Далее в удостоверении отмечалось: «Все местные дружины и отряды в районе расположения 1-й Бирской пехотной бригады прикомандировываются к этой бригаде с полным подчинением комиссару названной бригады товарищу Деткину или лицам, коих он на то уполномочит.

Все должностные лица, государственные учреждения и отдельные граждане обязаны оказывать всевозможное содействие ему лично или им уполномоченным лицам.

Железнодорожная, пароходная и почтово-телеграфная администрация обязаны вне очереди исполнять все его требования.

В случае неподчинения и неисполнения его распоряжений ему предоставляется право принимать самые суровые меры по законам военного времени, вплоть до расстрела на месте».

Одним из первых мероприятий, проведенных Деткиным в соответствии с его широкими полномочиями, стала мобилизация новобранцев для численного пополнения бригады. Из них был сформирован учебный батальон под командованием Н. И. Глухова. Новички получали здесь самые необходимые военные знания и направлялись по полкам.

Мобилизация оказалась очень своевременной. В конце августа белые перешли в решительное наступление почти на всех участках обороны Второй армии. Штаб армии переехал из Сарапула в Вятские Поляны. В полосе 1-й Бирской бригады активизация белых началась 20 августа налетом на железнодорожный разъезд Карманово, что в пятидесяти километрах юго-восточнее Сарапула. Здесь находилась четвертая рота 2-го полка. Несмотря на потери, белые непрерывно атаковали позиции роты. Израсходовав боеприпасы, красные бойцы под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отступить. Налет на Карманово показал, что действующая в районе Сарапула ижевско-воткинская добровольческая дивизия белых решила отбросить бригаду Деткина на восток и соединиться с белыми добровольческими полками, идущими с юга, со стороны Бирска. Но и отступление бригады на восток не было выходом из положения. В этом случае она попадала под удары мятежных чехословаков, действующих в районе Красноуфимска. Оставалось только обороняться. Штаб бригады принял решение рассредоточить части своеобразным треугольником, стороны которого были обращены на противника. Этот огненный треугольник должен был надежно защитить большой участок дороги Красноуфимск — Сарапул.

На рассвете третьего сентября на одном из участков обороны бригады раздались артиллерийские выстрелы. Бойцы плотнее прижались к земле, готовясь отразить очередную белогвардейскую атаку. Велика была их радость, когда в цепи стало известно, что это подали голос два трехдюймовых орудия — первые в бригаде орудия, только что присланные по распоряжению штаба армии. Не велика огневая мощь двух трехдюймовок, зато значение их для морального состояния красноармейцев трудно было переоценить. Оборона бригады заметно окрепла. А вот каково состояние раненых, которых с каждым днем становится все больше? Ведь пополнения теперь взять негде, дорог каждый возвращающийся в строй.

Комбриг пришел в лазарет неожиданно. Была уже ночь. Раненые спали. Лишь кое-кто из них стонал в забытьи. Деткин тихонько обошел ряды коек, занимавших просторный кулацкий дом, и открыл дверь в пристрой, где находились операционная и комната для лазаретного персонала. Склонившись над столом, спала дежурная сестра, одна из тех двух, которые прибыли в бригаду с Бирским ревкомом. Прикрученный фитиль керосиновой лампы бросал скупые блики на русые кудри сестрички. «Притомилась, — подумал комбриг. — Тяжело им приходится. Медикаментов в обрез, раненые поступают каждый день, врачей нет, свободных коек нет…» Деткин вспомнил, как вчера эта самая сестра требовала от него разрешения занять под лазарет еще один дом. Она наступала, горячилась. А комбриг смотрел на ее красивое, с ямочками, лицо и думал, какое все-таки не женское дело война, захлестнувшая Софью такими заботами, которые даже не каждому мужчине под силу. Сестричка тогда поняла его долгое молчание как отказ и чуть было не заплакала. Вспоминая вчерашнее, Деткин опять задумался: «Да, не войной бы ей теперь заниматься вдали от дома, а семью строить. По-настоящему строить, не как это у меня случилось. Шесть лет, пока служил на флоте, не видел жену и лучше бы вообще встречи с ней не было после разлуки. Порвал с ней, когда узнал все». Павел Иванович так тяжело вздохнул, что Софья вскочила и испуганно вытянулась перед Деткиным.

— Товарищ комбриг! Дежурная по лазарету старшая сестра Павлова…

— Тише, тише… Осмотрел я ваше хозяйство, Софья Иосифовна. Порядок у вас полный.

— Мне показалось вчера, товарищ комбриг, что вам с вашими заботами не до меня с заботами моими. Слишком уж велика разница между тем и другим. Но для меня уход за ранеными — это все. Им нужен покой, а здесь такая скученность…

— Правильно вы требовали, сестра. Действуйте настойчиво и впредь. Я же, в свою очередь, постараюсь заглянуть в лазарет снова.

Комбриг попрощался и вышел. Для отдыха оставались считанные часы. Утром Деткин со своим заместителем Катаевым и начальником штаба бригады Греном отправились на осмотр позиций. Они ехали мимо крестьянских наделов, где тучнели тяжелые колосья несжатых хлебов. Горько было смотреть, как осыпалась под сентябрьским заунывным ветром рожь, вылетала пшеница.

— Урожайная нынче осень, — Деткин придержал коня и поехал стремя в стремя с Катаевым. — Ты, Иван Антонович, недавно заглядывал в свою Димитровку. Как там дела, как жатва?

— Живет моя деревня помаленьку. С утра до ночи стар и млад в поле. Но трудно им. Одни мужики на германской побиты, другие сейчас в бригаде. Много еще хлебов не убрано. Помочь бы надо людям, товарищ комбриг. Ясно, конечно, не одним димитровским.

— Хорошо, подумаем! И сделаем. Если беляки не сорвут нашу задумку. Э, глянь-ка, Иван, уж не накликал ли я беду?

Навстречу командирам скакал ординарец штаба. Еле сдержав разгоряченного коня, он торопливо начал докладывать:

— Товарищ комбриг! От разведки получены очень серьезные сведения. Из Аскино по Красноуфимскому тракту на Кунгур через Тюинск и Тюйное Озеро на нас движутся несметные полчища казаков. Тысяч сорок, самое малое!

— Кто принес такие вести? — резко спросил комбриг.

— Вот записка от Липунова!

Деткин развернул бумагу. Ее содержание почти дословно совпадало с донесением ординарца.

— Кому известно о записке?

— Знаю только я, товарищ комбриг. Когда доверенный человек Липунова добрался до штаба, там был я один.

— Ладно. О записке никому ни слова, товарищи! Язык держать за зубами. Понимаете, какую панику может натворить это сообщение? В чем же все-таки дело? Не ошибся ли наш разведчик? Едва ли. На Липунова, знаю, положиться можно. Но — сорок тысяч казаков! В эту цифру трудно поверить. Откуда бы им взяться?

Срочно вернувшись в штаб бригады на разъезд Агарзя, Деткин запросил Пермь. Здесь находился штаб Третьей армии, в состав которой несколько дней назад была включена Бирская бригада. Деткина интересовало, известно ли в Перми о каких-либо крупных военных передвижениях на южном участке Третьей армии. В ответ предложили выяснить, есть ли в приближающемся войске командиры по фамилиям Блюхер и Каширин. Если такие есть, то подходят красные части, если нет — то белые.

— Поеду для выяснения сам! — заявил Деткин.

— Только не это! Вы не вправе рисковать! — категорически запротестовал Грен.

— Пошлите меня, товарищ комбриг, — выступил вперед Катаев.

— Хорошо, поедем вместе. Подберите десять-пятнадцать лучших бойцов. Товарищ Грен, останетесь за меня. Если мы не вернемся к двенадцати ноль-ноль завтрашнего дня, действуйте согласно обстановке.

До выезда оставалось еще два часа. Павел Иванович вышел из штаба и как-то незаметно для себя повернул в сторону лазарета. Возле знакомого дома с палисадником он присел на скамейку и задумался. Он даже не слышал, как рядом оказалась Софья.

— Что с вами, товарищ комбриг? Вы чем-то взволнованы?

Деткин сдержанно кашлянул, почувствовав неожиданную сухость в горле.

— Вот видите, Софья Иосифовна, обещал я заглядывать в лазарет почаще, а оказался здесь даже раньше, чем думал. Уезжаю я, а к кому — сам не знаю. Вернусь ли — тоже не знаю.