Мурильо перебрался на другую сторону козел, спрыгнул вниз и осторожно приблизился к шесту.

— Напрасно ты с самого начала не принес мне колотушку, — сказал ему Колл.

— Теперь уже слишком поздно, друг мой, — ответил Мурильо, развязывая веревку.

Лошадь, на которой сидел Колл, рванулась вперед и стремительно взвилась на дыбы… На взгляд Мурильо, советник выполнил обратное сальто с невероятной грацией. Коллу удалось ловко приземлиться на ноги, однако он моментально отпрыгнул в сторону и шумно шлепнулся на землю. Изящества тут уже не было и в помине, зато этот маневр уберег его грудь от двойного удара копыт.

Лошадь с радостным ржанием ускакала прочь.

Колл неподвижно лежал, глядя в небо.

— Ты не сильно ушибся? — спросил его Мурильо.

— Принеси мне лассо. И пару брюквин.

— Я бы посоветовал колотушку, но, раз ты лучше знаешь, как объезжать лошадей, не стану вмешиваться.

Вдали протрубили сигнальные рожки.

— Худ меня побери! — простонал Колл. — Армии двинулись к Капастану. — Тяжело охая, он сел. — Я думал, мы их догоним.

— Слушай, приятель, давай не будем мудрить и поедем в повозке. Верни лошадей хозяину и получи назад наши денежки.

— Повозка и так перегружена припасами, — вздохнул Колл, поднимаясь на ноги. — И потом, продавец сразу предупредил, что товар возврату не подлежит.

Мурильо изумленно воззрился на собеседника:

— Он так и сказал? И у тебя что же, не возникло и тени подозрения?

— Помолчи.

— Ну, знаешь ли!

— Мурильо, хочешь услышать правду? Этот «разгильдяй» выглядел таким жалким, что я проникся к нему сочувствием. И все, довольно уже причитать, займись лучше делом.

— Но, Колл! Он ведь заломил такую цену!

— Хватит напоминать мне о деньгах. Если не заткнешься, я прикончу либо этих лошадей, либо тебя самого. Ясно?

— Ты не посмеешь их убить.

— Еще одно слово, и на этом холме появится каменное надгробие на могиле беспечного Мурильо из Даруджистана. Ты меня понял? Вот и прекрасно. А теперь тащи сюда веревку и брюкву. Попробуем усмирить вторую лошадь.

— А ты не хочешь сначала поймать беглянку?

— Мурильо! — скрипя зубами, произнес Колл.

— Прошу прощения. Только, пожалуйста, камни выбирай полегче. Очень не хочется лежать под валунами!

Источавшие смрад облака клубились над волнами, которые неустанно боролись друг с другом. Они ударялись о ледяные глыбы и неслись к истерзанному берегу, чтобы излить на него свою ярость. Треск ломающихся льдин и грохот прибоя заглушали шелест дождя, который шел уже бог весть сколько времени.

— Что же теперь делать? — прошептала госпожа Зависть.

Пристроившись с подветренной стороны обломка базальтовой скалы, сегулехи густо смазывали жиром свое оружие. Вид у всех троих был довольно печальный: насквозь промокшие, перепачканные липкой глиной, в изодранных доспехах. Руки, плечи и бедра покрывала паутина мелких ран. Края крупных ран сегулехи наспех сшивали звериными жилами, черные узлы которых торчали среди запекшейся крови. Но дождь размочил и ее, добавив к серым и черным тонам красные потеки.

Неподалеку стояла Баалджаг. Ее шерсть потеряла блеск и свалялась, а кое-где была вырвана целыми клочьями. Из правого плеча торчал длинный обломок копья. Волчицу ранили три дня назад, однако она не подпускала к себе ни госпожу Зависть, ни сегулехов. Лихорадочно сверкающие глаза Баалджаг были устремлены на север.

В трех шагах от волчицы лежал Гарат, которого постоянно била дрожь. Все его тело покрывали гнойные раны. От боли пес наполовину обезумел и тоже не позволял никому, даже Баалджаг, подойти к себе.

Одну лишь госпожу Зависть, казалось, совершенно не затронула та ужасная война, которую они вели. Как ни странно, но даже дождь не оставлял ни пятнышка на ее белоснежной телабе. Как и прежде, черные волосы женщины красивой волной струились по плечам; как и прежде, ее губы оставались карминово-красными, а подведенные веки — темно-серыми.

— Что же теперь делать? — повторила она. — Как прикажете перебираться через Коралловую бухту? Хорошо Тлену. Жаль, что он не т’лан слон или т’лан кит. А то перенес бы нас на спине, в роскошном паланкине, на другой берег. А еще лучше — в какое-нибудь тихое место, где можно принять горячую ванну и выспаться.

К госпоже Зависти подошел Мок. От дождевых струй белая эмаль его маски стала серой.

— Ничего, мы с ним еще непременно сразимся, — пообещал сегулех.

— Давно ли поединок с Тленом стал для тебя важнее высокой миссии? А как Первый или Второй отнесутся к подобному проявлению своеволия?

— Первый — это Первый, а Второй — это Второй, — изрек Мок.

— Какое глубокое наблюдение, — усмехнулась госпожа Зависть.

— Личные заботы, хозяйка, имеют для нас первостепенное значение. Иначе не существовало бы ни победителей, ни иерархии. Сегулехами бы правили вечно стенающие мученики, одержимые идеей всеобщего блага. Или наоборот — деспоты, которые любому честному вызову на поединок противопоставляли бы силу своей армии. Нам известны порядки в других странах. Мы знаем гораздо больше, чем ты думаешь.

— Любопытно ты рассуждаешь. А то я уже почти смирилась с мыслью, что мне и поговорить-то не с кем.

— Ты не заденешь нас своими насмешками, хозяйка. Мы неуязвимы.

— Ошибаешься, Мок. С тех пор как я пробудила тебя, ты познал и боль, и страдания.

— Есть более серьезные вещи, которые следует немедленно обсудить, — заявил Мок.

— Да неужели? И какие же? Может, ты собрался поговорить об этой яростной буре, которая мешает нам двигаться дальше? Или о жалких остатках армии, загнавшей нас сюда? Уверяю тебя, эти воины не вернутся.

— Ты наслала на них чумовое поветрие.

— Какое дерзкое обвинение! Просто чудо, что недуг сей не поразил их еще давным-давно. Он был бы вполне справедливой карой за людоедство. Тебя не смущает, что эти дикари зачастую пожирают мясо сырым? Они так голодны, что им некогда варить человечину. И ты еще смеешь меня обвинять!

— Беда в том, госпожа, что Гарат тоже заразился чумой.

— Какая чепуха! Он оправляется от ран.

— При его силе духа эти раны уже давно бы затянулись. Нет, Гарат страдает от лихорадки, поразившей его легкие. Это та же самая болезнь, которая косит паннионцев. — Мокрая бесстрастная маска глядела прямо на нее. — Сделай уже что-нибудь.

— Ты переходишь все допустимые границы.

— Хозяйка, сделай уже что-нибудь, — тихо повторил Мок.

— Ладно. Но какая восхитительная ирония! Разве ты не замечаешь ее? Полиэль, Королева Мора, примкнула к Увечному Богу. Такое предательство глубоко оскорбляет меня, и вы все должны это знать. Но я поступила очень мудро, вторгшись на магический Путь Полиэль и сделав его недоступным для ее союзников!

— Сомневаюсь, хозяйка, чтобы жертвы морового поветрия могли вместе с тобой наслаждаться подобной иронией. Да и Гарату от этого не легче.

— Лучше бы ты держал рот закрытым!

— Исцели его.

— Он меня не подпустит.

— Госпожа, да Гарат уже даже стоять не может. Если ты не вылечишь его, он умрет прямо здесь, на этом берегу. Поторопись!

— До чего же ты несносен, Мок! Но если ты ошибся и Гарат попытается меня укусить, пеняй на себя! Имей в виду: я лишу тебя мужского достоинства, а глаза твои сделаю раскосыми, и тогда каждый, кто посмотрит на твою дурацкую маску, будет захлебываться от смеха. И еще что-нибудь придумаю, уж поверь мне.

— Исцели Гарата.

— Ну разумеется, я его исцелю! Как-никак Гарат — мой давнишний спутник. Я даже готова простить ему, что однажды он помочился на мою одежду. Возможно, это случилось во сне, либо К’рул сделал беднягу орудием своих шалостей… Ладно, я иду его спасать. Только не вздумай меня отвлекать.

Госпожа Зависть направилась туда, где лежал больной пес.

Глаза его были мутными, а каждый вдох отзывался судорогой во всем теле. Заслышав шаги хозяйки, Гарат даже не поднял головы.

— Мой дорогой, славный песик. Прости мою невнимательность. Я думала, что ты оправляешься от ран, и только сейчас спохватилась. Тебя переполняют зловонные миазмы? Невероятно. Потерпи, сейчас я тебя вылечу.