— Но теперь выйди на минутку из комнаты, мне надо переодеться, ты же сам видишь.

Адриан выиграл. Вот только, к сожалению, он не чувствовал себя победителем, он все еще ощущал огромную тяжесть в желудке и в груди. Был совершенно опустошен, его длинные руки безвольно повисли вдоль тела, и он сказал:

— Да мне все равно надо еще раз сходить на вашу кухню, там стоят мои башмаки.

Когда он пришел туда, то обнаружил не кого иного, как миссис Элдерли. Если бы не ее блестящее гимнастическое трико, ни один человек не догадался бы, что она совсем недавно изгибала свое тело в сложнейших позах йоги. Миссис сидела на стуле сгорбившись, из-за чего на ее животе появились узкие лиловые валики. Она выглядела внезапно постаревшей на добрый десяток лет; закрыв глаза, она пила маленькими торопливыми глотками свою бурду и, казалось, слушала радио.

Чтобы не мешать ей, Адриан тихонько проскользнул к своим башмакам, схватил их и на цыпочках двинулся к лестнице. Он мог бы поклясться, что миссис не слышала, как он вошел, но когда Адриан уже почти вышел в коридор и еще раз обернулся в ее сторону, она заговорила, не открывая глаза:

— На твоем месте я бы осталась дома. Передавали штормовое предупреждение. Я только что слышала это собственными ушами. Буран, собачий холод, все по полной программе.

— Да мне только перейти улицу, — заверил ее Адриан и посмотрел ей в лицо — как оказалось, напрасно: она продолжала сидеть с закрытыми глазами.

— И все же, — сказала миссис, — на твоем месте я бы остерегалась. Поверь старой женщине. С морозом шутить не стоит.

И внезапно Адриан увидел это. Тревогу, которая распространилась по всему липу миссис Элдерли — со лба до самого подбородка. Ей не нужно было даже открывать глаза и слепой заметил бы эту большую, морщинистую, пепельно-серую тревогу.

Адриан почувствовал, как его охватывает ярость — ярость по отношению к предательнице миссис, которая не верила, что он справится с испытаниями, ожидавшими его в ближайшем будущем. Он чуть было не заорал:

«Прекрати немедленно, сейчас же припудри тени под глазами и морщины на лбу! Миссис Элдерли, прекрати!» И в конце он сказал бы совсем тихо: «Как что-то может быть хорошо, если у тебя такое выражение лица?»

Кухонный стол в Доме Трех Мертвецов был не накрыт: футляр для очков, упаковка бумажных носовых платков — и больше ничего, голое дерево. Адриан подумал, что вряд ли есть что-то более печальное, чем столы, которые некогда были празднично накрыты, а теперь стояли пустые и делали вид, будто никогда не были обременены тарелками, мисками и руками сытых гостей. Какао и хинкали давно закончились, еще две проклятые недели назад, и Тамар явно не собиралась опять приготовить что-нибудь из былого великолепия. Она просто сидела за столом, смотрела на высокорослого гостя и хмурила лоб.

Уже в дверях она была какой-то странной. «Большой юноша», — тихо сказала она, качая головой и слегка пожимая руку Адриану. Сначала она хотела похлопать его по плечу, но не достала — оно находилось слишком высоко. «Большой юноша», — повторила Тамар шепотом, и только после этого Адриан смог войти в дом.

От Стеллы его отделяло не более десяти сантиметров, но Адриану они показались десятью километрами. И вот теперь она сидела вместе с ним за кухонным столом. Стелла Мараун, последняя из здравствующих хранительниц высокорослых штукенций, в настоящее время, к сожалению, не на службе. Стелла Мараун, которая утратила все свое былое красноречие и теперь практиковала новый вид молчания.

Не застенчивое молчание перед Дато, нет.

Скорее нервную молчаливость, которая отражалась в ее глазах, когда она смотрела вверх на Адриана, — во всяком случае, так ему казалось.

Словно этого было еще недостаточно, Дато, сидевший рядом со Стеллой, скрестил руки на груди, откинулся назад и посмотрел на Адриана:

— Ну, так ты у нас, выходит…

Последнее слово, напоминавшее что-то вроде «надсмотрщик», утонуло в шуме, так как Тамар подчеркнуто небрежно хлопнула рукой по столу и намеренно слишком громко сказала:

— К сожалению, Дато не может пригласить вас в свою комнату, там все еще продолжается ремонт. Но я могла бы приготовить чай — как вам эта идея?

Как знать, может быть, Тамар хотела спасти Адриана, но на самом деле она спасла Дато, которому грозил перелом носа средней тяжести; он бы получил его из-за молниеносного удара сверху вниз и по диагонали — такой удар превратил бы точеный нос наглеца в кривой нос отставного боксера.

— Ты тоже, Адриан? — спросила Тамар.

— Что?

— Чай?

— Да, пожалуйста, чай, конечно.

Тамар встала, и Адриан тотчас вскочил со своего места и последовал за ней, словно собачонка на мытье лап после прогулки. Он ничего не мог поделать с собой — дрожащие ноги сами уносили его прочь от кухонного стола, где его отсутствие не заметил ни один человек, ни один.

Стоя у мойки, Тамар налила воду в старомодный чайник и поставила его на плиту. Потом она достала из шкафа стаканы и насыпала в каждый из них по несколько ложек сахара.

— Где есть чай, там всегда тепло, — сказала она Адриану, прислонившемуся к батарее.

— Да, — согласился тот.

Он и сам не знал, почему продрог до костей — из-за зимней ли стужи, из-за едва теплой батареи или просто из-за шушуканья Стеллы и Дато. Они сидели к нему спиной и увлеченно беседовали вполголоса, Стелла то и дело хихикала. Зажми Адриан уши или внезапно оглохни, он не перестал бы чувствовать смесь ярости и боли и стремления взять себя в руки; он все еще видел перед собой вызывающе красный свитер Стеллы, под которым четко проступал бюстгальтер, — и почему Адриан раньше никогда не замечал этого?

Он снова посмотрел на Тамар, которая наливала из маленького керамического чайника в стаканы красно-бурую жидкость до тех пор, пока та полностью не покрывала сахар.

Не глядя на Адриана, она сказала:

— Это чайная заварка. Очень крепкая. А теперь взгляни на фотографию. Рядом с иконами.

К стене обычной липкой лентой была прикреплена выцветшая фотография, она располагалась возле деревянных дощечек, на которых были изображены дамы и господа в дурном настроении и с нимбами размера XXL. Адриан разглядел на снимке зеленые луга, позади в тумане виднелись высокие горы, каменные дома в долине выглядели очень бедно, и повсюду торчали полуразрушенные башни, которые возвышались над остальными строениями как небоскребы.

— Красивый пейзаж, — только и смог сказать Адриан.

В нем все сжалось: Стелла и грузинский наглец, грузинский наглец и Стелла. Ему хотелось умереть прямо здесь, прямо здесь начать жить заново, кричать, кричать и кричать от бессилия, схватить стул и разбить его в щепки, потом еще один — и наконец броситься на пол и расплакаться, как оставленный на произвол судьбы ребенок. Адриан повторил еще раз:

— Чудесная картина, на самом деле!

Но для Тамар этого оказалось недостаточно:

— Картина — да, но и сам вид. Адриан, что за вид!

Но Адриану было совсем не интересно.

Поэтому он просто молчал.

— Это Ушгули, самое высокое село в Европе, — пояснила Тамар, и Адриан вздрогнул: он знал, что эти слова должна была сказать Стелла, только она имела на это право. Но Тамар продолжала: — Ушгули находится в Сванети.

— Я думал, это называется «Сванетия», — дерзко заявил Адриан и намеренно повернулся в сторону Дато, который, разумеется, не слушал его, так как был слишком занят изучением лица Стеллы Мараун.

— Одни говорят «Сванетия», другие — «Сванети», — возразила Тамар.

Затем она поставила стаканы с заваркой на поднос и, взглянув на Адриана сияющими глазами, добавила:

— Сванети расположена на севере Грузии, на Кавказе, если ты слышал о нем; Сванети — это дороги, покрытые щебнем, и крестьянские лошади. Это красивейшая гора Ушба.

Сванети — там, где моя мать одним свистом прогнала медведя, а старики не поймут твоих шуток, даже если ты расшибешься в лепешку. Это там, где с гор катятся вниз камни, а кривая Джамеки каждый день варит баклажанный суп. Это там, где люди гибнут в волнах бурной Ин-гури, а если не гибнут, то танцуют, празднуют и поднимают свои стаканы за весь мир. Церкви там маленькие, как карлики. И горные орлы есть в Сванети, и пестрые свиньи, у которых слишком мало мяса, и куры, несущие слишком мало яиц. А рядом с ними живут люди, которые убивают друг друга… Пойдем, большой юноша, снова сядем за стол.