя этим убеждениям, они действовали, как полагали, в моих интересах и в лучших интересах Империи и всего человечества. – Он развел руками. – Знайте: они замышляли против вас без моего ведома.

– Это обнадеживает, – бросила Валка, скрестив руки на груди.

Меня чуть удар не хватил, но император оставил ее реплику без внимания.

– Понимаете, в какое положение вы меня поставили? – спросил он.

– «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного попа?»[2] – процитировал я на классическом английском.

Очевидно, император узнал цитату и посмотрел на меня с любопытством:

– Именно так. Моя левая рука бьет правую, хотя мне нужны обе. Запомните раз и навсегда: если я приказываю вам на несколько лет куда-то отправиться – например, сюда, – значит у меня есть на то веская причина. Я намеренно держал вас подальше от Капеллы. Подальше от тех людей, которые, как им кажется, знают, что лучше для меня, когда я сам этого не знаю. – Он остановился перед статуей своего предка, и его благородное ухоженное лицо покоробилось. – Когда мы последний раз встречались с глазу на глаз, вы рассказали мне о своих видениях. Я, признаться, не поверил вам. Но потом я, как и миллионы людей, увидел записи с Береники… – Он отвернулся и уставился на суровое лицо Бога-Императора. – Вас называют Избранником Земли. Говорят, что эти… чудеса – тому доказательство. – Император вытянулся в струнку, и, если бы не движение челюсти, его самого можно было бы принять за скульптуру. – Покажите мне свою магию.

– Я не колдун, – осторожно ответил я.

Разговоры о магии и колдовстве, само собой, увязывались с запретными машинами, и мне было важно как можно скорее и тверже продемонстрировать, что я не имею с этим никаких дел.

– Ваше величество однажды сказали, что не верите в колдовство.

– Разве вы не мой слуга? – спросил император. – Я отдал вам приказ.

– Эйкана, – ответил я. – Береника. Немаванд. Аптукка. Воргоссос. Ваше величество, я принес вам победы. Разве это само по себе не волшебство?

Валка с трудом подавила иронический смех.

– Прикуси язык! – не сдержался Кароль Венанциан.

– Ты говоришь с Помазанником Земным! – добавила архиприор Леонора.

Вильгельм Двадцать Третий вскинул руку в перстнях:

– Сэр Адриан, его премудрость Виргилиан и Синод рекомендуют мне казнить вас. Кое-кто из моих советников настаивает, что вам следует доживать ваши дни в изгнании на Белуше.