— Посмотри, каким шедевром я обладаю, разве он не бесподобен? — бормотал звероподобный внешне любовник, лаская её своим твёрдым и налитым готовностью к повторным слияниям орудием любви, проводя им по её животу, грудям, стремясь ещё выше — к губам, — ты любишь на него смотреть?

— Как он ужасен! — Колибри отворачивалась от Чапоса. Казалось, что и свет утра высвечивал тело любовника не без отвращения в данный момент к своей светоносной, но неотменяемой законами мира работе. Зато с удвоенной яркостью он словно ваял воздушную плоть девушки, каждый её тонкий волосок в отдельности, нежнейшую паутинку голубоватых сосудов под кожей на груди, трепетно гладил бледные бутоны недоразвитых девичьих сосков, путался в прикрытых ресницах.

— Ему и не надо быть красивым. Ему надо быть только желанным. Она его желает, а у неё нет там глаз, только ощущения.

— Но, я же красива. Ты же говоришь это. Во всём и в каждой своей части.

— Да. Чтобы он тебя желал.

— Зачем так всё устроено? Кем?

— Чтобы оплодотворять и размножаться дальше. Всё бессмыслица. Это верно. Женщина — ловушка пустоты.

Без любви — да. Всё бессмыслица. Телесный позор. Жизнь — бесконечная свалка, приговорённая к вечному гниению. Но кем так устроено? Зачем? Чапос жил на свалке. Олег в мире заданных свыше, встроенных в его жизнь смыслов. У Чапоса была его похоть, у Олега — любовь. В отсеке Олега голографические деревья казались настоящими, и там никогда не было места никому третьему, между душой и телом не было разрыва. Воспарив однажды, Колибри не хотела вниз. Её крылышки трепетали от восторга. Чудовищные наплывы лежащих внизу ржавых пустынь принадлежали миру, в который она не вернётся никогда. Ведь Олег дал ей понимание, что она птица, то самое воздушное творение, которым называл её Чапос, давая ей при этом плотное пахучее воплощение — земляное. Ладони же Олега были той силой, которая держала её на лету. Уставая, она опускалась на них, и он прикасался восхищёнными губами к её вздрагивающей и открывающейся ему навстречу душе… И вдруг она летит вниз в страшные пески бездны и ударяется плашмя об их чудовищную спресованность, и видит себя с выбитыми передними зубами, разбитым лицом, захлёбывающейся кровью и болью… И Колибри очнулась от сна или бреда, трясясь от холода. Заскорузлая тряпка не грела, кошмар продолжал вытекать за пределы сна. Чтобы загнать его ползущие щупальца назад туда, откуда и вылезают кошмары, она стала напрягать сознание, заставляя себя проснуться окончательно. Это же надо было уснуть в таком месте!

Она стала раздумывать об Уничке, раз уж она вспомнилась. Бедная маленькая Уничка со своими странными волосами, детскими ушами и ступнями, влюбившаяся в Чапоса с первого взгляда в том ночном клубе, но устыдившаяся этого из-за его нестандартной внешности, вовсе не бывшей уродливой, как сразу поняла это Колибри. И он тогда влюбился в Уничку и, злопамятный, не простил, что она упорхнула с легкомысленным баловнем — обитателем аристократических рощ. Не прощал, сажая Уничку в подвал с пауками за малейшую провинность. Колибри представила, как Уничка танцует на своих пальчиках, вращая круглым животом и подрагивая высокой грудью — предметом её гордости. Гибкая, невысокая, очаровательная и улыбчивая с фиолетовым шарфиком на груди. Чапос хранил шарфик и отдал его Колибри как знак её избранности, исключительности. Где был этот шарфик? Где-то остался валяться в той узкой комнатке. Где была теперь Уничка? Вот бы найти её. Она бы спрятала, спасла. То, что Уничка не пропадёт, не вызывало ни малейших сомнений. Жалко было её ребёнка, родившегося с гребнем на голове — признак, характерный для другой расы Паралеи, а вовсе не мутагенеза, так рассказывал Олег. На островах в океане, в стране Архипелага жило много таких людей, приземистых, широченных, очень сильных и с атавистическим гребнем на макушке. Конечно, Уничка хотела её спасти, но не по причине доброты, а из-за ревности. Но Уничка была и уникально добра, что Колибри поняла с первого взгляда на Ягодную Булочку. В то время как женщина в цепочках и браслетах с камнями невероятной расцветки была по-настоящему страшна. Кто она была? У неё были глаза лишенные души, пустые. Не появись она, не было бы в жизни Колибри и Олега. Но где Олег? И где она сама?

Одни люди губят и создают чёрный ад на белом свете. А другие любят и спасают, хотят не только сами жить в раю, но, чтобы и другие жили там. И получается, что ангелы и демоны не вымышленные духи в их невидимой миру войне, а сами люди в каждодневном взаимодействии и схватках. Только оружие демонов — смерть и чёрные, порождаемые ею страхи, а оружие ангелов — свет, любовь и обещание вечности.

Она вдруг ухватилась за радостную мысль, что Олег придёт опять. Не сможет не придти. А придёт он туда же, где её и нашёл. В клуб. И она пошла туда. И её впустили. Дали поесть, отвели вымыться и выспаться. Вечером пришёл хозяин и отвёл на четвёртый этаж, самый высокий, самый дорогостоящий, для дорогих клиентов. Втолкнул в помещение, где уже сидел чрезмерно плотный и неприятного облика человек. Не пожилой слишком, но и не молодой давно. Откормленный гладкий хряк. Он уставился на неё с видом оценщика, кому принесли заказанное, такими глазами, про которых говорят, бездушные. Они не выразили по отношению к ней никакого особого чувства, лишь прищурились и слегка заволоклись мутной дымкой похоти. Ему просто приспичило, а такие моменты посещали его нечасто, и он спешил их ловить, не мешкая. Несмотря на последние, сумбурные и тяжкие впечатления, райская энергетика любви ещё питала её изнутри. Но увидев воочию страшное и, казалось, навеки уже исчезнувшее прошлое, поняв, что бездна не исчезла и опять втягивает её в своё чрево, она истерично завизжала и набросилась безумной молнией на ошалевшего хряка. От внезапности броска он свалился на постель с приготовленным шелковым бельём. Она оцарапала его лицо, стала давить на веки, стремясь закрыть его чужие и ненавистные глаза, их поганое существование, не нужное ей. Он хрюкнул, как хряку и положено, ничего не понимая, решив, что ему подсунули безумную. Участь этого притона была уже решена. Он был слишком влиятельный, слишком высоко поднятой над прочими персоной, чтобы такое прощалось. Вбежала охрана, оттащила её. Человек поднялся и пнул её ногой с выражением безмерной брезгливости, что пришлось к ней прикоснуться. Верхние штаны он успел снять, и она увидела его ноги, опутанными синими раздутыми венами. Что позорного в болезни? Ничего. Но нездоровый человек обязан быть тихим, если уж не просветлённым, и тогда не важно, как он выглядит. Как неважно это для его зависимой жены и обласканных привилегиями детей. Возможно, и внуков уже. Поскольку он был из вельможных слоёв их жизни, на него нельзя было и глаз поднять с дерзкой мыслью в них, а уж за слово против, а уж за действие, даже и случайно дерзкое, ждала кара. Но то, что позволила она…

Как её звали? Никто и не узнал. Олег не спросил даже. Дал своё имя и уже считал его изначальным. Считал их собственные имена трудно произносимыми кличками. Что было потом? Олег вернулся, а растерянный Артур всё рассказал. Олег бросился её искать. И тогда он узнал, что она была растерзана и выброшена с высоты четвёртого этажа. Олег не умел поверить, что местные каннибалы пустили по ветру пёрышки его Колибри. Он взял оружие, взял Артура в помощь, надев и ему, и себе под одежду эластичные и незаметные бронежилеты, которые взял без спроса. И они отправились вершить свой Страшный Суд.

Артур был нужен Олегу для подстраховки. Девушки в клубе рассказали ему всё и назвали виновных. Олег велел всем уйти отсюда, иначе они попадут в нехорошую свалку. И девчонки, и обслуга попрятались, кто где.

Олег, для устрашения отбросив белым лучом из маленького оружия двух напавших на него охранников, затолкал прочих типов, попавших под руку, в одно из помещений, по пути убив и ещё одного, кто артачился и пытался нанести удар исподтишка, в спину. И уже в закрытом помещении он стал вершить свой Страшный Суд. Артуру он запретил использовать оружие, чтобы ему не марать чистых рук и быть только на подстраховке. Побелевшие и посеревшие люди прижались к стенам и замерли в ожидании кары. Перед этим они с Артуром выбили у них у всех их примитивное оружие из рук и карманов. В страхе за себя они выдали главного палача, карателя его Колибри. В школе космодесантников их обучали приёмам борьбы и обороны, точным концентрированным ударам, способным и убить при необходимости. Но Олег не хотел убивать сразу. Вначале он вышиб ему колено и сломал руку, а когда тот упал, он наступил ботинком на его лицо и спросил: