Чем ближе к центру города, тем больше людей попадалось нам на улице. Под закупоренным небом Первого купола куда-то спешили мужчины и женщины в одинаковых серых костюмах; кто-то поодиночке, кто-то парами, прячась под зонтиками от проливающейся со стекла воды. У многих на лицах были медицинские маски. Повсюду стояли полицейские. Не то чтобы я не привык видеть военную полицию – на каждой имперской планете были префекты, – но в таком количестве?! На каждом углу обязательно стоял полицейский в черных доспехах, что заставило меня подумать не об Империи, а о городе над дворцом Кхарна Сагары на Воргоссосе.

И, как на Воргоссосе, здесь за внешним фасадом тоже таилась тьма.

Народный дворец стоял за изогнутой стеной из бетона и стали в пятьдесят футов толщиной и втрое выше этого. Центральный корпус представлял собой ступенчатый многоэтажный зиккурат, похожий на пирамиду, посвященную какому-то ложному забытому богу. Другие здания, размещенные по периметру, не имели окон и не были никак украшены, напоминая надгробия; в них располагались казармы, арсенал и кабинеты тайной полиции. Из абстрактных фонтанов били струи, образуя над дорогой водяные арки. Солдаты в матово-черных доспехах гвардии конклава и в серо-красной военной форме с отличительными знаками несли у фонтанов и у дверей почетный караул. Другие смотрели на нас со ступеней зиккурата, поднимавшихся на тысячу футов почти к самому куполу.

Машины обогнули последний фонтан и остановились у громадной лестницы. По ступенькам, словно лава, стекла красная ковровая дорожка, напомнив мне о багровом покрывале, раскинутом Клитемнестрой перед ногами Агамемнона Великого на заре земной цивилизации. Двое стражей в доспехах открыли двери, похожие на створки морской раковины, и представитель жестом указал, что можно выходить. Паллино вышел первым – Бандит ехал в другой машине – и подал мне руку, а я в свою очередь помог выйти Валке.

– Почти как дома, – сказала она на пантайском.

Мне не хотелось об этом напоминать. На ее родине красота была субъективна, да и весь мир тоже. Дома, среди соотечественников, Валка видела то, что хотела видеть, то, что рисовали в подсознании ее имплантаты – иллюзии, тенями покрывавшие действительность. Там, где я видел лишь голый камень, ей являлись пышные сады, а вместо пластиковых полов и обитых нейлоном диванов – роскошный паркет и резная мебель. Демархисты воображали роскошь и прятали все уродливое, а здесь, в Содружестве, уродливость была общепринятой и воплощалась во всем.

– Как ты? – спросил я, наклонившись к Валке.

Вряд ли лотрианцы владели малоизвестным языком, на котором говорила тавросианка, но всякое бывает.

– Нормально, – храбро улыбнулась она. – Ничего страшного.

Когда мы поднялись на ступеньки, нас принялись снимать три дрона. Возможно, из соображений безопасности, а может, местная пропаганда собиралась раздуть что-нибудь из нашего визита. Я криво улыбнулся на камеру и поприветствовал выстроившихся вдоль лестницы пикинеров. Впереди шагал Бандит в сопровождении сигнифера, несшего жезл дипломата с красным знаменем в белую полоску, посреди которого сияло алое имперское солнце.

Пока мы поднимались, проходя мимо колоссальных прямоугольных колонн к фальшдверям в виде раскрытых книжных страниц, я заметил смутные силуэты встречающих: бледных темноволосых мужчин и женщин в серых костюмах.

Я ожидал, что нас остановят и поприветствуют у входа, но вместо этого нас отвели прямиком на досмотр. Пришлось пройти через светящиеся сканеры. Теперь нашим хозяевам стало известно о моем мече и проекторе щита и о пристегнутом к бедру пистолете. Они увидели мой кинжал, как и вооружение абсолютно всех сорока членов нашей делегации, вплоть до малейшего метательного ножа Бандита. Даже адамантовые кости моей левой руки стали всеобщим достоянием. Незамеченными могли остаться разве что имплантаты Валки да моноволоконная спираль, которую Карим прятал под копной своих темных волос.

Наш проводник сдержанно поприветствовал двух коллег, мужчину и женщину, спешивших нам навстречу через атриум. Все трое были так похожи, что вполне могли сойти за родственников. Серокожие, темноволосые, с пустыми глазами. Казалось, они находятся под действием каких-то стимуляторов – может, веррокса или амфетамина, а может, простого кофеина. У новоприбывшей парочки были такие же наушники, как у нашего проводника.

– Уважаемая делегация, – сказали они в унисон и вскинули руки; точно так же нас приветствовал по прибытии и первый дипломат.

– Благодарим за прием, – ответил я, давая им время выслушать перевод и получить ответ. – Когда мы сможем предстать перед Великим конклавом? Мне не терпится встретиться с вашими лидерами.

Женщина слегка поклонилась, сложив перед собой руки.

– В Содружестве нет королей и лидеров, – сказала она тоном строгой учительницы или схоласта, упрекающего нерадивого ученика. – Сегодня конклав не заседает. Делегацию пригласят, когда все председатели будут на месте.

Я с трудом удержался, чтобы не нахмуриться, и посмотрел на Валку и Тора Варро.

– То есть приема не будет? Я надеялся выступить сразу же.

Мужчины и женщина переглянулись, ожидая подсказки уполномоченных органов. Мое терпение уже было на исходе. Я мог смириться с молчанием, но не с этой бестолковой пассивностью, которую здесь выдавали за гражданскую добродетель.

– Я прибыл по особо важному заданию самого соларианского императора. Меня не примут?

Женщина – очевидно, старшая из троицы, хотя на это наблюдение мне наверняка опять бы повторили, что «каждый служит в меру своих способностей», – уставилась на меня с натянутой улыбкой:

– Все должны трудиться на благо общества. Чтобы был хлеб, жилье и порядок для всех трудящихся.

– Значит, все заняты?

Я сунул пальцы за пояс и осмотрел просторное помещение, в котором мы оказались. Пол здесь был не цементным и не пластиковым, а мраморным, из черно-белой плитки. Впереди поблескивал подсвеченный со дна низенький бассейн. Поверхность воды над темным камнем была абсолютно ровной, гладкой. Как черное зеркало. Мне почти по-детски захотелось нарушить это спокойствие, разбить иллюзию царящего вокруг абсолютного порядка.

Я понимал, что все это значит.

Они рисовались, притворяясь, как и все власть имущие, что важные дела для них – сущий пустяк. Делали вид, что прибытие посла Соларианской империи не предвещало конца их мира.

Но война надвигалась на Падмурак, хотели того его темные владыки или нет.

Ночью снова навалились сны.

Мне снилось, как я тону в глубокой воде. Бледные руки тянулись из темноты, ласкали меня и тянули вниз. Я был то ли мертв, то ли на грани смерти и не мог выбраться из доспеха. Время текло вспять; я падал, падал вверх к алым огням и звукам хаоса битвы. Потом очутился на полуразрушенном каменном мосту за городом с серыми башнями. Кругом горели машины и бегали грязные люди с оружием.

Если время, как верят некоторые, в самом деле бесконечно, то рано или поздно все становится правдой. Я же верю, что финал неизбежен, как неизбежны концы всего в отдельности: империй, планет, людей. Но даже за несколько сот лет человеческой жизни можно любую неправду превратить в правду. Однажды я сказал Лориану, что не вижу будущего. Тогда я не знал, что способен на это.

Гремели выстрелы, сверкали вспышки.

Я проснулся.

На Падмураке занялся рассвет, и бледно-желтое солнце болезненно светило сквозь горизонтальные щели окон, как бы в разрезе показывая огромный суровый город. Из нашего номера на вершине шпиля, где находилось имперское посольство, я мог различить вдали другие купола. В нескольких милях отсюда был космопорт для шаттлов. За ним расположился грузовой порт, откуда прошлой ночью дважды стартовали ракеты. Дальше была только тундра. Тундра, в которой работали бесконечные фабрики, бараки и трудовые лагеря – три кита, на которых стояло лотрианское общество.